Ибн-Хальдун - Игнатенко Александр Александрович - Страница 3

Ибн-Хальдун переходил из лагеря в лагерь, делил славу с победителями и терпел поражения. Случалось ему и сидеть в тюрьме, находиться в ссылке. Не все поступки Ибн-Хальдуна вызывают у нас симпатию. Так, он дал Тамерлану описание Магриба, своей родины, хотя не мог не догадываться о причинах «любви к географии» великого завоевателя. В очень подробной и хорошо документированной биографии Ибн-Хальдуна С. М. Бациева отмечает, что в то время «не было такого государственного деятеля, который при первых признаках слабости своего государя не начинал бы искать более надежной опоры» (там же, 46). Справедливо также предположить, что мотивы поступков Ибн-Хальдуна коренятся в его представлениях о государстве, которые мы рассмотрим ниже. Здесь же только заметим, что Ибн-Хальдун относился к средневековому династическому государству и всем его пертурбациям как к чему-то естественному, природному, чего нельзя изменить. В его «Автобиографии» часто встречается выражение «атмосфера», которое он употребляет (возможно, впервые в истории) в переносном смысле. И все происходящее вокруг него он воспринимает как своего рода «атмосферные явления», к которым только нужно приспосабливаться. Немаловажно и то, что политическая власть являлась, как правило, ксенократией, т. е. ее представители были этнически чужды подданным. Поэтому для последних принципиальной разницы между правителями не существовало, все были одинаково хороши (или, что вернее, одинаково плохи).

Но эти соображения слишком общи. Ни они, ни многочисленные факты не раскрывают нам внутренний мир Ибн-Хальдуна, мотивы его поступков. Мир, в котором он жил, люди, с которыми он встречался,— все это за завесой времени. Любознательный читатель не удовлетворяется ни общими соображениями, ни сухими перечнями дат, имен и географических названий. Он стремится понять, каким человеком был Ибн-Хальдун, увидеть мир, окружавший его. Обратимся же к воображению, оно поможет нам собрать мозаику из разбросанных камешков — фактов. Попытаемся представить себе яркий эпизод из жизни нашего героя, скажем его встречи с Тамерланом, прозванным Железным, в 1400 г., во время осады Дамаска войсками завоевателя. Итак,

Встреча первая

К Ибн-Хальдуну входит Ибн-Муфлих, дамасский кади.

— Мир тебе, Ибн-Хальдун.

— И ты пребудь в мире. Как закончились переговоры?

— Как и следовало ожидать. Крепость должна сдаться, мы уплатим дань, а Тамерлан... Тамерлан обещает не пускать город на поток и разграбление. Ты единственный, кто остался здесь из свиты каирского султана Насира Фараджа, тебе я это и сообщаю.

— Теперь, следовательно, город будет принадлежать Тамерлану,— полувопросительно сказал Ибн-Хальдун.

Ибн-Муфлих вздохнул.

— Не все ли равно, кто будет нами править? Были ассирийцы, вавилоняне, персы. И великий Александр почтил наш город своим захватом. Потом были римляне, византийцы, арабы, монголы. А вот и татары пришли. Не все ли равно,— повторил Ибн-Муфлих.— Сейчас правят нами каирские черкесы-мамлюки, будут править ордынские татары!.. Да и Тамерлан ведь мусульманин, а не какой-нибудь идолопоклонник, да покарает его Аллах!..

— Кого — идолопоклонника или Тамерлана?— улыбнувшись, спросил Ибн-Хальдун. Ибн-Муфлих промолчал, только грустно усмехнулся в ответ.

— Но пришел я к тебе не затем, чтобы говорить о судьбе города,— продолжал Ибн-Муфлих.— Чему помогут наши речи? Аллах, всемогущ он и велик, ведет праведным путем, кого пожелает, а кого пожелает — погубит.

— На все воля Аллаха! — как эхо ответил Ибн-Хальдун.

Помолчали.

— Пришел я сообщить, что Тамерлан пожелал тебя видеть. Думаю, его лазутчики узнали, что ты здесь.

— Да поможет нам Аллах! — воскликнул Ибн-Хальдун.— Зачем я ему нужен?

— Не знаю. Не мог же я его спрашивать...

— Да-да...— Ибн-Хальдун задумался.— Как его величать? — спросил он.— Владыка мира? Или Царь царей? Или как-нибудь в этом роде?

— Нет,— ответил Ибн-Муфлих.— Он себя называет слугой Чингизидов. При нем сидит какой-то хан, но все время молчит — может, говорить ему нечего, а может, ему Тамерлан язык вырвал,— попробовал пошутить Ибн-Муфлих.— Это было бы похоже на Тамерлана. Ты не ошибешься, если будешь называть его Родившийся под Счастливой Звездой. Ему это нравится.

...Берег небольшой реки Барада, что течет около Дамаска..

Очень жарко и сухо. Жухлые кустики ломкой серой травы. Ветер несет над землей волны мельчайшего серого песка.

Воины Тамерлана соорудили из копий и засаленных халатов укрытия для жарящихся на кострах бараньих туш. Но видно, укрытия эти мало помогают: кое-кто, уже начав грызть мясо, отплевывается от песка, который, перемешавшись с солью и перцем, покрыл куски баранины серо-черной коркой. Некоторые полощут рты мутно-белым от добавленной воды араком — виноградной водкой с анисом.

Среди множества шатров выделяется размерами и украшениями шатер Тамерлана.

— Меня вызывали. Мое имя Ибн-Хальдун.

Стражники не поняли. Один из них просунул голову в шатер и что-то сказал. Вышел переводчик в татарском халате.— Заходи, Тамерлан может уделить тебе немного своего драгоценного времени,— сказал он на плохом арабском языке.

Когда Ибн-Хальдун свыкся с темнотой, он увидел перед собой возвышение, застеленное коврами. На возвышении сидел, поджав под себя ноги, маленький человечек в халате с золотым шитьем.

Ибн-Хальдун упал лицом вниз на расстеленный у входа ковер. От ковра пахло бараньим жиром. «Стар я стал для политики,— подумал он.— Не та уже живость. Хватит ли сил подняться?»

— Встань и приблизься,— сказал Тамерлан через толмача.— Садись,— указал он кивком головы на место неподалеку от возвышения. Ибн-Хальдун повиновался.

— Так ты и есть тот самый Ибн-Хальдун? (Какой «тот самый»? Историк? Каирский кади? Бывший хаджиб? Основатель науки о политической власти? Или старый человек, объятый тревогой?)

— Да, о Родившийся под Счастливой Звездой. Я — Ибн-Хальдун.

— Ты живешь в Дамаске?

— О нет. Я чужд этому городу вдвойне. Моя родина — Магриб, а живу я в Каире.

— До меня дошли слухи, что ты знаешь Магриб. Так ли?

— Так, о Родившийся под Счастливой Звездой.

— Я желаю, чтобы ты описал Магриб так, будто я вижу его своими глазами. Сумеешь?

— Сумею, о Родившийся под Счастливой Звездой. Наука истории, которой я занимаюсь, подвластна мне. Осмелюсь сказать, что нет человека, знающего ее лучше меня. Все стремятся ее знать, ибо она содержит полезные сведения — о народах и владыках, путях и странах, оазисах и пустынях. Но никто не знает о том, что движет народами и владыками, что изменяет границы и пролагает новые пути...

— А ты знаешь? — усмехнулся Тамерлан.

— Осмеливаюсь считать, что да,— твердо сказал Ибн-Хальдун.

— Изложи вкратце свое знание.

— Чем больше племя, тем больше его сила, тем больше царство, принадлежащее племени...

Тамерлан улыбнулся:

— Это я знаю!

— Кочевники могущественнее, чем оседлые жители городов, слабые и изнеженные, склочные и трусливые. И поэтому кочевники всегда побеждают горожан...

Тамерлан рассмеялся:

— И это я знаю!

— Нет больших народов, чем тюрки и арабы. И поэтому царства их самые большие...

Тамерлан расхохотался:

— Ты развеселил меня, человек, называющий себя историком! Все это мне известно!

— Но я еще не сказал, что кочевники, захватив города, создав царства, сами становятся горожанами. И еще...

Но Тамерлан уже не слушал его и что-то говорил переводчику.

— Ступай и пиши о Магрибе! — сказал толмач.

Встреча вторая

С утра Ибн-Хальдун отправился на городской рынок Хамидийя.

Деревянные крыши над узкими ры[...] улочками, переулками и тупиками укры[...] солнца золотые украшения халебских и дамасских ювелиров, персидские ковры, сафьяновые сапожки из Феса, фарфоровые флаконы с синдскими пряностями... Там, где крыша прохудилась, висели столбы света, упиравшиеся в серые стены.

Покупателей было мало. Многие лавки были закрыты. Ибн-Хальдун заметил, что цены упали на все, кроме золотых украшений и драгоценных камней. На них цены поднялись.