Избранные сочинения в 9 томах. Том 5 Браво; Морская волшебница - Купер Джеймс Фенимор - Страница 103

— А также мой привязанность к мамзель Алида, если позволите, мосье…

— Ваша привязанность к моей племяннице, любезный Франсуа, не вызывает сомнений. Она так же верна, как векселя Кроммелина, ван Стоппера и ван Гелта из Амстердама. Ах, Франсуа, Франсуа! Моя племянница свежа и цветет, как роза; она барышня исключительных достоинств! Как жаль, что она чуть своевольна — недостаток, бесспорно унаследованный ею от нормандских предков, ведь в моей семье всегда прислушивались к голосу разума. Нормандцы же, как свидетельствует осада Ла-Рошели ^[69], упрямый народ, и по их вине недвижимость города понесла большой ущерб.

— Тысяча пардон, мосье Беверут. Она прекраснее розы и совсем не своеволен! К тому же ее украшай благородный кровь ее предков.

— Такие же рассуждения были слабостью моего зятя Барбери, но они и не прибавили ни гроша к его состоянию. Лучшая кровь, Франсуа, та, которая хорошо питается. Родословное древо самого Гуго Капета^[70] зачахло бы, не будь мясников, а мясники захирели бы, не будь покупателей с деньгами. Ты знаешь цену прочного положения в жизни, Франсуа. Скажи, разве не было бы величайшей жалостью, если бы такая девица, как Алида, кинулась на шею человеку, чье положение неустойчиво, как корабль в бурном океане?

— Что вы, что вы, мосье! Мамзель слишком хороша для неустойчивый корабль!

— Ей придется повсюду следовать за мужем, пребывать среди пиратов и бесчестных торговцев; в хорошую и дурную погоду; в жару и в холод, под дождем и под солнцем; пресная вода в трюмах и соленая за бортом; морская болезнь, солонина, штормы и штили — и все из-за поспешного решения и горячности молодости!

При перечислении бед, которые подстерегали племянницу олдермена, если бы она совершила столь безрассудный шаг, выражение лица старого камердинера непрерывно менялось, как будто каждая его черточка была зеркалом, отражающим гримасы человека, страдающего морской болезнью.

— Черт возьми, Море это ужасно! — воскликнул он, когда его собеседник умолк. — Это очень большой несчастье, что существует вода, кроме вода для пить и для крепостной ров. Но мамзель не поспешно будет решайть! Она искать себе мужа на твердая земля!

— Гораздо лучше, если состояние моего зятя будет у меня на виду, рассудительный Франсуа, а не отправится в плавание по морям и океанам!

— Моряк в семье де Барбери? Никогда!

— Дебет и кредит! Если состояние человека, имя которого я могу назвать, мой бережливый Франсуа, перевести в звонкую монету и погрузить на корабль обычного водоизмещения, то корабль затонет! К тому же ты знаешь, что и я не намерен забыть об Алиде, когда буду заканчивать счеты с этим миром.

— Если бы мосье де Барбери есть жив, мосье олдермен, он бы говорить подходящий слов, но, несчастье, мой дорогой хозяин есть умер… Поэтому, сэр, я беру смелость говорить мерси за него и за вся его семья.

— Женщины упрямы, и иногда им доставляет удовольствие идти наперекор добрым советам.

— О да, да!

— Благоразумные люди должны укрощать их ласковыми речами и богатыми подарками. Тогда они становятся покорными, как хорошо объезженная упряжка.

— Мосье прав, — произнес Франсуа, потирая руки и вежливо улыбаясь, как подобает хорошо воспитанному слуге, хотя при этом не мог удержаться, чтобы не подмигнуть, — к тому же вы холостяк… Подарок есть хорошо Для барышня и еще лучше для дама.

— Супружество и шоры! Кому, как не нам, холостякам, лучше знать это! У супруга, находящегося под башмаком у жены, нет времени для таких обобщений, и он ничего в этом не смыслит. Что ты скажешь, верный Франсуа, о таком муже для Алиды, как ван Стаатс, патрон Киндерхука?

— Однако мамзель любит живость, а мосье патрон не есть слишком жив…

— Тем лучше… Тс-с! Я слышу шаги. За нами кто-то идет — за нами погоня, говоря языком господ моряков. Пришло время показать этому капитану Ладлоу, как француз может обвести его вокруг пальца на твердой земле. Слегка отстань и поведи нашего мореплавателя по ложному курсу. Когда он потеряет ориентировку в тумане, поспеши на утес, к дубу. Мы будем ожидать тебя там.

Польщенный оказанным ему доверием и в самом деле убежденный, что он действует в интересах своей хозяйки, старый камердинер кивнул, понимающе усмехнулся и убавил шаг. Олдермен поспешил вперед, и через несколько мгновений вся компания свернула влево и скрылась из виду.

Хотя Франсуа верой и правдой служил Алиде и был искренне привязан к ней, он был слугой истинно европейского склада. Обученный всем уловкам своей профессии, он принадлежал к категории людей, убежденных, что воспитанность измеряется хитроумием и что успех теряет половину своей ценности, если достигается правдивостью и здравым смыслом. Поэтому неудивительно, что он охотно принял поручение олдермена. Услышав хруст сухих сучьев под ногами человека, идущего сзади, и боясь разминуться с ним, Франсуа начал громко распевать французскую песенку, желая тем самым привлечь к себе внимание. Хруст сучьев стал громче, шаги послышались совсем рядом, и возле француза появился обладатель индийского шарфа.

Разочарование было взаимным. Старый камердинер был вконец обескуражен — все придуманные им уловки, как повести в ложном направлении командира «Кокетки», лишились смысла. Иначе обстояло дело с отважным моряком. Его было трудно смутить и в более сложных ситуациях, о чем читатель уже мог заключить из предыдущих глав.

— Чему вы так громко радуетесь в своем сухопутном плавании, мосье брейд-вымпел? — хладнокровно спросил моряк, убедившись, что они одни. — Это куда более безопасное путешествие для офицера вашего водоизмещения, чем на периагве. На какой долготе расстались вы со своими эскортируемыми кораблями?

— Сэр, я гулять лес для плезир; на залив я ходить не хочет — только сопровождать мой молодой хозяйка, и я хотеть, чтобы кто любит залив, любит море, совсем не приходить в лес!

— Отлично сказано и весьма прямолинейно! А! Вы, оказывается, еще и ученый — даже в лесу не забываете о науках. В этой красивой книжице, верно, заключены советы, как заплетать косички?

Задав этот вопрос, моряк спокойно взял из рук Франсуа книгу. Старый камердинер, вместо того чтобы возмутиться подобным своеволием, отдал книгу, скорее ликуя.

— Нет, сэр, это не как заплетать косички, но как трогать за душа! Не про искусство маневра в безветренный погода, но здесь заключен много знаний и чувство. Ах, вы, конечно, знаком с Сид? Великий человек! Гениальный человек! Если вы прочитать, мосье моряк, вы познаете истинный поэзия! Небольшая книга без единой рифм! Сэр, я не хотел говорить, что это утомительно читать, но это книга не без смысла. Она не о море. О, черт возьми, какой гений, какой благородный чувство заключен в этот книга!

— Стало быть, это что-то вроде судового журнала для всех, кто хочет занести в него свои мысли? Возвращаю вам вашего Сида со всеми его отменными качествами! И хотя гений его велик, но все же, как видно, не он написал все, что содержится в книге.

— Не он? Что вы, сэр, он может написать шесть раз больше, если это потребуется для Франция! Que l’envie de ces Anglais se decouvre quand on parle des beaux genies de la France!^[71]

— Скажу только, что если все в этой книге написано этим джентльменом и все так прекрасно, как вы утверждаете, то бесхитростный морской скиталец считает, что зря он не напечатал всего им написанного.

— Не напечатал?! — отозвался француз, широко раскрыв глаза и томик одновременно. — Ах!.. Конечно, это есть письмо мамзель Алида!..

— Тогда получше берегите его, — перебил моряк. — Что касается вашего Сида, то мне эта книжка без нужды: в ней нет ни сведений о координатах расположения мелей, ни описаний берегов.

— Сэр, она есть учить добродетель, гибельность страстей, благороднейший порывы душа. Да, сэр, она учить всему, что пожелает мосье. Вся Франция читать Сид, в городе и в деревня. Если бы его величество великий Людовик не есть плохо рассудительный и не изгонять гугенотов из своего королевства, я бы сам поехать Париж слушать Сид.