Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 44

Внизу, в коридоре, она едва не столкнулась с невысоким, прилично одетым человеком. Тот отступил на шаг, поклонился:

— Письмо для светлой госпожи. От Хранителя города.

А в это время в старой конюшне за Ракушечной площадью шел весьма неприятный разговор.

Собственно, неприятным он был только для одного из собеседников — лысого здоровяка Прешдага, хозяина бродячего цирка. Укротитель смотрел хмуро и то и дело промокал тряпкой вспотевшую лысину.

А незваному гостю, заявившемуся к циркачам, было откровенно скучно. Он кусал соломинку и глядел мимо циркача, прекрасно зная, чем закончится разговор.

— И не рычи на меня, как твой медведь, — говорил он равнодушно. — Я только посланник, чужой голос. Тронешь меня — придут другие. И разговаривать будут иначе.

Укротитель, который мог бы побороться с медведем, сдержался, не сгреб в охапку этого плюгавого человечка. Плюгавец был прав: он только голос…

— Не надо мне ничего объяснять, — продолжил голос. — Мне нет дела до того, по каким — несомненно, важным — причинам ты тогда удрал из города, не заплатив долг. Важно другое: ты вернулся, а долг твой вырос.

— Так ведь старый хрыч Вейнур помер в прошлом году! И наследника не оставил! А я законы знаю… если наследника нет…

— Долг списывается, да? Поэтому ты и вернулся в Аршмир, циркач? Да только промашка у тебя вышла. Вейнур незадолго до смерти продал несколько долговых расписок. И среди них — твою.

— Кому?! — рявкнул Прешдаг так свирепо, что ревом отозвался медведь в стойле.

— Тому, кто в суд тебя не потянет. Без суда вынет денежки из твоего пуза.

— Да? Пусть приходит, потолкуем, — попытался храбриться укротитель.

— Она не придет и в драку с тобой не полезет, старухе оно не к лицу, — со значением сказал плюгавый гость.

Прешдаг позеленел. Если бы ему сказали, что долг придется возвращать огнедышащему дракону, он и то не испугался бы до такой степени.

Старухе? Это могло означать только одно…

— Тебе дадут сутки, — продолжал плюгавый посланник, — это щедро. Все деньги ты за это время не добудешь, но хотя бы половину сумеешь, а насчет остального буду решать не я.

— Да где же я за сутки…

— Молчи и слушай. Первым делом продаешь лошадей. Фургоны твои можно загнать разве что на дрова, но все-таки попытайся… Медведя и детеныша дракона живьем никому не пристроишь, но медведя можно сбыть на шкуру и мясо, а за драконенка хорошо заплатит чучельник.

— Да чтоб я своего Вояку… — задохнулся от гнева укротитель.

— Не перебивай. Затем — дети. У тебя двое сыновей, по закону ты имеешь право продать их в рабство. Возможно, за сутки ты не успеешь уладить все формальности, но…

Плюгавый не договорил: Прешдаг сгреб его за грудки.

— Моих мальчишек?!

— Пусти, дурак, — негромко и презрительно сказал посредник.

Его смелость была для Прешдага — как ведро холодной воды в лицо. Пальцы укротителя разжались.

— Так ты спасешь своих детей от смерти, — деловито объяснил посредник, поправляя куртку. — Если начнется разговор всерьез, сначала займутся не тобой, а твоей женой и детьми. У тебя на глазах…

Не попрощавшись, посредник повернулся и вышел из конюшни. Дальнейшее его не интересовало. Он сделал, что велено.

Циркач стоял, как пришибленный. Затем шагнул к пустому стойлу, достал из кормушки небольшой бочонок, встряхнул над ухом. В бочонке ничего не плеснулось.

— За выпивкой потянулся, пьянчуга? — раздался с порога негромкий, страшный, незнакомый голос жены. — Сперва детей продай, чтоб было на что выпить.

Прешдаг медленно, безнадежно обернулся:

— Подслушивала, сука?

Жена не дрогнула. Его тихая, кроткая, послушная Рейха глядела на него в упор, и взор ее был — как меч. За плечом Рейхи маячил Финкуд, «человек-пес».

— Оба знаете?! — рявкнул укротитель.

— Вся труппа знает, — уточнил Финкуд. — Не ори, хозяин. Дело не только тебя касается.

Прешдаг махнул рукой, испытывая горькое облегчение: хоть врать не надо.

— С этим поганцем нет смысла говорить, — глухо сказал он. — Чужие слова повторяет. Мне бы с самой Вьямрой потолковать. Может, уговорил бы дать мне отсрочку… может, отработал бы… Но ее же, пиявку, еще отыскать нужно. А как?

— Вьямру упрашивать — что скалу пинать, — хмуро ответил Финкуд. Сейчас он не был похож на лукавого, болтливого «человека-пса», который развлекал публику на недавнем представлении. — Весь Аршмир это знает. Но раз другой надежды нет… Попробуй, хозяин. Хуже не будет, потому что хуже некуда. А найти старую стерву я тебе помогу. Подслушал я сегодня в харчевне один разговор… Кажется, я знаю, где она нынче ночует. У одного портного с Нешумной улицы.

— Это где такая?

— Ближе к воронам, чем к чайкам. Даже от дворца Хранителя не так уж далеко… Да я проведу. Покажу издали — и уйду, мне там показываться незачем. Идем сразу, не будем ждать утра, утром эта змея может поменять нору.

Эртала вышла за кулисы и остановилась, глотая ртом воздух. Она не слышала восхищенных поздравлений. Мыслями актриса была еще на сцене, душу не отпускал гневный порыв: ах, как она плеснула зелье в лицо этой гадине!

И еще Эртале хотелось пить.

А труппа уже оставила ее, засуетилась вокруг Раушарни, поправляя на нем мантию и парик перед вторым выходом короля на сцену. Эртала шагнула в сторону, чтобы никому не мешать, и прислонилась к стене.

Перед глазами ее возникла оловянная кружка.

— Пей, — негромко сказала Авита. — Только осторожнее, не размажь грим. Тебе еще на поклон выходить.

Жадными глотками Эртала выпила воду. Было жарко и душно, пахло потом и гримом.

— До конца спектакля еще долго, — сказала художница, забирая у Эрталы кружку. — Хочешь пока подышать воздухом? Пойдем на балкон.

«Она все понимает, обо всем догадывается», — подумала Эртала, бредя за Авитой по коридору. Однако вместо признательности почувствовала смутную опаску и раздражение.

Но на балконе Эрталу ожидало зрелище, которое заставило ее забыть это странное ощущение.

На краю столика, вынесенного на балкон со сцены, сидела Милеста, устремив взгляд в развернутый лист бумаги.

— Ла-ла-ла! — восхищенно пропела Эртала. — А кто-то жаловался, что читать не умеет!

Милеста вскинула голову и смутилась.

— Ой, Эртала… Как ты замечательно играла…

— Виляй, виляй хвостиком, лисичка! Что ты тут за послания читаешь?

— Мне передали письмо, — неохотно объяснила Милеста. — А я постеснялась сказать, что неграмотна. Вот смотрю на бумагу и думаю: что все эти крючки означают?

— Угу, конечно. А от кого письмо — ты, конечно, тоже постеснялась спросить? — усмехнулась Эртала.

— А посыльный сам сказал, — простодушно ответила Милеста. — От Хранителя города.

Наступило молчание. Эртала перестала улыбаться. Затем она заговорила серьезнее:

— Если человек получил письмо, а читать не умеет, он должен найти грамотного. Дай сюда, я тебе прочту.

Милеста глянула на Эрталу, потом на Авиту — и с явной неохотой протянула лист.

Эртала решительно его выхватила и прочла вслух:

— «Светлая госпожа Милеста, твоя красота сразила и покорила меня, и я жажду открыть тебе сердце. Во время праздничного ужина я покину застолье раньше остальных гостей. Умоляю тебя после этого тоже оставить пирующих и, обогнув особняк со стороны Грибоваренной улицы, постучаться в зеленую калитку. Немой слуга отворит дверь и проводит тебя к тому, кто готов пасть к твоим ногам».

Некоторое время девушки молчали. Жаркий румянец растекался по лицу Милесты.

Наконец она не выдержала:

— Что он себе позволяет? Я порядочная девушка!

— Да, письмо бесцеремонное, — кивнула Авита.

— Эй, — изумилась Эртала, — ты что, вздумала отказать Хранителю? Ну, дура…

— И пусть дура! И откажу! Прямо сейчас пойду к этому… кто он там — слуга, секретарь? И скажу, что зря его хозяин о себе воображает…

— А ну, стой! — прикрикнула на нее Авита. — Ты и впрямь дура. Разве можно унижать высокородного господина при его слугах?