Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/78
• Следующая

Шинкарь — длинный, сутулый, с маленьким, с кулак величиной, лицом и большим носом — узнав, что незнакомцу надо переправиться через границу, сразу заявил, что это неимоверно трудно, и запросил пятьдесят рублей.

Но Бабушкин, сославшись на аптекаря, предложил — «красненькую» и ни копейки больше.

Торговались долго. Шинкарь подробно объяснял Бабушкину, как он рискует, переправляя людей в Германию, сколько взяток должен давать.

— Красненькая, — твердил Бабушкин.

Шинкарь говорил, что у него девять детей и всех надо накормить, одеть, обуть…

— Красненькая, — повторял Бабушкин.

Он держался твердо: все равно, кроме той золотой десятирублевки, денег у него не было.

Наконец шинкарь убедился, что с Бабушкина больше не возьмешь. Он скис и, что-то недовольно бормоча по-польски, согласился.

Бабушкин вышел во двор, украдкой оторвал пуговицу с тужурки и, вернувшись в кабак, передал шинкарю золотую монету.

Вскоре Бабушкин лег спать. В три часа ночи его должны были разбудить.

«Что такое граница? — думал Иван Васильевич, засыпая. — Колючая проволока? Глубокий ров с водой? Часовые? Река? Или, может быть, просто черта, полоса?»

Ночью, под проливным дождем, Бабушкин с шинкарем углубились в лес. Капли барабанили по листве, ветер, глухо гудя, раскачивал стволы. Ноги то и дело глубоко проваливались в топкое месиво. Иногда шли прямо по воде: очевидно, тропинка превратилась в русло вновь рожденного потока.

«Луна бы вышла. Или хоть молния», — думал Бабушкин.

В кромешной темноте он ничего не различал и шагал, выставив руки вперед. Ему казалось, сейчас он с разгона налетит на дерево.

К счастью, контрабандист, как сова, хорошо видел во мраке. Шли долго. Шинкарь впереди, Бабушкин — в двух шагах за ним. Вымокли до нитки.

Начало светать. Вскоре лес поредел. Впереди торчал столб. На нем распластался черный двуглавый орел с огромными раскинутыми крыльями: российский герб.

Вдруг сзади, сквозь шум дождя, послышался цокот копыт. Похоже было, скачут два всадника.

Шинкарь прислушался.

— Сюда ехают, — побледнев, шепнул он Бабушкину. — О матка боска![23] Пусть пан побегит! Быстрей!

Бабушкин побежал. Мелькнул другой столб. На нем тоже чернел хищный орел, но не двуглавый, а с одной головой.

«Германский! — на бегу догадался Иван Васильевич. — Неужели это и есть граница?!»

Пробежав с полкилометра, он, задыхаясь, упал на траву.

Потом пробрался к видневшимся вдали домишкам. Это была станция. Названия ее Бабушкин не знал.

Дождь кончился. Иван Васильевич лег в лесу на полянке возле железнодорожного полотна. От его мокрой студенческой формы шел пар: одежда быстро сохла на солнце.

Показался поезд. Иван Васильевич притаился в кустах, пропустил первые вагоны и на ходу вскочил на товарную платформу в середине состава. Ждать хвостового вагона нельзя: там наверняка едет проводник.

Бабушкина сильно тряхнуло, ударило коленями о какую-то скобу, но он не разжал рук.

Иван Васильевич обходными путями, минуя станционные постройки, вышел на привокзальную площадь. Вот он какой, Штутгарт! Трижды менял поезда Бабушкин после границы, прежде чем добрался до него. И все-таки — Штутгарт! Настроение у Бабушкина было самое радужное: итак, первая часть побега осуществлена! Скоро, очень скоро он увидит Ленина!

Бабушкин шел по веселым, празднично-пестрым улицам. Сняв фуражку, подставив голову солнцу, он улыбался: все отлично!

И вдруг, проходя мимо парикмахерской, он бросил случайный взгляд на зеркало в витрине и чуть не обомлел. «Негр» убедился, что в его черных как деготь волосах появились зеленые пряди! Да, да, не какие-нибудь каштановые, или рыжие, или русые. Именно зеленые!

Бабушкин остановился. Подождал, пока схлынут прохожие. Когда на панели стало пусто, он снова внимательно оглядел себя в зеркале.

Черт побери! Пряди были ядовито-зеленые и притом спереди, на самом виду. Действуя «пятерней», как расческой, Бабушкин попытался по-другому уложить волосы. Получилось еще хуже: у зеленых прядей обнаружились грязно-малиновые подтеки.

«„Негр Джимми“, — хмуро вспомнил Бабушкин. — Вот тебе и патентованная красочка! Облезла!»

Попробовал сделать челку. Не помогло.

«С такими волосами не то что шуцман — любой мальчишка заподозрит неладное», — покачал головой Бабушкин.

Единственное, что он смог придумать, — нахлобучил поглубже студенческую фуражку, давно уже потерявшую свой щегольской вид, и решил нигде не снимать ее.

Зайти в парикмахерскую и остричь волосы Бабушкин не мог: его, конечно, задержали бы.

Правда, Германия не выдавала русскому царю политических беженцев и даже предоставляла им приют, но у Бабушкина не было паспорта. Как тут докажешь, что ты не вор, не убийца, не бродяга?!

Бабушкин шел по улицам и у прохожих спрашивал:

— Дитц? Где Дитц?

Оказалось, найти его нетрудно. Дитц держал большой книжный магазин в центре города.

Бабушкин постоял перед огромным зеркальным стеклом витрины, за которым были красиво разложены книги, посмотрел на внушительную вывеску: на обоих ее концах тоже были изображены книги.

«Туда ли я попал? — подумал он. — Ведь Дитц — революционер? И, кажется, из рабочих. А тут…»

Из магазина вышла изящно одетая седая дама, вслед за ней — нарядный господин с тросточкой.

Бабушкин провел ладонью по щеке; под рукой — густая, колючая щетина.

«С самого Екатеринослава не брился! — вспомнил он. — И когда соскоблю эту шерсть — неизвестно!»

Посмотрел на свой потрепанный, грязный студенческий костюм, сапоги, измазанные глиной, и покачал головой.

Но делать нечего. Бабушкин решительно толкнул дверь и вошел в сверкающий книжный магазин.

— Господин Дитц? — спросил он у продавца.

Тот изумленно оглядел оборванца и молча показал за прилавок, где виднелась обитая кожей дверь.

Бабушкин вошел. Маленькая комната — кабинет хозяина: письменный стол, два книжных шкафа, два кресла и диван.

Дитц — усатый, обрюзглый старик с полным, умным лицом и сигарой в углу рта, одетый в добротный черный костюм, — увидев странного посетителя, так растерялся, что даже не предложил ему сесть.

К счастью, Дитц немного говорил по-русски: когда-то был в Петербурге.

Но Бабушкин этого не знал.

«Как же я объяснюсь с ним?» — волнуясь, подумал он.

Бабушкин видел: старик глядит на него подозрительно, чуть не враждебно.

— Мне нужен Ленин. Ленин, Владимир Ильич, — наконец сказал Бабушкин.

Дитц совсем встревожился.

— Никакого Ленина я незнаком, — с трудом выговаривая русские слова, сердито пробормотал осторожный немец.

«Кто этот оборванец? Шпик? Или еще какой-нибудь прохвост? — подумал он. — Почему не знает пароля?»

— Мне нужен Ленин, — упрямо повторил Бабушкин.

Не мог же Он вот так, без результата, уйти от Дитца?! Как он тогда разыщет Ленина? Здесь, в чужой стране, не зная языка, без денег, без документов.

«Нет, не уйду».

И он твердо повторил:

— Ленин.

Дитц молчал. Исподлобья оглядел он усталое, побледневшее от напряжения лицо незнакомца, его потрепанную студенческую тужурку.

Нет, на шпика не похож. Да и не станет шпик так, с плеча, рубить: «Мне нужен Ленин». Шпики — они хитрее…

Но все же. Осторожность и еще раз осторожность.

— Ви разыскивайт мистера Якоба Рихтера. Нах Лондон, Холфорт Сквер, около станции Кинг Кросс Род, — сказал Дитц.

Встал и сухо кивнул головой.

Огорченный Бабушкин вышел из магазина, непрерывно бормоча про себя: Рихтер, Холфорт Сквер, Кинг Кросс Род (он пуще всего теперь боялся забыть эти мудреные слова).

Рядом находился сквер: цветочные клумбы, две шеренги аккуратно подстриженных, выровнявшихся, словно солдаты на параде, деревьев.

• Предыдущая
• 49/78
• Следующая