Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна - Страница 63

• Предыдущая
• 63/146
• Следующая

Но дети, стоявшие за ее спиной как два истуканчика, вдруг зашевелились.

— Мы хотим, чтобы она спела! — хором сказали они.

— Но вы же слышите, что у нее все в одном роде! — взволновалась старая дама.

— Ни в каком не роде, а просто детские. Их играют на пианино для детей! — сказала Динка.

— Вот как! Что же, например? — заинтересовалась старая дама.

— Много. О птичках, о кошечках и о новогоднем снеге.

— Мы хотим… — тупо и упрямо повторили истуканчики, с двух сторон налегая на кресло.

— Ну, спой о птичке, — милостиво разрешила строгая дама и, склонив голову набок, поправила букли. — Дети, прослушайте песню о птичке!

Динка приготовилась, на шарманщик, не понял и затянул «Разлуку».

— Прекрати! Прекрати сейчас же! — замахала руками старая дама и подозвала горничную.

— Барыня хочет, чтоб девочка спела одна, — пояснила та испуганному старику.

Динка фыркнула, но сдержалась и, приняв позу, громко объявила:

— «Птичка»! Песня композитора Глинки. «Отчего, певунья-птичка, так печально ты сидишь… — медленно запела она, тщательно выводя мотив. — Грустно милую головку опустила и молчишь…»

Дама милостиво закивала головой.

— Вот видите, дети, — сказала она поучительным тоном. — Сейчас мы узнаем, почему загрустила птичка.

Динка пропела еще один куплет, где птичке предлагают сахару и водицы, но она отказывается.

старательно пропела Динка.

— Ну вот, теперь нам понятно, что птичке не нравится ее клетка, — точно следуя за Динкой и переводя слова песни на поучение, объясняла дама своим истуканчикам.

Динка, давясь от смеха, с трудом дотянула последний куплет:

— «И тогда я вам в награду песню лучшую спою…» Ха-ха-ха! — неудержимо залилась она вдруг.

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! — прыснули за креслом истуканчики, но старая дама погрозила им пальцем, и они мгновенно смолкли.

— Ха-ха-ха! — еще громче заливалась Динка.

— Почему ты смеешься? Сейчас же объясни, почему ты смеешься? — прикрикнула на нес старая дама, и седые букли ее затряслись.

— Потому что… так полагается по нотам. — испугавшись, что ей ничего не заплатят, скромно сказала Динка. — Это для того, чтобы дети развеселялись… Там просто так и написано:

«Ха-ха-ха!» — сочиняла второпях Динка. — Это написал композитор Глинка.

— Ну, не знаю, кому это нужно… Мне, во всяком случае, ни к чему, пожала плечами старая дама. — И вообще первый раз слышу что-нибудь подобное! Странная фантазия приписывать все Глинке!

Динка вспомнила стоящего у пианино Олега.

— Почему странная? А это что? «Смейся, паяц, над разбитой любовью…» вдруг затянула она и, прервав себя на последнем слове, тоненько допела: «Разве ты человек? Ха-ха-ха-ха! Ты ведь паяц!»

Старая дама заткнула двумя пальцами уши:

— Прекрати сейчас же! Это невозможно слушать! Спой лучше о кошечках, только, пожалуйста, без того самого «ха-ха»! — морщась, добавила она.

Но Динку душил смех, и, краснея как пион, она пояснила, что петь больше не может, так как у нее болит горло.

— Болит горло? И ты ходишь по дачам заражать детей? — в ужасе вскочила старая дама. — Да у тебя, может, ангина или дифтерит, а ты здесь поешь про птичек и распространяешь миазмы! Сейчас же уходи отсюда!.. Глаша! Дайте им два пятака, и пусть сейчас же уходят! — закричала она своей горничной.

Горничная сунула Динке два пятака и поспешно выпроводила их с шарманщиком за калитку.

— С чего это она закричала-то? — спросил старик, отбирая у Динки пятаки. Осердилась на тебя, что ли?

— Нет, она просто заболела… — Динка показала на горло. — У нее тут… дифтерит!

— Ишь ты, как сразу ее схватило! — покачал головой старик и, вздохнув, добавил: — Все под богом ходим! Динка фыркнула и махнула рукой:

— Да пускай хоть умирает! Денежки дала, и ладно!.. А мы много сегодня заработали, да, дедушка? — весело добавила она и, подставив свой подол, попросила: — Высыпи мне в платье, дедушка! Я не потеряю! Я только побренчу немножко!

— Ну, не чуди, не чуди! — прикрикнул на нее старик, — Деньги но игрушка! Их с плачем добывают? Вот погоди, опосля зайдем в харчевню… штей поедим!

— Щей? С мясом? — спросила Динка и, поморщившись, вспомнила, что около харчевни всегда стоит теплый и тошнотворный запах перепрелой капусты. Особенно когда распахивается дверь… Один раз она даже задержалась у этой двери, чтобы спросить, что здесь варят, и какой-то возчик, вытирая ладонью рот, сказал: «Шти» — и добавил: «Есть пустые, есть с мясом! Это по цене!»

«Может быть, с мясом не так пахнут?» — подумала Динка. Ей уже давно хотелось есть. Но шарманщик не торопился. Он шел вдоль заборов, пропуская маленькие, скромные дачки и заходя в те, которые выглядели богаче.

В одной из таких дач мальчик высыпал старику в торбу обгрызенные корки хлеба.

— Что ты делаешь? — возмутилась Динка. — Разве можно давать кому-нибудь недоеденные корки?

— А почему же нельзя? — удивился мальчик.

— Да потому… — Динка наморщила лоб и наизусть повторила мамины слова: Потому, что это унижает человеческое достоинство!

— Подумаешь, человеческое достоинство! Где это ты набралась таких слов? — спросил другой мальчик, постарше, лениво поднимаясь из гамака с книгой в руке.

Динка молча дернула плечом и отвернулась.

— Тебя спрашивают, откуда ты набралась таких слов? Эй, ты! — насмешливо крикнул мальчик и стукнул Динку по голове книгой.

— Дурак! — вспыхнула Динка, придвигаясь ближе к шарманщику, который, глядя куда-то в сторону, играл плясовую.

— Ого! Да ты еще ругаешься!.. Григорий! — крикнул мальчишка подошедшему дворнику. — Гони эту рвань к черту!

— Ступайте отсюдова! — замахнувшись метлой, закричал дворник.

Девочка шарахнулась в сторону; мальчик шикнул и — засмеялся.

— Ступай, старик, ступай! — кричал дворник. Шарманщик суетливо взваливал на плечи шарманку. Динка выхватила у него торбу и, вытащив из нее горсть сухих корок, швырнула их в лицо обидчику:

— На! Подавись!

— Григорий! — загораживаясь от нее рукой, закричал мальчишка.

Но Динка, прыгая через клумбы, уже достигла калитки… Гнев дворника обрушился на шарманщика.

— Иди, иди! — гнал он старика, замахиваясь на него метлой. — Шляетесь здесь, грубияны нахальные!

— Дурак! Дурак! Вы все дураки! — кричала, повиснув на заборе, Динка.

— Я те покажу дураков! Чтоб духу вашего здесь больше не было! — ругался дворник, выталкивая шарманщика и запирая за ним калитку.

— Господи милостивый… — простонал старик, выйдя на дорогу. — Что ж это ты начудила там? Ну, стукнул барчук маленько… И стерпела бы… Ведь не ровня тебе… Вишь, как осердились и ни гроша не подали.

— Корки тебе подали! — огрызнулась Динка. Старик пощупал рукой торбу и покачал головой:

— Ишь ты, какая озорница! Взяла да швырнула! Еще ладно, что только вытолкали, а то бы придрались, не дай бог!

Он с опаской оглянулся на богатую дачу и, отойдя еще немного, остановился:

— Не под силу мне идти. Руки, ноги дрожат… Динка испугалась.

— Сядь, дедушка, сядь! — помогая старику снять с себя шарманку, с раскаянием бормотала она. — Сядь здесь, на траву! Отдохни!

Старик сел и, вынув из торбы сухие корки, разложил их на траве:

— На вот, пожуй маленько.

— Не буду, — решительно сказала Динка и, сглотнув слюну, отвернулась.

Старик потрогал корки и, выбрав одну, с сожалением сказал:

— Размочить бы в водичке… Так ведь у иных и воды не выпросишь.

Он снова потрогал сухие корки и, горестно покачав головой, сложил их обратно в торбу:

— Посидим, коль так.

«Старенький… Корочку хотел съесть… размочить в водичке», — жалостно подумала Динка, и ей захотелось громко заплакать.

• Предыдущая
• 63/146
• Следующая