Молитвы за родных и близких - Семенова Анастасия Николаевна - Страница 4
- Предыдущая
- 4/31
- Следующая
«Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате…» Отчего одно лишь это имя упоминается в Символе веры, ведь в осуждении и мучениях Христа участвовали и другие люди, не только Понтий Пилат? Не только для того, чтобы точнее указать время, в которое это свершилось. Помните, в Евангелии от Иоанна описано, как Пилат спрашивает стоящего перед ним Христа: «Почему Ты не отвечаешь мне? Разве Ты не знаешь, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?» Разумеется, Пилат знал, что никакой вины за Христом нет. Но человеческая жизнь Господа была в его власти. Только от его решения, от решения его совести она зависела в те часы. И он искал случая отпустить Иисуса — и не отпустил. Не отпустил потому, что боялся толпы, боялся беспорядков, способных отрицательно сказаться на его карьере прокуратора. Прокуратор Понтий Пилат стоял перед выбором: предать смерти невинного человека или же рискнуть своим будущим во имя справедливости. Он выбрал первое. И каждый раз, когда в Символе веры мы произносим имя Пилата, мы напоминаем себе: будь осторожен — выбрать предательство намного проще, чем выступить на стороне правды. В каждом человеке, который встречается на нашем жизненном пути, можно узнать образ Христа. И так часто мы встаем перед выбором: сделать встречному человеку добро или предать его — из слабости или страха, из лени или равнодушия, предать, как сделал это «перед Пасхой, в час шестой Понтий Пилат»… От этого выбора каждый раз зависит наше спасение или наша гибель.
«И страдавша, и погребенна». «Когда после потемок Великой пятницы, дня распятия и смерти, вступаем мы в субботу — посреди храма возвышается так называемая плащаница, то есть гробница, под покрывалом с изображением на нем мертвого Христа. Но всякий, кто хоть раз пережил вместе с другими верующими этот единственный по своей глубине, по своему свету, по своей белой тишине день, знает — и знает не разумом, а всем существом своим, — что гробница эта, которая, как и всякий гроб, всегда есть свидетельство о торжестве и непобедимости смерти, постепенно начинает озаряться каким-то невидимым, почти ощутимым светом, что гроб претворяется, как поет Церковь, в „живоносный гроб“… Ранним утром, еще в полной темноте, обносим мы плащаницу вокруг храма. И вот уже не надгробное рыдание раздается, а победная песнь: „Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный!“» — так пишет протопресвитер Александр Шмеман. Христос объявляет нам, что царство смерти подходит к концу. Что «погребенна» не значит «навеки ушедший», что воскресение — будет!
Нам всем предстоит умереть. Но за этими словами Символа веры стоит для одних пока еще только надежда, для других — уже уверенность в том, что в смерти своей мы встретимся со Христом и будем ждать воскресения.
«И воскресшаго в третий день, по Писанием». Эти слова — самая суть, сердцевина христианской веры. В принципе, вера в Него и предполагает саму веру в воскресение. Воскресение — чудо, явленное нам как великий дар, — вот, наверное, и все, что следует сказать об этих строках.
«И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою, судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца». Небо, по христианским понятиям, — это то в мире, что высоко, духовно, чисто, это то, что христианство в человеке называет его духом. В каждом из нас есть частица неба. Именно «небо на земле» и явил нам Христос, Он показал нам, что смысл жизни — восхождение. «Вознестись на небо» — значит, пройдя земную, спорную и полную страданий жизнь, приобщиться, наконец к небесной правде, вернуться к Богу, к знанию о Нем. К небу устремлена наша вера и наша любовь.
«И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым» — то есть «и снова ожидаемого, чтобы рассудить живых и мертвых». Первые христиане жили ожиданием второго пришествия Христа и радовались этому грядущему пришествию. Постепенно к радости ожидания стал примешиваться страх — страх Его суда, который мы привычно называем Страшным судом. Страх в христианском Писании употребляется в двух значениях — в положительном и отрицательном. С одной стороны, вся человеческая жизнь пронизана страхом, страхами. Страх неизвестности, страх страдания, страх несчастья, страх смерти, наконец. Страшна жизнь, и смерть тоже страшна. Итог этих бесконечных страхов — все наши болезни, физические и духовные, душевные. Именно от этого, отрицательного страха и пришел нас освободить Христос. Именно поэтому, как говорит Иоанн Богослов, страх греховен, ведь он показывает недостаток нашей веры. Но «начало премудрости — страх Господень». Этот страх уже не от недостатка веры и любви к Богу, а от их избытка. Его сущность, смысл — восхищение, благоговение. Такой страх мы испытываем порой, когда встречаемся с чем-то поистине прекрасным и вдруг понимаем, насколько мы сами ничтожны по сравнению с этим «чем-то»… Страх-восхищение, страх-любовь и как следствие — бесконечное уважение. Я, например, до дрожи в руках и коленях боюсь своего духовного отца. Боюсь именно потому, что люблю его и для меня бесконечно важно его одобрение или неодобрение тех или иных моих слов и поступков. Этот страх помогает мне избежать многих проблем и ошибок в жизни — ведь каждый свой шаг я обдумываю и выверяю согласно тому, как это оценит батюшка…
Да, ждать Христа надо «со страхом и трепетом». Но и с уверенностью в том, что «нет греха человеческого, превышающего милосердие Божие». Если мы раскаемся в совершенном, Он, вернувшись к нам, простит нас, «Егоже Царствию не будет конца», и в этом Царствии мы будем счастливы. Ведь недаром мы ежедневно повторяем: «Да приидет Царствие Твое…»
«И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки». Кто же этот Дух Святой, которому Символ веры призывает нас поклоняться наравне с Отцом и Сыном? Слово «дух» — «руах» на древнееврейском означает «ветер», «сила», нечто невидимое, что имеет власть над окружающим нас миром. И говоря «Дух» о Боге, мы объединяем в своем сознании Его невидимость и Его власть в единое целое. Дух Святой — это присутствие Бога всегда и во всем. Этот Дух «исходит» от Отца, это — Его любовь к нам, Его вера в нас, Его милосердие и забота о нас. Нечто похожее на «Дух истины», которого никто никогда не видел, но каждый, наверное, понимает, о чем идет речь, когда произносит это имя.
«Глаголавшего пророки» — то есть Того, Который говорил и говорит с нами через пророков, их устами. Ведь суть пророчества и есть в возвещении нам воли Божией, иначе как бы мы эту волю узнали?..
«Во Едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». «Созижду, — говорит Христос, — Церковь мою…» И созидает ее. Созидает собрание, единство тех, кто стремится к Нему. Сперва Он собирает всего двенадцать человек, двенадцать апостолов, которым говорит: «Не вы Меня избрали, Я вас избрал…» И после Него именно эти двенадцать остаются на земле Церковью. Они же, в свою очередь, зовут людей присоединиться к ним, идти с ними и продолжать дело Христа. Едина же Церковь не внешне — в мире много церквей, она едина внутренне — тем, что она делает, тем, чему посвящена, — своим служением общей цели. «Соборная» — значит всемирная, так как учение Христа обращено не к какому-то одному народу, а к нам всем, ко всему человечеству.
«Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь». Апостол Павел говорит, что в крещении мы соединяемся со Христом. На земле мы рождаемся членами какой-то нации, христианин же вступает в новую нацию — народ Божий через крещение. В крещении мы отдаем, вверяем Ему себя, в ответ получаем Его любовь, Его Отцовство над нами. И это — навсегда.
«Чаю» — значит надеюсь и жду. Значит люблю и буду ждать встречи.
Вторая «главная молитва, с которой мы идем по дороге христианства», — «Отче наш…». Это очень теплая, очень добрая молитва. Это действительно сыновняя (и дочерняя) молитва. В ней мы особенно глубоко ощущаем, что Господь — Отец наш, а не властелин.
- Предыдущая
- 4/31
- Следующая
