Рейнеке-лис - фон Гёте Иоганн Вольфганг - Страница 28

В точности я подмечал, как он утром делил поросенка —

И в совершенстве постиг всю премудрость подобной дележки:

Мне — что бычок, что хрячок — поделю безошибочно точно».

Волку досталось и сраму тогда и страданий за жадность!

Много таких наберется! Сожрут и плоды урожая

В самых цветущих поместьях и всех поселян без остатка,

Всякое благополучье они беспощадно разрушат.

Горе несчастной стране, что вскормила подобных уродов!..

Так, государь мой, не раз я оказывал вам уваженье.

Все, что имею теперь, что наживу я в дальнейшем,

Все это вам с королевой охотно я предназначаю:

Мало иль много, но вам, разумеется, — львиная доля.

Вспомните только свинью и теленка, и станет вам ясно,

В ком настоящая преданность, может ли в этом сравниться

Изегрим с Рейнеке. Но, к сожаленью, в чести и в почете

Волк остается, как главный лесничий, и всех притесняет.

Мало заботясь о ваших доходах, он очень усердно

Приумножает свои. Ну, конечно же, с Брауном вместе

И верховодит он всем. А Рейнеке слушают мало.

Да, государь! Это так! Очернили меня, и податься

Некуда. Надо пройти через это, но вот мое слово:

Кто обвинить меня может, пускай предъявляет улики,

Выставит верных свидетелей и пред судом поручится

Всем достоянием, ухом и духом, коль он проиграет;

Тем же и я со своей стороны поручусь. По закону

Так установлено — так и должно быть. И самое дело,

Как бы оно ни решилось, должно быть разобрано честно,

В строго законном порядке. Я этого требовать вправе!»

«Так иль иначе, — заметил король, — на пути правосудья

Ставить рогатки я не собираюсь, — мне это противно!

Все ж велико подозренье, что ты — соучастник убийства

Честного Лямпе! Я нежно к нему был привязан, и больно

Думать, что нет его. Что пережил я, когда из котомки

Вынули вместо посланий кровавую голову зайца!

Бэллин, коварный попутчик его, был на месте покаран, —

Ты же теперь по закону в суде оправдаться попробуй.

Должен сказать, что лично я Рейнеке снова прощаю,

Ибо во всех критических случаях был он мне предан.

Если еще обвинитель найдется, мы слушать готовы:

Пусть при свидетелях неопороченных нам он предъявит

Иск в надлежащем порядке. Рейнеке здесь, он ответит!»

«О государь, — встрепенулся тут Рейнеке, — благодарю вас!

Каждому внемлете вы и над каждым равно распростерли

Благодеянье закона! Позвольте вас свято заверить,

Сколь я скорбел, отпуская Бэллина с Лямпе, — как будто

Что-то предчувствовал. Ах, ведь и сам я любил их сердечно!..»

Так, слово за словом ловко разделывал Рейнеке басни.

Все и развесили уши: сокровища так расписал он,

Так он солидно держался — казалось, все чистая правда.

Даже утешить пытались его, и король был обманут:

Очень король размечтался об этих вещах драгоценных.

К Рейнеке он обратился: «Ну, успокойтесь и с богом

В путь отправляйтесь. Ищите, сделайте все, что возможно;

Если нужна будет помощь моя, то я к вашим услугам».

«Милости вашей, — сказал ему Рейнеке, — я не забуду;

Ваши слова поднимают мой дух, подают мне надежду.

Вора карать и убийцу — верховное ваше призванье.

Дело покуда темно для меня, но должно проясниться:

Я с величайшим усердьем займусь им, и денно и нощно

Буду везде разъезжать, и толково опрашивать встречных.

Если сокровища я обнаружу, но буду не в силах

Самостоятельно их отобрать, мне придется, конечно,

Помощи вашей просить, — и тогда я с помехами справлюсь.

Если я ценности благополучно доставлю вам, значит

Будет мой труд, наконец, награжден и доказана верность».

Слушал все это охотно король и во всем соглашался

С Рейнеке-лисом, который сплел эту ложь так искусно.

Лжи его, впрочем, поверили все — и он снова свободно

Мог отправляться без всякого спроса, куда бы ни вздумал.

Изегрим лишь не сдержался и проскрежетал с раздраженьем:

«Так, государь! Вы опять поверили вору, что дважды,

Трижды уже обманул вас? Ну, как же нам диву не даться?

Что ж, вы не видите: плут обошел вас, всех нас опорочив!

Правды он в жизни не скажет и все только врет беспардонно!

Нет, от меня так легко не уйдет он! Вы убедитесь,

Что он за лживый прохвост! Известны мне три преступленья,

Им совершенные, — он не уйдет, хоть бы дракой запахло!

Тут о свидетелях был разговор, но какая в них польза?

Пусть и найдутся и до ночи самой дают показанья,

Проку от них нам не будет: он все повернет, как захочет.

Часто свидетелей выставить трудно — так что же, преступник

Может и дальше свершать преступленья? Да кто же решится

Слово сказать? Он всех оплюет и утопит!

Сами вы, близкие ваши и все мы на этом нагрелись.

Нет, уж теперь я схвачу его, — не улизнет, не спасется, —

Я его буду по-свойски судить! Берегись ты, мерзавец!»

Изегрим-волк приступил к обвиненью: «Сейчас вы поймете,

Мой государь справедливый, что Рейнеке был негодяем

И негодяем остался! Наплел он тут гнусных историй,

Чтобы меня и мой род обесчестить. Он вечно старался

Мне, а жене еще больше, доставить и сраму и муки.

Как-то подбил он жену переправиться через болото

К очень богатому рыбой красивому пруду, где за день

Рыбы она чуть не гору наловит, — ей стоит лишь в воду

Хвост погрузить — и сидеть, дожидаться: к хвосту присосется

Столько, мол, рыбы, что нам вчетвером, всей семьей не осилить.

Вброд поначалу, а там уже вплавь они к цели добрались,

К самой плотине, где больше воды, где изрядно глубоко.

Хвост опустить посоветовал Рейнеке здесь. Холодало,

К вечеру лютый мороз наступил, и жене моей бедной

Стало невмочь. А пруд между тем уже льдом затянуло,

Хвост у нее примерзает — она шевельнуть им не может.

Ну, и решила жена, что весь хвост ее рыбой обвешан

И потому так тяжел. А Рейнеке, вор этот наглый,

Что он с ней сделал, — мне вымолвить страшно: он взял ее силой!

Он от меня не уйдет! Преступленье оплачено будет

Чьей-нибудь жизнью — его иль моей, вот здесь же, сегодня!

Он не отделается болтовней! За деянием гнусным

Я его лично накрыл! Проходить мне случилось пригорком,

Слышу отчаянный крик, призывает на помощь, бедняжка:

Лед приковал ее к месту, она не могла защищаться.

Я подоспел — и пришлось все увидеть своими глазами!

Просто какое-то чудо, что сердце не лопнуло тут же.

«Рейнеке, — крикнул я, — что же ты делаешь?!» Он обернулся —

И убежал себе прочь. А я, в сокрушенье душевном,

Вынужден был там возиться в воде ледяной очень долго,

Грызть и проламывать лед, жену из беды выручая.

Ах, это тоже не гладко сошло: не терпелось Гирмунде,

Сильно рвалась изо льда — и четверть хвоста в нем осталось.

Жалуясь, громко завыла она, услыхали крестьяне,

Вышли, заметили нас— и давай созывать всю деревню.

В ярости, с вилами и топорами (и даже их бабы

С прялками) все на запруду сбежались, шумели, кричали:

«Ну-ка, ловите, их, бейте, топите!» Горланили скопом.

В жизни я страха такого не знал, и Гирмунда мне тоже

В этом призналась. Мы ноги едва унесли, а бежали

Так, что вся шкура дымилась. Нагнал нас какой-то верзила,

На ноги легкий и преотвратительный парень, и долго

Нас он преследовал, острою пикой своей донимая.

Если бы ночь не настала, пришлось бы нам с жизнью проститься.