Выбери любимый жанр

Конец стиля (сборник) - Парамонов Борис Михайлович - Страница 39


Изменить размер шрифта:

39
Я спеть хочу романс
Любви последней.
Нежданный реверанс
Поры осенней
Так всколыхнул меня.
Зажег искру огня.
Чаруя и маня.

Первая книга Федорова-Сахалинского вышла в издательстве «Московский писатель»; это, надо полагать, или бывший Московский Рабочий, или Советский Писатель, а может быть и контаминация обоих высокопрофессиональных заведений. Поэтому понятна деликатная, но недвусмысленная издательская отмежевка в аннотации книги: «Стихи публикуются в авторской редакции», что значит: за этого графомана мы ответственности не несем. Надо полагать, что автор не только сам редактировал свои стихи, но и сам оплатил их публикацию, может быть даже в твердой валюте, — так же как и апологетическое предисловие явно стороннего, не столичного человека Виктора Максимова, которое кончается словами:

Валентин Федоров (Сахалинский) родился и созрел в краю алмазов и сам стал одним из них. А сибирский алмаз, как известно, растет долго — в глубине, под тяжестью каменных глыб и в вечной мерзлоте. Но, филигранно отшлифованный временем, он превращается в неповторимый, изумительной красоты бриллиант.

И тут не может не вспомниться заголовок статьи на обложке журнала «Деловые люди», той, где портрет тогдашнего сахалинского губернатора: «Убытки от алмазного соблазна».

Оба сборника Федорова называются «Губернаторские романсы». Признаюсь, в первую минуту я был как бы удивлен, причем приятно удивлен, богатством поэтических ассоциаций сахалинского администратора. Ассоциации тут возникают ни более ни менее как с Киплингом, одна из стихотворных книг которого называется «Департаментские песни». Это оксюморное словосочетание таит громадную поэтическую силу. Киплинговский департамент — не канцелярия, а высокая поэзия: поэзия землепроходцев, исследователей, воинов. Освоить Индию — это вам не исходящую написать. «Департаментские песни» открываются знаменитым посвящением: I have eaten your bread and salt, I have drunk your water and wine, The deaths ye died I have watched beside And the lives that ye led were mine. («Я ел ваши хлеб и соль, Я пил ваши воду и вино. Я видел воочию, как вы умирали, И жизнь, которую вы вели, была моей жизнью».) И вот тень гениальной книги как бы легла на доморощенный сборник сахалинского губернатора — тень самого названия. А Сахалин это ведь тоже в некотором роде Индия, тут ожидаешь по меньшей мере какого-нибудь Джека Лондона в роли его певца. Но с этой ролью Федоров не справился, и его романсы — чистой воды пародия, причем непреднамеренная, то есть самая смешная, и на поэзию, и на бремя белого человека. Словосочетание «Губернаторские романсы» не оксюморно, а просто комично. И ассоциации оно вызывает скорее шутовские, вроде «положение хуже губернаторского» или «мои финансы поют романсы». Потом начинают вспоминаться литературные уже образы, например строчки Саши Черного: «Губернатор едет к тете, Нежны кремовые брюки. Пристяжная на отлете, Вытанцовывает штуки».

Потом приходит очередь Гоголя — того губернатора из «Мертвых душ», который вышивал по тюлю. Ну и наконец возникает в ассоциативной памяти несравненный Андрей Антонович фон Лембке — гениальное творение сатирической музы Достоевского. Это тот губернатор из романа «Бесы», который, утешаясь в служебных передрягах, клеил из бумаги театральное представление, вокзал с отходящим поездом и кирку. Кроме того, он написал роман, который подверг тонкой критике Петруша Верховенский:

Две ночи сряду не спал по вашей милости: все читал, днем-то некогда, так я по ночам. Ну-с, и недоволен: мысль не моя. Да наплевать, однако, критиком никогда не бывал, но — оторваться, батюшка, не мог, хоть и недоволен! Четвертая и пятая глава это… это… это черт знает что такое! И сколько юмору у вас напихано, хохотал. Ну, там в девятой, в десятой, это все про любовь, не мое дело; эффектно, однако; за письмом Игренева чуть не занюнил, хотя вы его так тонко выставили. Знаете, оно чувствительно, а в то же время вы его как бы фальшивым боком хотите выставить, ведь так? Угадал я или нет? Ну, а за конец просто избил бы вас. Ведь вы что проводите? Ведь это то же прежнее обоготворение семейного счастия, приумножения детей, капиталов, стали жить-поживать да добра наживать, помилуйте! Читателя очаруете, потому что даже я оторваться не мог, да ведь тем сквернее. Читатель глуп по-прежнему, следовало бы его умным людям расталкивать, а вы…

Эта тонкая лесть, искусно замаскированная под грубую правду, лишила бедного Лембке последних мозгов, и он пошел на поводу ловкого провокатора, чем подверг вверенную ему губернию неслыханному позору и поруганию. Воспоминание об этом эпизоде диктует стиль моих нелицеприятных высказываний: а вдруг Федорова-Сахалинского еще раз призовут к государственной работе? Надо, чтобы он знал правду. Это наш гражданский долг: говорить начальству правду в лицо.

…С другой стороны, а почему бы и нет? Почему бы губернатору не писать стихи? В русской литературе уже был прецедент: Салтыков-Щедрин. Правда, он был всего лишь вице-губернатором, и писал не стихи, а прозу. Но были и стихотворцы на российской государственной службе: Грибоедов, Тютчев. Беда, однако, в том, что Федоров-Сахалинский пишет хуже не только Киплинга, но и Тютчева. Вот посудите сами — стихотворение, названное «О себе»:

Я азиат, а также европеец,
И относительный эпикуреец,
А это значит просто — воркоголик.
Но уважаю ресторанный столик.
Два раза терпеливо разъясняю,
Но в третий за себя не отвечаю.
Писал об экономике Берлина,
Три года губернатор Сахалина,
Переведен оттуда в замминистра,
От этой чести отказался быстро.
Расценено как самоизверженье.
Освободился для стихосложенья!

Свободного времени Валентин Федоров действительно не теряет: в его второй книжке сто шестьдесят пять стихотворений, написанных менее чем за год: с 23 января 1994 по 13 января 1995 года. Такой точности мы обязаны тщательной датировке стихов самим автором. Он и место указывает — где написано, и мы можем убедиться, что вдохновение не оставляет Федорова нигде — ни в Лондоне, ни в Тироле. «О какая прекрасная роль, Что пришлась на него, на Тироль!» О Лондоне: «Мне Букингэмский нравится дворец — Под лупой, в фас нарядный и в торец. Там за разводом следует развод. Теперь Диана иск свой подает».

Вот, по-моему, лучшее у Федорова:

Что наша жизнь? Экспромтом пьеса.
Открылась дверца мерседеса,
Изящный профиль, и Она —
Как будто чудные тона
Сошли с полотен Ренуара —
Коснулась прозы тротуара.
И каждый жаждал ее взора.
Бессильны и златые горы! —
Предупреждали каблучки.
Ее воздушные очки
От встреч ненужных охраняли,
И зайчики на них плясали.
Взяла букет, не сняв перчаток,
И, подарив банкнот остаток
Цветочнице таких же лет,
Вернулась в свой кабриолет.

Ведь это откуда идет? Федоров пытается подражать Игорю Северянину: «Она вошла в роскошный лимузин, Эскизя страсть в корректном кавалере». Действительно, у него мы находим стихотворение, посвященное этому «упоенному славой магу», как выражается губернатор, — чудовищные, топором сработанные вирши: «Закат серебряного века был жестокий. А славен был тогда в России до окраин Из тех, писал кто поэтические строки, Творец мечтаний — гений Игорь Северянин». Но Северянин здесь ни при чем, тут нужно вспомнить скорее лакея Видоплясова из «Села Степанчикова» или капитана Лебядкина из того же Достоевского. Или гоголевского Петрушку: Федоров слагает слова в строчки, как Петрушка слагал буквы в слова, — чисто механический процесс.

39
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело