Нежнорогий возвращается в лес - Будрис Римантас - Страница 23
- Предыдущая
- 23/37
- Следующая
И никого больше. Накрапывает. Пока не распогодится, не дождусь новых гостей. А это будет не скоро. Впереди не один серый денек, не одна глухая ночь… Потом опять замельтешат пернатые странники. Еще синицы не появлялись.
Ветер рвет с березы листья, вихрит, прижимает к сетке. Мелкие и покрупнее, ровно-желтые. Вечер сереет, точно утро. Сгущается долгая ночь. Снова наведается ко мне птичья сказка…
Бродит по свету невесть где рожденная сказка о том, как скромная пичужка, прозванная зарянкой, вернула людям похищенный у них огонь и спасла их от гибели.
Это было давным-давно. То ли в селении, то ли на стоянке жили-поживали люди. Большое было селение. А если стоянка, то огромнейшая была стоянка. В ту пору весь род людской был как одна стоянка. А возможно, обитателям этого места только представлялось, что они — это и есть весь мир.
В те времена бок о бок с людьми проживало множество божеств и духов. Всюду — в лесах и реках, в горах, облаках и под землей. Божества и люди — всяк на свой лад — занимались своими делами. Но с соседом хочешь не хочешь, а встретишься. Бывает, что и поговорить доведется, иногда и до дележа доходит. И лес тароватый, и рыбное озеро, и добытый на охоте лось — все может стать причиной раздора. Жили люди в мире и согласии с божествами и духами, но порой случалось и заспорить. Духи-то, оказывается, встречались привередливые, вздорные и даже — подумать только — злые!
Воистину это очень старая сказка, вот и не припомнить, из-за чего тогда вышел спор у людей с этими сварливыми духами: то ли речку в самый богатейший осенний лов не поделили, то ли невзначай откатили люди некий любимый духами валун, или, наоборот, духи среди ночи умыкнули развешанные для провяливания лосиные ремни… Но закипела ссора, и дошло до лютой вражды.
Пока люди думали-гадали, как делу помочь, как заручиться помощью тех духов, которые подобрее, их злые враги учинили небывалую месть: унесли у людей огонь.
В селении погасли очаги, стало темно и тоскливо. Смолк детский смех. Старики в отчаянии пророчили времена еще черней. Сильные охотники, отважные мужчины селения, вооруженные луками и дубинками с кремневым подбоем, оказались беспомощными. Не было огня, а огонь для человека — и тепло, и свет в ночи, и запах печеного мяса, и обожженный горшок, и выплавленный железный наконечник для стрелы. Без огня человеку не обойтись. Сама погибель распростерла широкие крылья над стоянкой, над всем миром людей. И люди оцепенели, впали в тяжелый, беспросветный сон, от которого можно и не очнуться.
Время осеннее, вот-вот наступит зима. И тогда вьюга занесет, погребет под снегом людские жилища, где нет огня и только стужа правит в безжизненном селении.
А по осени, как известно, улетают в теплые страны птицы. Уже и в те стародавние времена птицы кочевали, ведь и тогда чередовались осень, зима, весна и лето.
Летела стая осенней ночью. Эти птички в те далекие времена, как и нынче, совершали перелеты по ночам. Видят с высоты — пусты, холодны людские жилища. И в них — погруженные в темный сон люди.
Невелико сердце у пичуги, зато сколько вмещает песен! А где песня, там и добро. Птичка сильно опечалилась и встревожилась: ведь и песенка у нее весной не выйдет такая славная и задушевная, если некому будет ее слушать. Сидела птица на ветке, глядела темными глазами на безмолвное селение и, в конце концов, дерзнула…
Птицы знают все. Черные пауки день-деньской висят недвижно на своих сетях, но они все слышат и все видят. Многое нашептывает им змеящийся поверх трав ветерок. И это они, пауки, рассказали птичке, где скрыт взятый у людей огонь. Погасить огонь злые силы не смогли, но упрятали надежно.
Малая пташка… Разве ей под силу крупная ноша? Выскочила из мрака, ухватила крохотный уголек и опять скрылась во тьме. Хранители краденого огня даже не заметили пропажи. Понесла пташка уголек в клюве. Нестерпимо жарко станет клюву — перекинет в лапки. Лапки опалит — опять клювом подхватит. Так и несла всю дорогу. Достигла селения и опустила уголек в очаг ближнего жилища. Но слабо тлеет уголек, не разжечь ему пламени. Тогда птичка снизилась, прижалась к угольку грудью и давай махать крылышками, вздувать огонь. Все ярче, жарче разгорался уголек, пока не вспыхнуло пламя. От тепла пробудился первый спящий человек. Он брал огонь горстями и нес его по селению к почернелым, остывшим очагам. Птичка порхала за человеком, помогала ему. И селение очнулось от недоброго сна. Пробудилось все человечество. Малая пташка защебетала свою песенку. Но ее наряд уже не был гладко-серым, как прежде. Зобик птицы, вся грудка остались красными. Это — след уголька, который нежная пташка опустила в очаг. Она принесла людям свет и зарю. И люди в благодарность нарекли птичку зарянкой. Было это задолго до того, как мятежный титан Прометей подарил людям похищенный у богов великий пламень созидания. Малый огонек для насущных дел людских, для теплого очага и уюта в жилище сберегла людям птица.
Совсем старая, давняя сказка. А нынешней ночью сквозь осеннюю тьму к освещенному окну подлетела иная сказка. И тоже о зарянках, краснозобых пташках.
Теплы, уютны и светлы очаги у людей, некогда согретые зарянкой. Пылает-горит и Прометеев огонь, прочно владеют им люди. Сегодня мир людей широк, огромен. Светятся окна в городах и селах. В ночной темени золотятся глаза маяков. В бескрайней вышине вровень с Млечным Путем странствуют выкованные людьми звезды.
А птицы уносятся своими путями…
Утром, в самую рань, как только начало светать, на карниз под окном маяка опустилась зарянка. Ее грудка пламенела алым восходом. Свои темные глаза жителя лесных дебрей она вперила вдаль, где светлела полоска неба. Всю ночь летела птичка, а не утомилась.
Под карнизом, в сети, повис черный паук — из прибывших. У зарянок с пауками давнее знакомство. Еще с тех времен, когда надо было прийти на выручку людям, вернуть им свет и тепло. А еще паук, сам причаливший сюда на шелковом паруснике, мнил себя опытным путешественником — как не заговорить с кочующей птицей! Он и промолвил степенно, как равный равному:
— Доброе утро!
— Здравствуй, здравствуй, черный паук! Высоко сидишь, далеко глядишь!
Так прощебетала зарянка. Когда она рада и довольна или глубоко задумается, у нее получаются коротенькие песенки-прибаутки.
— Улетаешь? — поинтересовался паук.
— Как знать, как сказать…
Голосок был озабоченный. Пауку даже послышалась в нем печаль.
— При крыльях да не знать?! Старому другу не сказать? — удивился паук. — Мне бы пару крыльев, только бы меня и видели…
Зарянка помедлила. Потом запела:
В этот миг взошло солнце. Из-за ровных полей проглянуло оно краешком своего луча, и грудка у птички еще ярче заалела.
— Так уж заведено, — поддакнул паук. — Студено да темно… Зима зла… Всегда была…
— Так-то оно так, так-так-так-так… — затараторила птичка. (Зарянки, а еще крапивники, всегда запускают свою трещотку, когда волнуются.) — Так-так… Вот ведь как! Не будет ни восхода, ни заката, все спрячет туман и мгла. А у меня на груди — искорка, отсвет красной зари! Пусть она светит во мгле, пусть в зимний денек вспыхнет над снежной землей. И засияет день…
Паук слушал, слушал зарянку, и ему вдруг захотелось домой, на милый старый луг, откуда он отбыл на шелковом паруснике. Там колыхались такие знакомые, родные травинки. Но ветер дул в другую сторону. И паук тихонько порадовался, что не слишком удалился от своих исконных мест.
— Оставаться думаешь? И всю зиму сиять огоньком? Ох… Зима — пора спячки, стужи, погибели… — Паук, и без того сгорбленный, съежился еще пуще, представив себе зимние тяготы. — Собираешься людей радовать… А стоит ли?
- Предыдущая
- 23/37
- Следующая
