Два талисмана - Голотвина Ольга - Страница 13

Но то устройство, что он заказал в Наррабане, еще сильнее по силе увеличения. Мудрый Харрахт, ученый из Васха-до, в одном из своих трактатов уверяет, что в капле обычной колодезной воды сумел разглядеть множество крохотных живых существ… невероятно! Он, Ульден, не будет знать покоя, пока не проверит сам, лжет ли Харрахт, ошибается ли… или действительно совершил небывалое открытие! О, если это так, то он, Ульден из Аршмира, пойдет дальше Харрахта и выяснит, влияют ли эти загадочные существа на здоровье и долголетие человека и могут ли они приблизить создание Снадобья Всеисцеляющего!

Вот только платить за увеличительную трубу придется золотом. И не поторгуешься: стекло идеальной чистоты варят только в Наррабане, да и точная шлифовка линз — искусство, известное лишь по ту сторону моря…

Мысли о деньгах едва не испортили настроение, но Ульден вовремя спохватился. Не даст он проклятым желтым кругляшам, которых у него почти нет, испоганить хороший день!

— Эй, нерадивые! — весело окликнул он челядь. — Готова баня? Или хозяин должен грязью зарасти по самые уши?

В ответ «нерадивые» дружно засмеялись, загалдели и залаяли (да-да, рыжая Пилюля тоже внесла посильный вклад в общий шум). Господин сумел разобрать главное: вода для него уже греется, обед уже готовится…

— А вот изволь пока взглянуть… — Старая Ворчунья внесла на вытянутых руках лист серой бумаги. — Я всех записывала, как велено было.

Ну, золотая старуха эта Ворчунья! Мало того что хозяйство ведет аккуратно, так еще и грамоту знает! В отсутствие хозяина записывала всех, кто к нему приходил сам или присылал слугу.

Так-так, что здесь? Две роженицы после его отъезда… ну, эти уже нашли лекаря или повитуху. Портовый надсмотрщик со сломанной рукой… тоже наверняка помощь оказана. «Краб» с ножевым ранением… этого-то зачем притащили? У стражи свой лекарь.

— Ворчунья, старушка моя золотая, а стражник не объяснил, почему ему нужен именно я?

— Объяснил. Старый Риташер уехал из города в поместье к зятю и внукам. Насовсем. И Хранитель велел, чтобы мой господин теперь занимался «крабами».

Ульден огорченно присвистнул:

— Почему я-то?

Он не ожидал ответа: откуда старухе-домоправительнице знать помыслы Хранителя? Но Ворчунья тут же откликнулась:

— «Краб» сказал: остальные лекари отказались.

— А я, выходит, отказаться не мог — и получил ярмо на шею? — прищурился Ульден.

— Выходит, так… Откажись и ты, господин! Ты же и без того так выматываешься, что стонешь по ночам! Ты молодой, тебе веселиться надо, к девушкам присматриваться, чтоб жену в дом привести, красавицу да умницу…

— Так, старая, стоп. Про жену я уже сто раз слышал. А отказываться…

Нет, отказываться Ульден не станет. Хотя очень даже понимает собратьев по ремеслу, поспешивших избавиться от обузы.

Стражникам полагается бесплатное лечение (конечно, если они пострадали на службе городу). Врачу за это причитается от казны небольшое ежемесячное вознаграждение, а возни с бедолагами-«крабами» предостаточно.

Но… ведь кто-то должен их лечить, верно?

— Так, кто у нас тут еще? — Ульден уткнулся в строки, выведенные старательной, хотя и неумелой рукой Ворчуньи.

Вдова торговца птицей… замучила она городских лекарей своими вымышленными болезнями! Хотя и щедро платит. Лабран Ночная Секира, меняла из Нового порта… вот к этому зайти сегодня же… А это что? Имя, которое Ульден никак не ожидал здесь увидеть!

— Ворчунья, разве почтенный Верши-дэр еще не отбыл в Тайверан? Он же в пути уже должен быть…

— Задержаться изволил, подагра прихватила, — исчерпывающе доложила Ворчунья.

— Ну, я же ему говорил!.. — вознегодовал лекарь. — Я же ему сто раз говорил!.. Ему о здоровье думать надо, а он за собой искусника-повара таскает да рассуждает про золотые бабочки дней: их, видите ли, надо ловить все до единой, чтобы жизнь скучной не была. Вот теперь и поскучает в постели!

— А вот и нет, господин мой! Сказывают, возлежит он на диване, а вокруг шум да веселье. Каждый день в Наррабанских Хоромах толпа молодых людей, да все из лучших семей — как раз тебе компания, тебя ведь тоже не под забором нашли! А еще актеры с актерками у него бывают, и музыканты всякие, и пиры богатые…

— Вот я ему покажу пиры! Сколько раз я говорил: при подагре надо соблюдать осмотрительность в еде! Подагра — болезнь от излишеств и роскошеств… — Тут лекарь спохватился. — Больно много знаешь, старая! Опять по всему городу сплетни собирала?

Вольноотпущенница бестрепетно выдержала взгляд господина. (Вот еще, будет она бояться мальчишки, которого когда-то сама нянчила!).

— А что там собирать-то? Весь Аршмир говорит о том, как весело болеет наррабанский вельможа!

Ульден опустил глаза на бумагу, еще раз перечитал ряд имен. Вдруг посерьезнел, о чем-то ненадолго задумался. А затем хлопнул ладонью по столу:

— Горячую воду и чистую одежду, быстро! Сейчас ополоснусь — и уйду допоздна. Может, и до утра буду в Наррабанских Хоромах. — И добавил негромко, для себя: — Только сначала надо зайти… — И забарабанил пальцами по списку больных.

— Как — до утра?! — возопила из-за двери кухарка-наррабанка. — А поесть толком?

Обиженно тявкнула рыжая Пилюля — словно тоже почувствовала, что долгожданный хозяин вновь уходит.

— Молчи, дуреха! — цыкнула домоправительница на кухарку. — Нужна ему твоя стряпня! Его у наррабанского вельможи повкуснее угостят. Пусть молодой господин повеселится, пусть! В его возрасте надо с другими знатными юношами гулять-развлекаться, а не всякую вонючую гадость из склянки в склянку переливать!

Цирк — это яркое, праздничное воспоминание детства: заехавший в замок бродячий фургон, расписанный радужными полосами и влекомый веселыми лошадками, головы которых украшены алыми султанами из перьев.

Цирк — это сказочной красоты девочка-наррабанка, чуть постарше тебя, в малиновых шароварах и золотой кофточке, которая бесстрашно идет по канату, протянутому от крыши амбара к крыше конюшни, бьет в бубен и приплясывает.

Цирк — это две неимоверно умные собаки, одна в розовом платьице, другая в черном плаще, танцующие на задних лапках уморительные танцы.

Цирк — это акробат в желто-зеленом трико, завязывающий свое тело в немыслимые узлы… ах, тебе бы научиться так, вот бы иззавидовались деревенские мальчишки, лучше тебя умеющие нырять!

Цирк — это «человек-пес» с пришитым к штанам хвостом, в шапочке с длинными меховыми ушами — как славно он лает, как ловко вертит хвостом, как смешно обнюхивает зрителей!

На циркачей надо смотреть в детстве — тогда в памяти останется вспышка радости, и смеха, и восторженной зависти. И уверенность в том, что, когда подрастешь, непременно сбежишь с бродячим фургоном. Будешь так же ловко жонглировать ножами, как вон тот верткий парень в красных сапогах, женишься на красавице-наррабанке, что умеет плясать на канате, и никогда-никогда, никому-никому не признаешься, что ты — Сын Клана…

Вот таким и надо оставить это великолепное воспоминание. Не следует глядеть на бродячий цирк взрослыми глазами.

Потому что взрослыми глазами ты увидишь обшарпанный, расхлябанный фургон. И пусть он расписан сказочными огненными птицами — увы, под снегом и дождями этот птичник изрядно полинял. А на крыле одной из алых красавиц нацарапано непристойное ругательство — памятка от разочарованного зрителя.

Не надо, Ларш, не вспоминай цирк твоего детства, не сравнивай его с убогим балаганом, что остановился возле пустующих конюшен. Иначе завертится в голове вопрос: а не тот ли это самый цирк? Подумаешь, фургон иначе раскрашен! Да за столько лет его не раз перекрасили!

Вот эта худая, смуглая, похожая на галку женщина с нездоровым блеском глаз, которая держит на руках малыша, — не она ли красавица-наррабанка, принцесса твоих юных грез? Вот этот лысоватый коротыш, что угодливо вертится вокруг тебя, — не это ли остроумный, ловкий и веселый «человек-пес»?