Избранные сочинения в 9 томах. Том 4 Осада Бостона; Лоцман - Купер Джеймс Фенимор - Страница 86

— Вы застали нас среди трудов, — любезно заметил он, приблизившись к Сесилии, — уж не взыщите за задержку. Говорят, вы покинули город сегодня вечером?

— Да, час назад.

— Скажите, догадывается ли Хау о том, как мы собираемся развлечь его утром?

— Было бы лицемерием с моей стороны отказываться отвечать на вопросы, касающиеся мыслей генералов королевской армии; однако надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что в том положении, в каком я сейчас нахожусь, мне хотелось бы быть избавленной от необходимости сознаваться в своей неосведомленности.

— Признаю свою ошибку, — тотчас ответил генерал. После нескольких секунд размышления он продолжал: — Сегодня ночь необычная, сударыня, и я считаю своим долгом доставить вас к генералу, который командует этим крылом армии. Возможно, что он найдет необходимым сообщить о вашем аресте главнокомандующему.

— Именно его-то я и ищу, сударь, и очень хотела бы с ним встретиться.

Генерал поклонился ей, вполголоса отдал приказание офицеру и ушел, сразу затерявшись в толпе работающих на вершине горы. Когда новый конвоир сказал Сесилии, что пора идти, она мгновение помедлила, задержавшись взглядом на спокойном великолепии бухты, на далеких, подернутых дымкой крышах города, на солдатах, двигающихся по соседнему холму и занятых тем же делом, что и все вокруг нее, а потом закуталась поплотнее в свой плащ и легкой походкой спустилась с холма.

Глава XXX

Мятежный дол, мятежный холм,

Ручьев мятежных волны

Вдруг клич громовый огласил,

Мятежной силы полный.

«Битва при Кегсе»

Огромная белая кокарда, прикрывающая почти целиком весь перёд маленькой шляпы нового проводника Сесилии, подсказала ей, что человек, чьим заботам ее поручили, носит в армии борющихся за свои права колонистов чин капитана. Больше ничего не обличало в нем военного, за исключением висевшей у него на боку рапиры, которая, судя по ее серебряной чашке и устрашающим размерам, очевидно, принадлежала одному из его предков, участнику первых войн американских колоний. Однако нрав ее теперешнего владельца отнюдь не отличался свирепостью, какой можно было от него ожидать при виде столь грозного оружия, напротив — он был очень внимателен к своей пленнице и заботливо соразмерял свой широкий шаг с ее шагом.

У подножия холма этот любезный рыцарь остановил возвращавшуюся повозку и после некоторых приготовлений усадил в нее Сесилию, и сам сел рядом на грубой скамейке, а ее прежние конвоиры, Меритон и незнакомец устроились у их ног в еще более тесном соседстве. Сперва они двигались медленно и с трудом — великое множество повозок, спускавшихся с холма, перегораживали весь путь. Но, когда они обогнали фургоны, запряженные волами, и въехали на дорогу, ведущую в Роксбери, дело пошло веселей. На протяжении первой мили, пока надо было то и дело выбираться из нескончаемой вереницы повозок, все внимание капитана было поглощено этим важным и сложным маневром, но, когда их неуклюжее судно вышло на простор и, если можно так выразиться, пустилось в благополучное плавание при попутном ветре, он уже не упускал случая оказывать Сесилии мелкие услуги, которых с незапамятных времен имеет право требовать от людей его профессии хорошенькая женщина.

— Не жалей кнута! — сказал капитан вознице, когда дорога очистилась. — Поторапливайся, поддержи честь коней и посрами рогатый скот! Твоя пристяжная, должно быть, тори: до чего она не любит налегать на постромки во имя общей пользы! Обращайся с ней, как она этого заслуживает, друг мой; зато, когда мы сделаем привал, с тобой обойдутся, как с добрым вигом. Вы провели зиму в Бостоне, сударыня?

Сесилия в ответ молча наклонила голову.

— Королевская армия, без сомнения, больше нравится дамам, чем войска колоний. Однако и среди нас найдется немало таких, кому нельзя отказать ни в военных познаниях, ни в воинственной внешности, — продолжал он, высвобождая старинную дедовскую рапиру, запутавшуюся в складках плаща своей спутницы. — Воображаю, сударыня, какое бесчисленное множество балов и вечеров давали для вас господа офицеры королевской армии!

— Не думаю, чтобы в Бостоне нашлось много беспечных женщин, пожелавших принять участие в этих развлечениях, — ответила Сесилия.

— Это делает им честь! Поверьте мне, каждое пушечное ядро, которое мы посылаем в город, все равно что кровь, выпущенная из наших собственных жил. А что, после недавнего дела на Чарлстонском перешейке королевские офицеры, наверно, уже не так презирают колонистов?

— Все те, кого близко касался исход событий того рокового дня, не скоро забудут его!

Молодой американец, пораженный печальным тоном Сесилии, без труда догадался, что в своей откровенной радости он невольно коснулся какой-то незажившей раны. После этой неудачной попытки завязать разговор они некоторое время ехали в глубоком молчании, которое было прервано, только когда в вечернем воздухе раздался стук лошадиных копыт, не сопровождавшийся грохотом колес. На первом же повороте дороги они увидели нескольких офицеров, скакавших им навстречу. Тот, кто ехал впереди, остановился, увидев повозку, которая по его знаку тоже остановилась.

В непринужденной и несколько высокомерной манере всадника, заговорившего с капитаном, было что-то заставившее Сесилию прислушаться к его замечаниям с большим вниманием, чем обычно уделяется дорожным разговорам. Одежда незнакомца не была ни вполне штатской, ни военной, хотя выправка у него была явно военная. Когда он остановил свою лошадь, несколько собак стали прыгать и ласкаться к нему, бесцеремонно проскальзывая между ногами чистокровного скакуна; хозяин досадливо отгонял преданных псов, но это их нисколько не обескураживало.

— Прекрасная дисциплина, черт побери! — воскликнул этот странный американский военачальник. — Я осмеливаюсь предположить, господа, что вы возвращаетесь с высот Дорчестера, куда пришли из лагеря пешком, а теперь, отступая, решили прокатиться.

Молодой капитан встал и, почтительно сняв шляпу, ответил:

— Мы возвращаемся с этих холмов, это правда, сударь: но, для того чтобы отступать, надо сначала встретиться с врагом!

— Ах, у вас белая кокарда! Раз вы в таком чине, сударь, полагаю, что у вас есть какие-то основания для подобного поведения!.. Лежать, Юнона, лежать!

— Эта дама час назад была высажена у перешейка со шлюпки королевского корабля, сударь. Мне был дан приказ доставить ее к генералу, командующему правым крылом.

— Дама! — многозначительно повторил кавалерист, медленно проводя рукой по своему орлиному носу. — О, если речь идет о даме, то ей надо предоставить все удобства… Пошла прочь, Юнона! — И, повернув голову к адъютанту, стоявшему рядом с ним, он проговорил, почти не понижая голоса: — Должно быть, какая-нибудь любовница Хау, которую он послал сюда в качестве образца добродетели и скромности. В таком случае, сударь, вы правильно сделали, взяв лошадей, — громко продолжал он. — Я удивляюсь лишь, почему вы запрягли не шестерку, а только пару. Но скажите, как идет постройка укреплений?.. Отстань, тебе бы жить при дворе, Юнона, там бы ты лизала пятки господам министрам и своей угодливостью заработала бы себе ленту!

— Их строят, сударь, а так как все внимание королевских поиск приковано к батареям, то мы закончим работы до рассвета, прежде чем они успеют что-нибудь заметить.

— Да, землю копать мы мастера, а вот умеем ли мы еще что-нибудь?.. Мисс Юнона, ты рискуешь своей драгоценной шкурой! Ах, ты так! Ну, пеняй же на себя! — И вспыльчивый генерал вытащил из кобуры пистолет и дважды прицелился в голову собаке, все еще ласкавшейся к нему в порыве слепой любви, но пистолет оба раза дал осечку. Недовольный собою, оружием, собакой, он обернулся к своей свите и с досадой крикнул: — Господа, если кто-нибудь из вас уничтожит эту тварь, то за услугу, оказанную мне, обещаю отозваться о нем с похвалою в первом же моем донесении конгрессу!