Рейнеке-лис - фон Гёте Иоганн Вольфганг - Страница 17

Как улизнул и совместно с Бэллином Лямпе зарезал.

Почести пусть воздают при встречах с медведем и волком.

А в искупленье обоим баронам, как вы говорили,

Выдам я Бэллина вместе со всею роднёю навеки».

Мешкать не стал Леопард — отправился к узникам бедным, —

К Изегриму и Брауну. Освободив их, сказал он:

«Весть утешения слушайте! Я вам принес нерушимый

Мир королевский и полную волю. Поймите, бароны:

Если король вас обидел, о чем он теперь сожалеет,

То, сообщая об этом, изволит мириться он с вами.

А в искупленье обиды — вам Бэллин со всем его родом,

Да со всею родней отдается на вечные веки[34].

Не церемоньтесь — хватайте их, где б они вам ни попались:

В поле, в лесу — безразлично. Всюду и все они ваши!

Кроме того, государь вам еще разрешить соизволил

Рейнеке-лису, предателю вашему, мстить как угодно.

Лично его, и жену, и детей, и всех родичей лисьих

Можете всюду травить и терзать — вам никто не помеха.

От королевского имени я вам сие объявляю, —

Это закон для него и для всех восприемников трона.

Вы же забыть постарайтесь прискорбную эту ошибку —

И государю на верность по совести вновь присягните.

Впредь не обидит он вас, и совет мой — принять предложенье…»

Так восстановлен был мир. Баран за него головою

Вынужден был заплатить, а потомки его и поныне

Терпят разбой беспощадный всесильного племени волка.

Так вековая вражда началась. До сих пор без зазренья

Бешено волки терзают овец и ягнят и несчетно

Губят их, это считая своим неотъемлемым правом.

Ярости их не унять, о мире не может быть речи.

Ну, а Браун да Изегрим? В честь пострадавших баронов

Задан был пир королем двенадцатидневный. Тем самым

Всем доказать он хотел, как серьезно его примиренье.

Двор чрезвычайно роскошно обставлен был и разукрашен.

Прибыло рыцарей много, все звери собрались, а также

Птицы несметными стаями. Все они волку с медведем

Почестей столько воздали, что те о страданьях забыли.

Общество лучше того, что на празднестве там развлекалось,

Вряд ли где собиралось. Литавры и трубы гремели,

Бал королевский был выдержан в самом изысканном вкусе.

Было всего изобилье, чего бы душа ни желала.

Мчались гонцы по стране, гостей ко двору созывая.

Птицы и звери с насиженных мест отправлялись попарно,

Дни проводили и ночи в пути — ко двору торопились.

Рейнеке-лис между тем залег подле дома в засаде.

Он и не думал идти ко двору, этот лжебогомолец:

Мало рассчитывал он на награды. По старой привычке

В злостных проделках своих предпочел упражняться пройдоха.

А при дворе в это время звучало чудесное пенье,

Всяких там яств и питий предлагалось гостям в преизбытке.

Там проводились турниры, велось фехтованье, и каждый

К родичам или друзьям примыкал; там плясали и пели,

Флейт и цевниц раздавалась веселая там перекличка.

Сверху, из тронного зала, король наблюдал благодушно,

Взор его тешила шумная, праздничная суматоха.

Восемь дней миновало. В кругу своих первых баронов

Как-то король за столом находился во время обеда, —

Он с королевою рядом сидел. Неожиданно кролик,

Весь окровавленный, входит и так говорит в сокрушенье:

«О государь мой! Король-государь! Господа мои! Сжальтесь!

Знайте, о более подлом коварстве, о худшем разбое,

Чем потерпел я от Рейнеке-лиса, вы вряд ли слыхали!

Утром вчера, часов этак в шесть, прохожу по дороге

Мимо его Малепартуса, вижу — сидит он у замка.

Думал я мирно проследовать дальше. Одет богомольцем

Рейнеке был, и казалось, что он, за воротами сидя,

Весь погрузился в молитву. Хотел проскочить я проворно

Мимо него, потому что поспеть ко двору торопился.

Чуть увидал он меня — как поднялся, пошел мне навстречу,

Будто хотел поздороваться. Нет же! Коварный разбойник

Хвать меня лапой внезапно — и сразу же я за ушами

Когти его ощутил и подумал: конец мне приходит!

О, как остры его когти! Уже он валил меня наземь,

Но удалось увернуться мне: очень проворен я — прыгнул

И убежал. Он ворчал мне вослед: «Все равно попадешься!»

Я же бегу — и ни слова. Увы, оторвал он, однако,

Ухо одно у меня. Голова моя залита кровью.

Вот эти раны, их целых четыре! Судите же сами,

Как он терзал меня. Чудом каким-то в живых я остался!

Сущее бедствие! Где же закон о свободных дорогах?

Как же теперь путешествовать, к вам на приемы являться,

Если разбойник засел на дороге всеобщей угрозой?..»

Кролик едва только смолк, говорун тут врывается — ворон

Меркенау, прокаркав: «Король-государь благородный!

С очень прискорбною вестью пришел я! От горя и страха

Трудно мне и разговаривать даже — боюсь, чтобы сердце

Не разорвалось, — такое пришлось пережить потрясенье!

Вышли мы утром сегодня с женою моей, с Шарфенебе,

Шествуем, — видим, лежит на лужайке Рейнеке мертвый.

Смотрим, уже закатились глаза, из разинутой пасти

Выпал наружу язык. От страха я сразу же начал

Громко кричать, — он лежит недвижим, я кричу, причитаю:

«Горе мне! Ах! Он скончался!» И снова: «Ах, горе мне, горе!

Ах, он скончался! Как жалко его! Огорченье какое!»

Также супруга моя убивалась. Мы оба рыдали.

Стал я живот его щупать и лоб, а жена в это время

Даже и к морде его приложилась — проверить дыханье, —

Нет ли хоть искорки жизни. Но все это было напрасно:

Смерть очевидна была! Ах, послушайте, что за несчастье!

Стоило только жене моей скорбно и без опасенья

К пасти мерзавца свой клюв приложить — этот выродок гнусный

Бешено хвать ее сразу — и голову напрочь отрезал!

В ужасе каркнул я. Тут он как вскочит!.. Хотел уже цапнуть

Также меня. Я затрясся, но кверху взлетел во мгновенье.

Если б не так поворотлив я был, и меня б несомненно

Не упустил он. Чуть-чуть не попал я разбойнику в когти.

Сел я печально на дерево. Лучше б я тоже, несчастный,

Жизни лишился! В когтях негодяя жену свою видеть!

Ах, у меня на глазах он бедняжку пожрал! Мне казалось,

Так ненасытен, так голоден был он, что съел бы десяток!

Он от жены моей косточки, крошечки ведь не оставил!

Весь этот ужас я сам наблюдал! Он ушел себе, изверг,

Я же не мог утерпеть, — подлетел с растерзанным сердцем

К месту убийства. Нашел я там кровь и немножечко перьев

Милой жены. Я принес их сюда в подтвержденье злодейства.

Сжальтесь, о государь мой! Но если на этот раз также

Вы пощадите преступника, правую кару отсрочив,

Мир и свободу всех подданных не подтвердив этой карой,

Толки дурные пойдут, вам будет весьма неприятно.

Ведь говорится же: тот виноват, кто казнить был обязан[35]

И не казнил. А иначе бы каждый играл в государя.

Это уронит достоинство ваше. Подумайте сами…»

Жалобу доброго кролика с жалобой ворона вместе

Выслушал двор. И разгневался Нобель-король и воскликнул:

«Вот что: клянусь перед вами супружеской верностью нашей, —

Это злодейство я так накажу, что запомнят надолго!

Чтоб над моим указом глумились! О нет! Не позволю!

Слишком легко я доверился плуту, дав ему скрыться!