Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна - Страница 39

• Предыдущая
• 39/146
• Следующая

— Катюшенька, почему ты такая? — в сотый раз спрашивает Мышка.

— Может, ты гладила и угорела? — пытается угадать старшая сестра.

— Да нет. Вот надо вам всем обращать внимание! Я просто не высыпалась последнее время.

— Вот это скорей всего, — подтверждает Марина и вдруг звонко, заразительно хохочет. — Я, знаешь, недавно заснула на службе. Хорошо, что наш курьер вошел и сильно хлопнул дверью. Я сразу проснулась и говорю: «Спасибо». А он: «Чего-с?» Ха-ха-ха!

Дети тоже начинают смеяться.

— Чего-с? Чего-с? — повторяет Динка, хохоча и балуясь.

— И главное, что я всегда раньше просила этого курьера, — вытирая выступившие or смеха слезы, говорит Марина, — чтобы он не хлопал так сильно дверью, а тут… вдруг: спасибо! Конечно, он ничего не понял и — чего-с? — под общий смех объясняет она.

Когда кто-нибудь хорошо рассказывает и все смеются, Динка приходит в неистовое возбуждение. Ей тоже хочется что-нибудь рассказать, или выкинуть какой-нибудь неожиданный фокус, или, на худой конец, хоть высунуть свой нетерпеливый язык и подразнить Мышку: «Мэ-мэ-мэ…»

Но сейчас ей обязательно хочется что-нибудь рассказать.

— А я… а я… — кричит она, вскакивая па стул. — А я один раз шла, шла по улице да как засну! Да как налечу на какую-то старушку, да как поддам ей головой в живот! Она только: ой-ой! И мы с ней в разные стороны так и раскатились! Ха-ха! Вот как смешно было! Вот так заснула я!

Но никто не смеется, а мама даже озабоченно спрашивает Катю:

— Когда это было? Какая старушка?

— Да никогда этого не было! Врет! И старушка тут ради красного словца. Что ты, не знаешь ее, что ли? — машет рукой Катя.

— Это она для смеха… — хихикает Мышка.

— Ну, надо прямо сказать, что тут смеха очень мало, — пожимает плечами мать.

— Уж какой тут смех! — фыркает Катя.

И все громко смеются. У Динки растерянно бегают глаза, щеки густо краспеют, она чувствует себя посрамленной и, стараясь скрыть это, смеется вместе со всеми.

— Ну, довольно, — говорит мать.

Но Мышка заглядывает Динке в лицо и хлопает а ладоши.

— А! Покраснела, покраснела! — кричит она.

— А тебе, Мышка, оказывается, недостаточно, что человек попал в неловкое положение, тебе надо еще подразнить его, да? — улыбаясь, говорит мать, но ой-ой-ой как боятся дети этой улыбки! — Ты радуешься, злорадствуешь, Мышка? Ты совсем как тот голубь в басне Крылова, помнишь?

Мышка сильно теряется, белые волосы ее приляпают ко лбу, лицо делается маленьким и несчастным.

— Мама, мамочка, не говори так! — испуганно бормочет она и, закрыв лицо руками, выбегает из-за стола.

— Ну к чему это, Марина! — обрушивается на сестру Катя. — Что это за издевательство, на самом деле! Кому надо, тому не попадает! Ты просто пользуешься беззащитностью Мышки, знаешь, что она хорошая, добрая девочка, и придираешься к ней, как ни к кому!

— Так вот, если она добрая и такая хорошая, то ей уж совсем не к лицу дразнить сестру, когда она видит, что та и так готова провалиться сквозь землю.

— «Провалиться сквозь землю»! — с возмущением кричит Катя. — Никуда она не провалится, у нее хватит еще дури для трех таких старушек!

— Надо чувствовать состояние другого человека, а если у Мышки этой чуткости нет!.. — повышает голос мать.

— Не спорьте, не спорьте! — просит Алина. — Мышка плачет, мама!

— Она и должна плакать, потому что ей стыдно, — упрямо отвечает мать.

Катя в сердцах встает из-за стола:

— Ну, Марина, этого я тебе никогда не прощу! Ты мать и такое выделываешь!

— Так, может, я «такое выделываю», как ты выражаешься, именно потому, что я мать? — с невеселой усмешкой отвечает ей сестра.

Катя уходит. Динка исподлобья оглядывает опустевший стол. Алина сидит потупившись, мама нервно стряхивает со стола крошки, Мышки нет. Мышка где-то тихонько плачет, она совсем не может выносить, когда мама на нее сердится. Динка чувствует себя виновницей всего, что произошло. «Чтоб он пропал, мой несчастный язык, — думает она. — чтоб он распух так, чтобы не повернулся больше во рту! Вот намажу его медом и выставлю пчелам — небось тогда уж не забормочет что попало!.. Лучше уж, правда, было рассказать про трех старушек. Пусть бы они сами между собой столкнулись. Одна немая, другая глухая, а третья слепая». Алина неодобрительно смотрит на младшую сестру.

— Всегда ты подымаешь целую бучу… — тихо говорит она Динке.

— Довольно, Алина! — останавливает ее мать и встает из-за стола.

Она идет к Мышке и приводит ее уже успокоенную. Катя тоже возвращается на свое место. За столом начинается обычный разговор. Приходит Лина и спрашивает, понравился ли ее новый суп с «крикадельками». А мать говорит, что она даже не заметила, что суп был с фрикадельками.

— Ну, милушка, тебе и вола положи на тарелку, так ты не заметишь, подозрительно оглядывая лица детей, отвечает Лина.

И понемногу все начинают улыбаться, на заплаканном лице Мышки тоже появляется прежняя улыбка, Катя перестает дуться, Алина шутит с мамой, а Динка сидит подавленная, низко опустив голову, словно ей на шею привязали большой камень и этот камень тянет ее книзу.

— Динка, — тихонько шепчет ей Мышка, — я тебе отдам свои ягоды из компота, хочешь?

Динка мотает головой, и нижняя губа ее набухает от подступающих к глазам слез. Мать незаметно взглядывает в сторону девочек, напряженно прислушиваясь к их разговору.

— Не сердись, — еще тише шепчет Мышка и, найдя под столом руку сестры, тихонько гладит ее.

«Не трогай. Мне это еще хуже», — хочет сказать ей Динка, но голос не слушается ее, и, вскочив из-за стола, она быстро убегает в комнату.

— А это еще что такое? — удивленно и холодно пожимает плечами Катя.

— А вот такое… чего ты не понимаешь, — тихо отвечает ей сестра.

— А ты понимаешь? — насмешливо спрашивает ее Катя.

— Я понимаю, — говорит та и ласково кивает Мышке. — Ешь сама свои ягоды, Мышка.

— Хорошее должно быть лучшим, — говорит она Кате, когда они остаются наедине. — А у Мышки все-таки не хватает чуткости.

Дни идут, а Костя не приезжает. Алина каждый вечер выходит к калитке и ждет. Динка знает, чего она ждет, и на всякий случай вертится тут же. Но вечером ей хочется побыть с мамой, и она скоро убегает. Алина тоже постоит, постоит и уходит. Она никого не спрашивает, когда приедет Костя, но вечером, ложась спать, долго и беспокойно ворочается в своей постели. То ей кажется, что Костя раздумал давать ей «тайное и важное поручение», что он считает ее, еще маленькой девочкой, не способной участвовать в делах взрослых, то она начинает беспокоиться, что с самим Костей что-то случилось — ведь он обещал приехать очень скоро. Днем, положив на колени книжку, Алина вдруг задумывается об отце. Где он, почему не пишет? Может, его уже арестовали и посадили и тюрьму…

Алине чудятся толстые железные решетки и за ними дорогое лицо… Алина встает и, опустив книжку, ходит по террасе, по дорожкам сада, стараясь успокоиться. Если бы она была старше, отец взял бы ее с собой, он не побоялся бы дать ей любое поручение, он хорошо знает свою дочку… Он рассказывал ей, что среди политических заключенных в тюрьме и на каторге много девушек… Алина возвращается домой и долго сидит у пианино, тихонько трогая клавиши. Она вспоминает мотив и слова романса, который поет дядя Олег: «Кто мне она?» Там есть такие слова, которые всегда волнуют Алину:

• Предыдущая
• 39/146
• Следующая