История мировой культуры - Горелов Анатолий Алексеевич - Страница 13

Особенно большое значение имела мистика в поэзии, и воплотившие свои мистические переживания в стихи поэты порой рассказывали о них самих. А. Теннисон писал: «Исчезновение моей личности представлялось мне не уничтожением, а единственной настоящей жизнью».

«Умное делание», сосредоточение на мандалах (простейших знаках, сочетаниях слов), представление древних индийцев о Едином как истине и источнике всего существующего, йога, теософия, учение кришнаитов – везде встречаемся с очень сильной мистической струей. Д. Судзуки говорит о мистицизме восточной культуры как таковой и пишет «мистицизм, т. е. дзэн», поясняя, что «восточному уму присущи спокойствие, тишина и невозмутимость» (Судзуки Д. Основы дзэн-буддизма. Бишкек, 1993. С. 23). Таким образом, к мистике отнесен целый тип культуры.

Большое значение имела мистика в философии, зачастую составляя основу систем и направлений. Первоначальный хаос в философии Древней Греции напоминает мистическую нерасчлененность мира, как и концепция единого и неподвижного Бытия, разработанная Парменидом. Платон выдвинул представление о мистической любви к «миру идей». Продолжил Аристотель: «Действительно, знание тождественно с его объектом».

Сдобренный восточными, прежде всего индийскими учениями, мистицизм оплодотворил философские системы Нового времени. Характерное для мистики представление о тождестве бытия и мышления стало отправной точкой для Шеллинга и Гегеля. Можно сказать, что они философски обосновали современную мистику, хотя шлюзы для этого открыл Кант. «У кого из читавших Гегеля, – пишет В. Джемс, – может явиться сомнение, что его идея о совершенном Существе, поглощающем в себе все, что вне его существует, – идея господствующая над всей гегелевской философией, – родилась как следствие преобладания в сознании этого философа подобных мистических состояний, которые для большинства людей являются подсознательными. Выяснение этой мысли, столь характерной для мистического состояния сознания, является задачей гегелевской философии, зиждущейся, без сомнения, на мистическом чувстве» (Джемс В. Многообразие религиозного опыта. СПб., 1992. С. 310).

На протяжении всей своей истории философия, впрочем, имела и особое мистическое направление. По К. Попперу, мистика – реакция на крах закрытого общества, по своему происхождению направленная против открытого общества. «Эта реакция может быть охарактеризована как бегство в мечту о рае, в котором племенное единство раскрывается как неизменная реальность» (Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1. С. 389).

Мы видим мистику не только в плясках и заговорах, где она соединяется с искусством; в мифологических сюжетах, являющихся художественным воплощением мистических видений; но и в религиях, основанных, как, скажем, христианство на мистической сопричастности, осуществляющейся путем схождения Бога в мир для его спасения. Указывая на мистицизм как начало духовной жизни, В. Джемс полагает, что все корни религиозной жизни, как и центр ее, мы должны искать в мистических состояниях сознания. Мистицизм религий называется Джемсом «систематически культивируемым», а название книги Р. Штайнера «Христианство как мистический факт…» говорит само за себя. В этой книге не только христианство, но и философия, и мифология сводятся к мистике.

В основной корпус религий мистика входит как представление о связи между человеком, Богом и святыми. Все христианские таинства мистичны. Обычай приносить пищу на кладбище – остаток мистической всесвязанности. Молчальничество христианских подвижников, посредством которого они приобретали мудрость и ясновидение, несомненно, мистического свойства.

Все три мировые религии – буддизм, христианство, ислам – имеют свое мистическое направление – соответственно дзэн, старчество, суфизм. В них много общего, а различия зачастую оказывались малосущественными или вообще надуманными.

Православный оптинский старец Варсонофий различал такие виды молитвы как способа концентрации энергии и отказа от себя: устную, умную, сердечную, духовную и выходящую за пределы сознания. Это соответствует разделению тел человека на плотное, тонкое, астральное, ментальное и абсолютное сознание. «Души… имеют даже одежды, – подчеркивал о. Варсонофий, – только это будет не грубое тело, а более тонкое, газообразное». Каждый последующий вид молитвы основывается на предыдущем. Умная молитва – молитва в уме, сердечная – молитва всем телом. Первая переходит во вторую. «Первый от Господа дар в молитве – внимание, то есть когда ум может держаться в словах молитвы, не развлекаясь помыслами, но при такой внимательной, неразвлекаемой молитве сердце еще молчит… Вторая молитва, второй дар – это внутренняя молитва, когда уже ум и сердце соединены, то есть когда мысли и чувства в согласии направлены к Богу… Третий дар есть молитва духовная… Эта молитва – молитва видения. Достигшие этой молитвы видят духовные предметы так, как мы видим чувственные предметы… Они смотрят уже очами духа» (Житие схиархимандрита Варсонофия. М., 1995. С. 219–220). Вот результат одного конкретного переживания: «я поняла тогда, что такое настоящая молитва: индивидуум выходит за пределы своего одиночного заключения, чтобы сознать свое единство со всем существующим, опускается на колена, как смертный, и поднимается приобщенный к бессмертию» (Джемс В. Цит. соч. С. 315).

П. Минин писал, что «поскольку христианская мистика сохраняет в человеке самое дорогое для него – его свободу и его личность, и поскольку она общение с Божеством, даже в самой таинственно-интимной стороне его, рассматривает, как общение личностей, она, в отличие от языческой натурмистики, может быть названа мистикой личности» (Мистическое богословие. Киев, 1991. С. 342). Но заключительная ступень «умного делания», о которой говорит о. Варсонофий, когда человек отказывается от своей личности, позволяет вспомнить индийскую мистику. Божественный мрак, в котором человек познает Бога, сродни буддийской нирване, а смирение и самоукорение входит в восьмеричный путь Будды. Христианский мистик Я. Беме говорит о видении трех миров, причем внешний видимый мир представлял собою порождение двух миров, внутреннего и духовного. Это соотносится с представлением о трех мирах, о которых говорилось в первой главе.

Во многих выдающихся людях была мистическая жилка. Дж. Бруно с сочувствием пишет о словах некоего теолога, «что поскольку источником света являются не одни лишь наши умственные способности, но равно и стоящие далеко впереди божественные силы, то и следует этот свет почитать не речами и словами, а молчанием» (Бруно Дж. О героическом энтузиазме. Киев, 1996. С. 160). Многие произведения светской культуры в своей основе мистичны, а сам Дж. Бруно сочетал мистику с наукой.

В науку мистика входила в качестве представления о жизненной силе (концепция, идущая от Аристотеля к Дришу) и физических теорий ХХ в. «Цель мистиков во все времена состояла в том, чтобы избавиться от оков жизни, избежать мучений и иллюзий обманчивого мира. Эйнштейн претворил эту цель в высшее предназначение физики как науки. В то время как мистики стремились жить в этом мире, как если бы он был иллюзией, Эйнштейн, приняв, что окружающий нас мир действительно иллюзорен, поставил перед собой задачу сформулировать законы, которые превратили бы этот мир в прозрачную умопостигаемую Вселенную, очищенную от всего, что так или иначе влияет на человеческую жизнь, будь то память о прошлом или предчувствие будущего» (Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. М., 1996. С. 40).

Многие нынешние по наружности вполне рациональные концепции, как, скажем, концепция ноосферы Тейяра де Шардена с ее идеей свертывания взаимоотношений человека и природы в точку Омега, являются завуалированной мистикой.

Не обходится без мистики и идеология, проявляя мистическое отношение к вождям, классам, нациям, принципам. Таким образом, мистика пронизывает все другие отрасли, что неудивительно, так как она лежит в основе культуры.