Рассказы прошлого лета - Шим Эдуард Юрьевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/65
• Следующая

— И не радуется! — удивился Серега. — Вот жук-букашка… Стать смирно, когда с начальством разговариваешь!

Он щелкнул фонариком — луч погас, у Жени в глазах на какой-то момент стало совсем темно.

— Веди греться! — приказал Серега. — Меня в тепле держать положено.

Они влезли в котлован, Серега развалился перед печкой, со смаком закурил. Нос у него блаженно сморщился:

— Люблю, когда Ташкент…

Женя хотела и не решалась спросить — почему он оказался на пикете? Начальство послало его, или случайно завернул, или нарочно?

Серега поймал ее вопрошающий взгляд и объяснил простодушно:

— Танцы, понимаешь, сегодня отменили… Я, было, к девчонкам в палатку, а они пол моют. Выгнали меня: ступай, говорят, к Женьке в котлован, она первый раз дежурит, и ей одной скучно… Вот я и пришел. Делать-то все равно нечего.

У Жени со щек сбежал румянец, глаза погрустнели. Хоть она и знала, что вряд ли Серега пойдет на пикет только для того, чтобы ее увидеть, но все-таки надеялась на другой ответ. А Серега бухнул, как всегда, не подумав, и даже не попытался скрыть, что ему все равно, куда идти.

Впрочем, пускай… Как бы там ни было, а Серега пришел: он, конечно, не откажется помочь, позовет ребят, и они достанут дрова. Все обойдется. Только пускай сначала побудет в тепле, поговорит с ней чуточку.

— Лезь поближе, — сказал Серега. — Разрешаю садиться.

Он обнял Женю за плечи, и она не сбросила руку, лишь улыбнулась ему испуганно.

Серега приехал на стройку прямо из армии. Вернее — не приехал, а попал случайно: по пути домой задержался на участке, загостил у знакомых ребят, да так и остался. Он был шофером, и его приняли сразу.

Через неделю он стал своим человеком, завел дружбу не только с ребятами, но и с девчонками. Заявлялся вечером в женскую палатку, с порога кричал:

— Девки, смирно!.. — и лез обниматься.

Девчонки пищали, били его подушками, дергали за рыжий чуб, — светопреставление начиналось в палатке.

Характер был у Сереги легкий, дурашливый, и нравились ему вот такие шуточки. И девчата понимали его и на Серегу не обижались.

Толстая Идка Лепехина держала себя с мужским полом сурово, только тронь — могла кулаком свистнуть. А при Сереге расплывалась: «Миленький, родименький!» — сама его тискала, как младенца. В голову не приходило — принимать Серегу всерьез.

На работу девчонки сами старались попасть вместе с ним. И скучно не будет, и помочь Серега всегда готов. Только попроси — хоть целую смену за тебя отработает.

Машину он водил лихо. По страшной таежной дороге, где, казалось, и ползком-то не проберешься, кружил как черт, только сосны, жужжа, проносились по сторонам…

Но сначала Женя не замечала его. Глядела, как на пустое место, пока не столкнулась на танцах.

По вечерам в красном уголке строителей — самой большой палатке — подметали пол и растапливали круглую печь, сделанную из железной бочки. Серега садился возле нее с аккордеоном на коленях. Упрашивать его не надо было: играл подряд хоть до рассвета, от удовольствия тряс головой.

Танцевал он с кем попадется. Раза два приглашал Женю, — не спрашивая, не ожидая согласия, хватал и тащил на середину. Женя запиналась от неловкости, у нее щипало глаза, она не слышала ни музыки, ни того, что он говорил, и только чувствовала, что когда кружилась возле печки, то становилось жарко, а в другом углу обдавало холодом…

— Смирна! — кричал Серега после танца. — Объявляю благодарность.

Девчонки, подружки Жени, прибегали на танцы в нейлоновых кофточках без рукавов и лакированных туфлях. В красном уголке температура была еще терпимой, но когда потом начинались провожания и разговоры под луной, то девчоночья любовь испытывалась на смертельной стуже. От сердечных объяснений где-нибудь у сугроба девчонка не краснела, как полагается в таких случаях, а делалась густо-синей и так стучала зубами, что щеки тряслись.

Однажды Серега решил проводить Женю. Всех девчонок уже разобрали, даже Идку Лепехину взял под руку какой-то хмурый монтажник, смахивавший на дятла; Серега повертел головой и кивнул Жене:

— Ну, пошли, что ли?

Она стала отказываться, Серега слушал пораженный, потом сказал:

— Взыскание наложу!

Он не понимал, зачем надо отказываться.

В тот вечер было особенно студено; Женя скоро замерзла, а Серега все водил ее вокруг палаток и рассказывал байки. Она знала их почти наизусть — и про то, как Серегина машина завязла в болоте и ее вытаскивали четыре трактора, которые после сами завязли; и про то, что на соседнем участке он видел ручного медведя, помогающего строителям раскатывать провода, и про то, как Серега заснул за баранкой, а машина сама привезла его в деревню. Эти байки он выкладывал всем подряд, но каждый раз — с таким увлечением, что жалко было оборвать.

Потом Серега заметил, что Женя совсем закоченела, скинул с себя зеленый военный бушлат.

— Чего ж ты молчишь? Надевай…

Он остался в гимнастерке, но продолжал кружить между сугробов и рассказывать и только заикался от холода.

Уже войдя в палатку, Женя вспомнила, что не вернула зеленый бушлат. Серега так и отправился домой в гимнастерке — просто не обратил внимания.

Она усмехнулась: «Вот шалапутный!» — и отчего-то долго вспоминала выражение его лица; оно было какое-то изменчивое, ускользало…

Затем она стала все чаще приглядываться к нему; заметила в нем и хорошее и плохое. Они странно переплетались между собой, и невозможно было точно определить, что же за человек Серега.

Он был добрый — мог отдать последние деньги, сапоги, шапку, потом забывал об этом и носил неизвестно чью одежду. Но был он и злым — иногда так шутил, что насмерть обижал человека. И как будто не сознавал этого, смотрел на всех невинными глазами. Был честным, но мог и соврать. Не для выгоды, а просто так, ни с того ни с сего. Даже выглядел он по-разному, то вдруг покажется красивым, а то — безобразным; никогда не встречала Женя таких странных людей…

Она не задумывалась, как относится к Сереге. Только почему-то ни словом не обмолвилась про него, когда писала домой. Колючий Серега будто не укладывался в эти гладкие, обычные письма, а может, она сама не хотела, чтоб уложился.

Все стало понятным лишь недавно.

Женя работала на трассе: в этот день строителям солоно пришлось: попался очень трудный пикет на крутом склоне горы.

К нему надо было спустить машины с жидким бетоном. Два самосвала попробовали съехать вниз — и не смогли, сорвались. Шоферы едва успели выпрыгнуть; переворачиваясь, круша деревца и кустарник, машины прогрохотали с откоса.

Третий шофер отказался ехать. А ждать было нельзя: бетон в кузове застывал.

Тут среди рабочих появился Серега. Никто его не просил ехать, он сам взобрался на откос и сел за баранку чужой машины.

— Куда ты, шалавый!.. — закричал шофер. — Ведь башку напрочь…

Серега засвистел беспечно и дал газ. На лице у него не отражалось ни страха, ни волнения, — обычная дурашливая улыбка. Он словно не понимал, насколько это опасно.

Легко, будто пританцовывая, машина пошла вниз. Она так накренилась, что бетонное тесто выплескивалось через борт. Еще секунда — и опрокинется совсем…

У котлована все замерли. Женя зажмурила глаза, сердце у нее будто зажали в кулак — не вздохнуть. А когда открыла глаза, все было кончено. Самосвал стоял на краю котлована, мальчишки сгружали бетон. Серега не обращал на них внимания и с топотом гонялся за Идкой Лепехиной, отнимая у нее булку.

Не помня себя, на ослабевших ногах Женя пошла к нему, чтобы схватить за рукав, сказать: «Разве так можно!.. Не смей, больше никогда не смей!..»

И вдруг испугалась, потому что впервые осознала, как дорог и близок он сделался ей.

Сейчас она сидела с ним рядом, и это была такая радость — слышать его дыхание, видеть лицо, освещенное теплым, красным светом, чувствовать его руку.

Она забыла обо всем и ничего больше не желала — только бы эти минуты не кончились сразу.

• Предыдущая
• 42/65
• Следующая