Посланец небес - Браун Вирджиния - Страница 39

• Предыдущая
• 39/61
• Следующая

— Я не могу так слушать…

— Постарайся. Ты удивишься, как легко можно многое понять. Знаешь, у тебя такая маленькая грудь, какую я и не видел. Почти как у ребенка — только ты уже определенно не ребенок. Я все время вспоминаю, какая у тебя нежная кожа…

— Нет!

— …и какая сладкая ты на вкус, Ганна, любимая.

— Не называй меня любимой. Это неправда. — Ее колени превратились в расплавленный воск, а в ушах появился звон, словно звук множества церковных колоколов, собранных воедино. Как у него так легко это получалось? И знал ли он, как часто она мечтала о нем — мечтала, что он придет к ней, вот так, как сейчас, и возьмет ее за руки, прижмет крепко к себе и станет дышать ей в ухо, пока она не затрепещет? Она чувствовала его улыбку у своей щеки, ощущала его руки, передвигавшиеся от ее талии к крошечным пуговицам на груди.

Плохо соображавший мозг Ганны, почти совсем уснувший под ленивыми убаюкивающими ласками губ и рук Крида, очнулся, чтобы подтолкнуть ее на робкий, бессвязный протест, затем снова впал в летаргический сон. «Мужчина должен быть доктором, — как в тумане подумала она. — Известным медиком, рекламирующим безумие во спасение». «Один курс — безумие гарантировано» — гласит вывеска.

Потом, когда он поднял ее на руки и положил на кровать у стены, она лежала на перине из гусиного пуха и чувствовала, будто утопает в дремотном тумане. Она скоро проснется, будет уже день, и она будет очень разочарована, что это был только сон.

Дождь бил по стеклу, дул сильный ветер. Умиравший огонь горел все тусклее и тусклее, свечи еле мерцали. Тикали часы. Стекла слегка задребезжали от глухого раската грома, и Ганна подумала, почему в объятиях Крида она вдруг почувствовала себя такой защищенной — защищенной от всех случайностей, от незваных гостей, от всего, кроме своей любви.

Горячие губы нашли чувствительную струнку на ее шее и ласкали золотистую ямочку с бешеным пульсом. Границы между ее телом и одеждой пали, и пылающим, трепещущим телом она почувствовала, как холодный воздух словно обжег ее потоком всепоглощающего огня желания. Эта буйная несдержанность была ей еще не знакома, казалась странной и пугающей, и она застонала. Легкое прикосновение кончика его языка к ее упругим соскам вызвало у нее неудержимый стон блаженства. Ганна изогнулась дугой, неожиданно заметив, что он как-то успел снять с себя одежду.

В медлительных движениях ее губ и рук не было страстного желания, только томный, всеохватывающий огонь в глубине ее разгорался все сильнее и сильнее. Ласковые руки Крида, пройдя по плоскому животу, углубились между бедрами — мир взорвался всеми цветами радуги, повисшей на темном потолке. Он касался ее сокровенных тайн, а она изгибалась и вытягивалась в его руках.

Все ее страхи и суеверия улетучились, как только она пробежалась пальцами по его крепкой волосатой груди.

Она с жадностью исследовала его тело, лаская его, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. Когда ее руки опустились к его животу и ниже, она услышала резкий вдох и почувствовала, как его легкие, казалось, расширились.

Подавляя ее стон страстного нетерпения, Крид опустился на нее, вклиниваясь между ее бедрами. Его дыхание обжигало ее.

Это мука — сладкая, томная мука — быть в его объятиях!

Тело Ганны болело; ее напряженные нервы кричали, моля о расслаблении. Ее тело вздымалось и изгибалось в агонии неосуществленной потребности расслабления.

Но Крид ждал, играя с ней, лаская ее грудь. Он ждал того момента, пока не сможет больше терпеть, пока не взорвется от обладания ею, а потом рванулся вперед, чтобы слиться с ней воедино.

На потолке неожиданно появились вспышки множества крошечных звездочек, казалось, тело Крида состоит из воздуха и звездной пыли. Это было колдовство — сладкое, но колдовство. Она была подхвачена на облако и перенесена к звездам. Их ожидал почти недосягаемый апогей, к которому они оба стремились. Когда он пришел, Ганна была окутана в бархатный туман безумных ощущений, захвативших ее целиком, поглотивших ее, поднявших к вершинам и оставивших ее там в восторженном блаженстве.

Оглушенная реакцией своего тела и запоздавшим укором совести, Ганна лежала в объятиях Крида, едва слыша его бормотания слов любви — слов, в которые он не вкладывал, конечно, никакого смысла, а так просто, чтобы облегчить минуту разочарования, когда страсть прошла, и вновь наступила реальность.

Когда вихрь новых, еще странных для нее чувств, угас, Ганна лежала совершенно обессиленная в объятиях Крида, начиная сознавать, что же она опять наделала.

Горячий пресс слез сдавил нос и глаза, и она быстро заморгала. Опять слезы — ее обычная реакция на любой шок. Когда она научится быть мужественной и безразличной — или этого никогда не случится? В ее жизни слезы никогда не были эффективной защитой перед лицом опасности и не решали никаких кризисных ситуаций. В самом деле, слезы никогда не действовали ни на кого, включая и Крида Браттона.

Отвернувшись, она боялась посмотреть на Крида. Он лежал, обратив свое лицо к ней, его длинные ресницы оттеняли загорелые щеки, а рот так и остался в легкой усмешке. Как он осмелился спать с таким умиротворением, когда ее грызут вина и совесть?

Она толкнула его согнутым пальцем.

— Крид.

Он зевнул в ответ и открыл один глаз.

— Что?

— Просыпайся.

— Зачем? — Веко снова опустилось, закрывая черный глаз, и он прижал ее к себе.

— Тебе надо уходить, — прошептала Ганна, а рот свело от боли при этой мысли. — Это нехорошо, что ты здесь со мной как… как этот…

Открылись оба глаза, а его рука лениво провела по ее животу и легла на грудь.

— Да. А почему бы и нет?

— Ты знаешь, почему.

— Я знаю, почему некоторые местные могут так думать, но не ты. Отчего ты прогоняешь меня, милая моя Ганна?

«О, я не хочу, чтобы ты уходил! Я хочу услышать от тебя добрые слова, слова, которые свяжут нас навсегда…»

Выбросив из головы свои надежды и будучи уверенной в своей правоте, она произнесла хриплым голосом:

— Это против Божиих заповедей, Крид.

— Но соответствует Книге Бытия, — сказал он. — Бог создал мужчину и женщину — «…мужчину и женщину сотворил их; и благословил их…»

— Это неправильно с точки зрения Второзакония… — печально повторила она. — Те, кто…

— Черт возьми! Не смей мне цитировать этих «те, кто», Ганна Макгайр! — вспыхнул он, глядя на нее. — Я живу своей жизнью и не собираюсь продолжать ее по их заповедям.

Ганна была ошеломлена его злобой и боролась с желанием броситься ему в объятия — прильнуть к нему и просить любить ее. Но не смогла. Это было неблагоразумным и могло кончиться плохо. Между ними должно возникнуть большее, чем простое сладостное стремление обладать друг другом.

— Хорошо, — мягко согласилась она. Слезы застряли в горле и приглушили ее голос: — Я не буду больше ничего цитировать тебе, Крид, но больше и не пойду на это. Чтобы стать счастливой, мне требуется много больше, чем просто чувственное влечение. Должно быть что-то еще…

— Тебе этого недостаточно? — помедлив, спросил он. Его голос был ровным и спокойным, словно он обсуждал цену на хлеб, а не свое будущее.

Она покачала головой; ее медные волосы блестели в розовом свете, отбрасываемом умирающим огнем.

— Нет.

— Отлично. Если это не то, что ты хочешь… — Он оставил остальное недосказанным, поднялся с постели и стал одеваться.

Ганна молча наблюдала за ним, ее сердце тонуло, словно камень в воде. Силой воли она придала своему лицу гримасу покорности, удерживая глаза сухими, а рот от слов, которые она все равно не смогла бы произнести. Все это должно было кончиться именно так. Без обязательств и обещаний с его стороны она не видела их дальнейшей жизни.

— Что ты собираешься делать? — бросил он ей, когда был одет и застегивал патронташ. — Останешься в этом городе и выйдешь замуж за своего проповедника?

Удивленная своим спокойствием, она произнесла:

— Нет, думаю, что в конце концов я поеду в Сент-Луис.

• Предыдущая
• 39/61
• Следующая