Приключения бравого солдата Швейка в русском плену - Ванек Карел - Страница 78

• Предыдущая
• 78/84
• Следующая

Прочитав записку, бравый солдат Швейк вытер крупные слезы и вздохнул:

– Да, он прав, мы не можем быть всегда вместе, ведь мы не близнецы.

Это была долгая, но очень хорошая зима. Горжин ходил по ресторанам и приводил официантов в ужас своим искусством, а Швейк, только изредка посещавший базары, где он продавал перстни, производству которых снова себя посвятил, обычно сидел в бараке, ожидая своего друга, возвращавшегося с мешком, наполненным котлетами, булками и разным мясом.

Оба они питались хорошо и растолстели. Горжин приносил домой русские газеты и вечерами под лампой читал Швейку телеграммы о том, что на фронте без перемен; о том, как уральские казаки преследовали самого Вильгельма, ускользнувшего от них только потому, что у него оказалась белая простыня, в которую он завернулся и таким образом потерялся из глаз на белоснежном поле. Слушая его, Швейк говорил:

– Ха, посмотри, взял с собой простыню, и она ему спасла жизнь. Когда я служил в полку, так один наш парень из второй роты на простыне повесился. Разорвал её, сплёл из неё верёвку и повесился на крючке. Вот видишь, простыня-то, оказывается, служит не каждому одинаково.

– «У немцев, – читал далее Горжин, – текстильная промышленность так развилась и так много выпускает продукции, что теперь весь германский фронт покрыт белыми простынями, и таким образом немецкие окопы сейчас издали совершенно невидимы, что, само собой разумеется, оказывает большое влияние на стрельбу нашей артиллерии».

– А когда в Германии теперь кто-нибудь идёт в солдаты, – вставил Швейк своё слово, – жена перекрестит его и скажет: «Ну, иди и умри за отечество! Винтовка есть? Деньги есть? Патроны есть? Ах, подожди, ведь я совсем забыла положить тебе простыню!» И суеверная жена кладёт в ранец ту самую простыню, на которой она лежала в постели с мужем в свадебную ночь. Я думаю, Горжин, что история эту войну назовёт простынной войной.

Благодаря чтению газет кругозор Швейка сильно расширился. Он знал о каждом бое, о каждом дипломатическом шаге, о мерах, которые предпринял папа с целью склонить к миру воюющие стороны, и каждый раз, когда папа римский обращался с пастырским посланием к воюющим, убеждая их бросить эту бойню, во время которой святая церковь ничего не зарабатывает, потому что солдат закапывают без похоронных обрядов, Швейк вздыхал:

– У этого святого отца доброе сердце. Ну, конечно, ведь это же не пустяк. Ведь он же ответственный человек перед Богом. После смерти придёт он на небо, а его там и спросят: «Ты зачем устроил такую давку у ворот рая? Что, разве тебя напрасно сделали непогрешимым? Что, разве ты не знал, что небо к такому переселению народов не подготовлено, да ведь нам теперь угрожает невероятный квартирный кризис!»

Однажды вечером Горжин стремглав влетел в барак с газетами, раскрыл перед носом Швейка «Русское слово» и кратко сказал:

– Скоро мир, умер Франц Иосиф.

– Да не может быть! – воскликнул Швейк. – Это невероятно! Как же он мог в такое тяжёлое время оставить свои любимые народы! Это, наверно, ошибка.

Горжин пальцем указал на телеграмму, помещённую на первой странице: «Париж. Согласно телеграмме, полученной из Цюриха, император Франц Иосиф после продолжительной болезни скончался ночью».

– Бедняга, так он скопытился, – сочувственно произнёс Швейк, – даже не дождался конца войны.

Я думаю, что из-за этого ему было очень неприятно умирать. Начать такую прекрасную, такую великую вещь и не дождаться её результата – это действительно ужасно!

Он залез на нары, взял газету и принялся снова читать по складам несчастную телеграмму. А когда за ним пришли солдаты, звавшие его играть в карты, он отвечал им с нар печальным голосом:

– Сегодня я играть не буду. Вчера вы меня обыграли до копейки, да, кроме того, сегодня я не продал ни одного кольца. У меня траур, умер мой император.

И русские солдаты выразили ему своё сочувствие:

– Да, сдох, сволочь… мать. А наш царь, мать… ещё жив и здоров!

Это сочувствие было довольно двусмысленно, и нельзя было понять, упрекают ли они смерть за то, что она медлит, или благодарят небеса за то, что они упорно хранят царя.

Через несколько дней после этого Швейк отправился на базар со своими кольцами. Площадь, где торговали разным барахлом, была переполнена народом. Здесь женщины продавали коробочки из-под крема, сломанные гребни, разные тряпки, мужики – мясо и семечки, солдаты – бельё и холсты или выменивали сапоги, снимая старые и надевая новые, приплачивая за это несколько рублей. И как раз в это время на базаре появился офицерский патруль, ловивший солдат, торговавших военным имуществом.

Швейк звенел кольцами на шпаге. Толпа собралась вокруг него, выбирая и торгуясь до исступления и стараясь заплатить за одно, а украсть два. Потом толпа расступилась, чтобы дать дорогу толстому, грязному, волосатому попу, который пробирался к Швейку.

– Он, наверно, хочет у меня купить своим детям перстеньки на память, – вслух подумал Швейк и позвенел связкой своих произведений перед носом попа.

Тот протянул руку и принялся осматривать кольца. Швейк заметил, что он выбирает те кольца, в которые был вставлен крестик из красного целлулоида. И полагая, что поп хочет купить только такие кольца, он вытащил из мешка ещё целую связку.

– Хорошо, хорошо, – похвалил его поп, – я их у тебя возьму. Такие кольца продавать нельзя.

– Как нельзя? – спросил Швейк, заметив, что батюшка кладёт кольца в карман, не справляясь даже о цене.

– Нельзя, нельзя, – повторял поп. – На них крест, а ты их продаёшь солдатам. Ты знаешь, что они делают? Надевают их на палец, а потом руками штаны расстёгивают, когда идут в отхожее место.

Солдаты, стоявшие в толпе, засмеялись. Поп покраснел.

– Да что отхожее, за женские юбки руками в кольцах хватаются!

Снова раздался хохот. Поп, покрасневший, как индюк, хотел было отойти, но солдаты преградили ему дорогу.

– Батюшка, кольца австрийцу отдай назад или заплати, человек даром работать не может. Ну, давай, давай!

– Австриец не человек, он наш враг, – сердито сказал поп. – Кто дал ему право торговать кольцами? Вот в Россию пришёл хлеб жрать, пришёл Россию объедать! Да ещё кольца делает и христову веру позорит.

После этих слов среди мужиков и баб раздались сочувствующие попу голоса. Но солдаты настаивали на своём:

– Не твоё дело. Мы его в плен взяли, а какое ты имеешь право отнимать его вещи? Он человек военный, он наш, он под нашим законом.

– Дайте попу по морде, чего он человека мучит, – раздался сзади чей-то негодующий голос, придавший солдатам больше смелости.

Они начали толкать попа назад к Швейку:

– Верни кольца или плати, а то… И двадцать рук потрясли кулаками. Поп полез в карман, но вместо связки алюминиевых колец вынул «Биржевые ведомости», весьма распространённую русскую газету. Он раскрыл её и, показывая Швейку рисунки, сладко спросил:

– Это кто, знаешь?

– Это наш умерший император, – спокойно ответил Швейк.

– Да, да, да, – так же сладенько, как и в первый раз, произнёс поп. – Это ваш покойный царь, он умер. Почему ты за него в церкви не молишься, а кольцами торгуешь? Почему ты траур по нем не носишь?

Все кругом затихло. Дело становилось интересным. Поп, уверившись в своей победе, показывал дальше:

– А этого знаешь?

– Знаю. Это наш наследник Карл, – без колебания сказал Швейк. – Он мне прикалывал медаль и при этом поколол всю кожу.

– Медаль тебе дал за то, что ты в нас стрелял, – многозначительно произнёс поп, подмигивая солдатам. – А за кого ты теперь – за Франца Иосифа или за Карла?

– Я за Карла, – просто ответил Швейк, – каждый солдат должен идти за своим императором.

И поп, заметив, что бабы и мужики уже пытаются наброситься на Швейка, показал солдатам газету:

– Вот вам, ребята! Он за кайзера Карла, который обещает вести войну до победы над нами. Вот тут в газетах так стоит.

Кто-то сзади уже ударил Швейка. Поп намеревался протолкаться сквозь толпу и оставить Швейка одного в каше, которую он заварил. В это время Швейк сказал:

• Предыдущая
• 78/84
• Следующая