Танцующая саламандра - Ольховская Анна Николаевна - Страница 32
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
Павел не мог видеть, что происходит где-то там, далеко. Он мог только улавливать эмоции Моники и Шипунова. И чувствовал, что Моника стала гораздо спокойнее, увереннее, потому что знает — он рядом.
Больше всего Павлу хотелось прямо сейчас, сию минуту, превратить Макса в овощ, взорвать его грязный мозг, освободить любимую. И он сделал бы это, но — не мог.
Слишком далеко они были, слишком далеко…
Но зато Павел теперь точно знал — где. Где Шипунов держит пленницу. Это место действительно находилось недалеко от коттеджного поселка, в котором жила семья Ламина. То есть за пределами Москвы. Но зато относительно недалеко от его родного дома, от поместья Кульчицких! Надо как-то связаться с Дворкиным, сообщить ему, где искать Монику. И отвлечь Шипунова. И…
Один он не справится.
Если бы мог связаться с друзьями, разве стал бы посылать с запиской кота?! И надеяться, что Атос еще раз преодолеет скоростные шоссе города и бродячих псов окраин…
И сейчас он сумел помочь любимой только благодаря помощи Ксении. Она действительно очень сильна.
Но почему? Почему она решила помочь? Ведь он отказался выполнять второе условие!
«Потому что дура, наверное».
«Это не объяснение. Но — спасибо тебе…»
«Пожалуйста. Что намерен дальше делать? Макс, он…»
«Я знаю! Не надо об этом, прошу!»
«Пожалуй, я смогу отвлечь Шипунова от жертвы, минимум до вечера. Внушу отцу, что ему позарез нужен сегодня его помощник. Тебе хватит времени до вечера?»
«На что?»
«На то, чтобы выбраться из нашего поселения и увезти Монику».
«На это — хватило бы».
«Что значит — бы?»
«Ксения, спасибо тебе за все, но… Я не смогу бросить тут отца».
«Ох, я совсем про него забыла! Тогда… я даже не знаю, что делать. Я и так на грани, вымоталась за сегодня до предела. Еле-еле хватит сил на внушение отцу».
«Я вообще не понимаю, почему ты все это делаешь…»
«Я сама не понимаю. И давай не будет анализировать, ладно? Я просто не люблю подлости и насилия, вот и все».
«Тогда… Тогда есть один способ выручить Монику. И он не связан с применением ментальных способностей».
«Какой?»
«Просто позвони Дворкину, главному секьюрити моего отца. И сообщи, где находится Моника. Остальное он сделает сам».
Глава 35
На Дворкина было страшно смотреть. Он словно обуглился в пламени душевной боли и стыда. Стыда за то, что опять прокололся, не справился, не уберег…
И то, что в трагедии была виновата в первую очередь Элеонора, утешить главного секьюрити не могло. Довольно сложно винить находящуюся при смерти женщину: Элеонора лежала в реанимации после сложнейшей операции, проведенной одним из лучших нейрохирургов, оперативно доставленным в клинику Ловецкого Мартином.
Это вообще было чудом, что Элеонора еще жива — по голове ее ударили жестоко, ее не собирались оглушать, ее убивали. И добились бы цели, случись это в другом месте — пока приехала бы «Скорая», пока везли раненую в больницу — мать Моники не выжила бы.
Но в клинике Ловецкого, оснащенной новейшим оборудованием, женщину смогли удержать на этой стороне бытия, пока не прибыл нейрохирург. И даже то, что сам Ловецкий в этот момент был занят — оперировал Игоря Дмитриевича, которого свалил обширный инфаркт, — квалифицированную помощь нашлось кому оказать.
Так что сейчас, почти сутки спустя после трагедии, родители Моники были живы. У отца шансов на жизнь имелось побольше, чем у матери, Игорь Дмитриевич даже уже очнулся, но и Элеонора пока держалась.
И в ее ситуации было даже хорошо, что сознание к ней не вернулось. Потому что вряд ли женщина перенесла бы известие об исчезновении Моники, виной которого стала она…
И хотя доказательств этому не было, но иной причины столь быстрого появления рептилоидов в клинике Ловецкого никто не видел. Да и с мобильного Элеоноры буквально за двадцать минут до трагедии был звонок на неизвестный номер.
Неизвестный — потому что зарегистрирован номер на имя бабульки, пару месяцев назад потерявшей паспорт. И эта ниточка никуда не вела.
Была еще одна нить — тот тип, о котором с придыханием говорила Элеонора, перспективный красавчик на хорошей должности. Но вот что странно — никто из нас не мог вспомнить ни имени, ни должности красавчика. В общем-то, ничего особенно странного в этом вроде не было — его только вскользь упомянули в беседе. Но хоть кто-то должен был запомнить!
Но сколько ни пытались — даже с помощью экстрасенсов вытащить из памяти информацию о конкуренте Павла никому не удалось.
Возможно, Игорь Дмитриевич смог бы помочь, но тогда ему пришлось бы рассказать правду. Что его дочь исчезла, а жена при смерти. Что окончательно добило бы Климко, без вариантов…
Пока Игоря Дмитриевича удавалось держать в неведении. Ловецкий сказал своему другу, что с его женой и дочерью все в порядке, они нашлись, просто заблудились в тот день немного на территории клиники. А увидеться с ними пока никак нельзя, посещения в реанимации категорически запрещены.
Дворкин все-таки рвался поговорить с Климко, уверяя, что сумеет все разузнать о неведомом кандидате на роль жениха Моники так, что Игорь Дмитриевич ничего не заподозрит. И он смог бы, не зря ведь в Моссаде в свое время служил!
Но этот вариант тоже исключался. Потому что если к отцу Моники пустят секьюрити, то почему тогда не пускают дочь и жену?
В общем, все было очень-очень плохо. Дворкин со вчерашнего дня не присел даже на минутку, он с отчаянием проигравшего мотался по городу, тряс ничего не понимающую бабку, на чье имя был зарегистрирован номер мобильного, просматривал все камеры видеонаблюдения в самой клинике и в окрестностях: камеры ГАИ, камеры на магазинах. Обзванивал всех владельцев машин, попавших в объективы камер видеонаблюдения, на предмет наличия в их авто видеорегистраторов. Если таковые имелись — уговаривал владельцев встретиться и показать запись.
И приехал в поместье буквально десять минут назад. Вернее, не приехал — его почти силой привез Мартин, встретивший Дворкина в фойе клиники Ловецкого и ужаснувшийся от вида нашего когда-то бравого секьюрити.
И я его понимаю…
Мы все ужаснулись, а Марфа всплеснула руками и расплакалась — что, впрочем, не помешало ей тут же захлопотать над своим мужчиной, утирая украдкой слезы.
И было чему ужасаться. Александр действительно словно обуглился. Раньше я считала, что выражение «почернеть от горя» — художественный вымысел, для усиления впечатления, так сказать.
Но оказалось, что так бывает. Может, тому виной был загар Дворкина, в обычное время делавший его смуглым и обветренным. Но сейчас загар словно вылинял, стал пепельно-черным. И черные круги под глазами. И черные тени на лице. И запавшие скулы. И…
Черное отчаяние в черных глазах. И стыд. И злость. И ненависть. И ярость.
Он был чернее ночи.
— Ну зачем же так убиваться-то, Сашенька? — причитала Марфа, наливая Дворкину травяного чая. — Ты ж загнал себя совсем! Вот свалишься с ног — кто же Павлушу с Моникой искать будет? И Венцеслава?
— Да кто угодно… — криво усмехнулся секьюрити. — Пацаны из детского сада лучше меня справятся.
— Не говори ерунды!
— Я абсолютно согласен с Марфой, — спокойно произнес Мартин, ласково поглаживая мое плечо — я буквально прилипла к теплому и сильному телу своего мужчины, прижавшись к его груди. — Ты один из лучших профи, с которыми мне приходилось встречаться…
— Ты издеваешься?! Нашел лучшего! Прос…л всех и всё! Одна только Варя и осталась, да и то не благодаря моим стараниям!
— Благодаря, благодаря! — встряла я, высунувшись из-под руки Мартина. — И очень даже тебя за это благодарю!
— Спасибо за сочувствие, но…
— Хватит! — неожиданно резко рявкнул Мартин. Мы даже вздрогнули дружно. А Марфа пролила чай, хорошо хоть на стол, а не на колени несчастного Дворкина. — Хватит себя жалеть, Александр!
— Я?! Я себя жалею?! Да я…
— Как вы можете такое говорить, Мартин Игоревич! — немедленно вступилась за своего мужчину Марфа. — Да Саша не присел с той проклятой минуты, не ел, не пил, не спал! Вы же видите! Он себя жалеет! Да если бы хоть немного пожалел он себя!
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
