Командир и штурман - О'Брайан Патрик - Страница 3

• Предыдущая
• 3/105
• Следующая

Сей приказ исполнить без промедления.

Дан на борту «Фудруаяна»

в открытом море, 1 апреля 1800 года».

«Джону Обри, эсквайру,

настоящим назначенному командиром

шлюпа Его Величества «Софи»

согласно распоряжению адмирала Томаса Уокера»

Джек Обри еще раз пробежал письмо, однако вначале никак не мог поверить своим глазам – лицо его покраснело и приняло крайне жесткое, суровое выражение. Он заставил себя прочитать приказ вслух строчка за строчкой. Второй раз он читал гораздо быстрее, и только тогда его охватила шедшая из глубины сердца безмерная радость. Лицо молодого моряка раскраснелось еще больше и расплылось в непроизвольной улыбке. Джек громко хохотнул и похлопал письмом по столу, затем сложил его, вновь развернул и перечитал с величайшим вниманием, совершенно забыв о смысле среднего абзаца. Его формулировка на долю секунды обдала Джека холодом, ему показалось, что вот – вот рухнет блистательный новый мир, внезапно открывшийся перед ним: он увидел злополучную дату. Обри поднес письмо к свету и разглядел надежный, утешительный и незыблемый, как скала Гибралтара, водяной знак Адмиралтейства – неизменно внушающий к себе уважение якорь надежды.

Джек не находил себе места. Торопливо расхаживая по комнате, он надел мундир, затем снял, пробормотав при этом со смешком несколько бессвязных фраз:

– А я-то беспокоился… ха – ха, такой славный маленький кораблик – знаю его, отлично знаю… Я считал бы себя счастливейшим из смертных, получив под свое командование какое – нибудь захудалое суденышко, да хоть тот же «Валчер»… словом, любую посудину… А тут великолепное судно, обшитое медью, – чуть ли не единственный квартердечный бриг, то бишь шлюп, в списках действующего флота. Несомненно, чудесная капитанская каюта… а погода-то какая – такая теплынь… ха – ха… Только бы набрать команду – это самое важное дело.

Джек Обри почувствовал острый голод и жажду – он бросился к колокольчику и принялся дергать за веревку. Но не успели замереть его звуки, как Джек высунул голову в коридор и принялся звать горничную:

– Мерседес! Мерседес! Ах вот ты где, дорогуша! Что ты сможешь принести мне поесть – manger, mangiare[10]? Мясо? Холодное мясо? И бутылку вина, vino – две бутылки vino. И еще, Мерседес, не придешь ли ко мне и не сделаешь ли кое —что для меня? Я хочу, desirer[11], чтобы ты кое —что сделала для меня, хорошо? Пришей мне, cosare[12], пуговицу.

– Хорошо, тененте, – ответила Мерседес, при свете свечи сверкая белками глаз и зубами.

– Уже не тененте, – воскликнул Джек, стиснув ее пухлую, крепкую фигурку. – Капитан! Capitano, ха-ха-ха!

Утром Джек вынырнул из глубокого-глубокого сна; не успев открыть глаза, он ощутил, как его всего распирает от радости, и лишь потом полностью проснулся.

– Конечно, судно не первоклассное, – заметил он, – но кому нужно первоклассное судно, у которого нет ни малейших шансов на самостоятельное плавание? Где оно находится? За артиллерийским причалом, рядом с «Рэттлером». Сейчас же отправлюсь туда, не теряя ни минуты, взгляну на судно. Хотя нет. Надо заранее предупредить о своем приходе. Нет, не так. Прежде всего надо поблагодарить кого следует, а потом договориться о встрече с Алленом. Милый старый Аллен, надо пожелать ему семь футов под килем.

Первым делом Джек Обри перешел через дорогу и заглянул в лавку военной галантереи. Там, используя обширный кредит, он приобрел благородного вида, солидный, массивный эполет – символ его нынешнего чина. Торговец тотчас укрепил знак отличия у него на левом плече. Оба с удовлетворением рассматривали эполет в зеркало, и у торговца, выглядывавшего из-за плеча Джека, на лице появилось выражение неподдельного удовольствия.

Едва успев закрыть за собой дверь лавки, на противоположной стороне улицы, рядом с кофейней, Джек заметил давешнего господина в черном сюртуке. Ему тотчас вспомнились события вечера, и он поспешно направился к нему со словами:

– Мистер… Мистер Мэтьюрин. Это вы, сэр. Тысяча извинений. Вчера вечером я вел себя с вами слишком грубо. Надеюсь, вы простите меня. Нам, морякам, так редко приходится слушать музыку и вращаться в светских кругах, что нас иногда заносит. Прошу прощения.

– Любезный мой сударь, – воскликнул господин в сюртуке, и его мертвенно бледное лицо тотчас залилось странным румянцем. – Были все причины для того, чтобы вас, как вы выражаетесь, занесло. Я в жизни не слышал лучшего исполнения – такая гармония, такой огонь! Не позволите угостить вас чашкой шоколада или кофе? Это доставило бы мне большое удовольствие.

– Вы очень добры, сэр. Мне бы это не помешало. Сказать по правде, я так торопился, что забыл позавтракать. – И добавил без всякой связи, с блуждающей улыбкой: – Я только что получил повышение.

– Да неужто? От всей души поздравляю вас. Прошу, входите.

При виде мистера Мэтьюрина официант покачал пальцем. Мэтьюрин пожал плечами и обратился к Джеку Обри:

– В эти дни почта удивительно задерживается. – Затем на каталанском наречии, на котором разговаривали жители острова, сказал: – Принеси-ка нам кофейник хорошенько взбитого шоколада, Джеп, и сливок.

– Вы говорите по-испански, сэр? – произнес Джек Обри, усаживаясь и широким жестом раскидывая фалды своего мундира, чтобы освободить шпагу, отчего, казалось, вся зала на миг окрасилась в голубой цвет. – Говорить по-испански – это, должно быть, великолепно. Я часто пытался изучать его, а также французский и итальянский, но у меня ничего не получается. Меня обычно понимают, но когда говорят они, то говорят так быстро, что это сбивает меня с толку. Думаю, все дело вот в этом, – заметил молодой офицер, постучав себя но лбу. – То же было у меня с латынью в детстве. Ох, и порол же меня старый язычник! – Джек рассмеялся при этом воспоминании так заразительно, что его примеру последовал официант, который проговорил:

– А какой денек-то выдался, господин капитан!

– Чудесный день, – согласился Джек, доброжелательно взглянув на его крысоподобную физиономию. – В самом деле, bello soleil[13]. Только, – добавил молодой моряк, выглянув в окно, – я ничуть не удивлюсь, если вскоре задует трамонтана – ветер с гор. – Повернувшись к мистеру Мэтьюрину, он продолжил: – Как только я встал с постели нынче утром, я заметил зеленоватый оттенок неба на норд-норд-осте и сказал себе: «Как только стихнет бриз, я ничуть не удивлюсь, если его сменит трамонтана».

– Удивительно, что вы находите трудными иностранные языки, сударь, – произнес мистер Мэтьюрин, который в погоде не разбирался. – Мне кажется, что человек с хорошим музыкальным слухом должен легко запоминать услышанное. Эти качества неразделимы.

– Думаю, с философской точки зрения вы правы, – отвечал Джек Обри. – Но что есть, то есть. Кроме того, вполне возможно, что мой музыкальный слух не идеален, хотя я действительно обожаю музыку. Одному небу известно, как трудно мне взять верную ноту в середине пьесы.

– Вы играете, сударь?

– Пиликаю понемножку, сэр. Время от времени терзаю скрипку.

– Я тоже! Тоже! Как только выдается свободное время, я тотчас возобновляю свои опыты с виолончелью.

– Благородный инструмент, – заметил капитан, и оба заговорили о Боккерини, смычках, канифоли, переписчиках нот, уходе за струнами, довольные обществом друг друга, пока не пробили уродливые часы с маятником, в виде лиры.

Допив чашку, Джек Обри отодвинул стул:

– Уверен, вы меня простите. Мне нужно нанести целый ряд официальных визитов и встретиться со своим предшественником. Но я надеюсь, что смогу получить удовольствие – большое удовольствие, – пригласив вас на обед, дайте же слово, что не откажетесь!

• Предыдущая
• 3/105
• Следующая