Танцующая саламандра - Ольховская Анна Николаевна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/42
• Следующая

Кошка только кричала. От боли, от страха, от непонимания происходящего.

Магдалена порола кошку плетью с конюшни… И, наверное, забила бы до смерти, но на крик Присциллы примчался кот. Он черным пушечным ядром влетел в окно второго этажа — то ли с крыши пришел, то ли по дикому винограду, обвившему стены дома, вскарабкался — и, не раздумывая, атаковал Магдалену, разодрав ей руки в кровь. От неожиданности та заорала, выронила плеть и попятилась от яростно шипящего черного дьявола.

Тот наступал на женщину до тех пор, пока кошка не поднялась и не поковыляла к открытому окну, через которое и ворвался ее защитник.

Они ушли. Вместе. Навсегда.

Но вслед им спустили ротвейлеров Сигизмунда. И один из них догнал беглецов в лесу.

Кот принял бой один. Потому что на тот момент Присцилла уже родила.

И все закончилось бы печально, но бедолагам пришла на помощь я.

Так Присцилла стала Кошамбой. А кота, сурового, с рваными ушами и напрочь лишенного сентиментальности, я окрестила Карповым. Уж очень он мне напоминал персонажа из сериала «Глухарь».

Правда, потом выяснилось, что имя у него есть — Атос. И он — кот Павла.

В общем, теперь Кошамба — моя кошка. И она очень болезненно восприняла временный переезд в поместье Кульчицких.

Собственно, Кошамбу никто перевозить и не собирался, я предполагала, что она останется в нашем доме, с моими родителями. Там и подождет моего возвращения, это ведь недолго, всего лишь до суда над Гизмо. А потом меня уже не надо будет охранять, и я смогу вернуться к прежней жизни.

Но Кошамба так не считала. Она очень скучала без меня, когда я лежала в больнице. Мне и Олежка, брат, рассказывал, и папа с мамой. Кошка отказывалась есть, сутками лежала на крыльце, не реагируя даже на Атоса Карпова, своего постоянного бойфренда. Вернее, мужа, очень заботливого и любящего, некоторым самцам рода человеческого не мешало бы у него поучиться.

Пока котята были с мамой, Карпуха каждый день навещал семейство, подменял маму, отпуская ее на прогулку, мыл котят, играл с ними, учил охотиться. А когда всех котят раздали, Карпов все равно ежедневно приходил к Кошамбе, а порой и пару дней оставался у нас.

Но во время моего отсутствия даже присутствие рядом любимого мужчины не спасало Кошамбу от депрессии. Поэтому и пришлось забрать ее в поместье.

Где она тряслась и не выходила из отведенной мне комнаты дня три. А потом, когда сообразила, что Магдалены здесь больше нет, осмелела и начала разгуливать и по дому, и по двору. И тоскливо осматривалась по сторонам в поисках Карпова.

Но кота нигде не было, он пропал. Появился всего раз, обежал весь дом, словно разыскивая кого-то…

Хотя почему «словно», он искал.

Хозяина искал, Павла.

А когда не нашел, забежал в нашу комнату, лизнул Кошамбу в нос и убежал. Ну точь-в-точь мужик перед походом: «Пока, дорогая».

И с тех пор мы его не видели.

Что не могло не отразиться на настроении Кошамбы — она стала нервной и скандальной.

И именно в этот период к нам нелегкая занесла Магдалену — насколько мы поняли, она решила разузнать, здесь ли находимся мы с Моникой — главной угрозой для ее обожаемого Гизмо.

Мадам фурией ворвалась в дом и ломанулась обыскивать все комнаты, несмотря на противодействие охранников.

Правда, охранники слегка растерялись от напора Магдалены — не драться же им с женщиной, — и та открыла дверь в мою комнату…

Совершенно не обратив внимания на угрожающий вой, доносившийся изнутри.

И напрасно.

В общем, Венцеславу пришлось оплатить пластическую операцию, потребовавшуюся его пока еще супруге после встречи с Присциллой.

Вернее, Кошамбой.

Так что если хочешь обидеть кошку — назови ее Присциллой.

— И нечего дуться! — сообщила я в пространство — потому что для личной беседы с Кошамбой мне пришлось бы встать… э-э-э… ну, поза такая, имеющая общее название с любимой закуской к пиву, — ведь обиженная кошка спряталась под кровать. — Сама виновата! Я ведь тебя по-хорошему просила? Просила. А реакция была? Не было. Только слюни на пододеяльнике!

Реакции не было и в этот раз. Нет, я вовсе не ожидала, что Кошамба развяжет дискуссию на тему взаимоотношений человека и венца творения — кошки. Но могла бы вылезти, потереться о ноги, мяукнуть ласково.

Однако под кроватью было тихо. Даже демонстративного гавканья, означавшего, что кошка вылизывается — любимое проявление игнора, — не было слышно.

Говорю же — вздорная стала наша пушистая дева, нервная.

— Ну ладно, посиди еще там, накопи побольше обиды, — я поднялась с кровати и направилась к ванной комнате. — Только не забывай — все наши беды из-за них. Из-за мужиков.

Теплый ливень душа смывал с меня остатки сна, но смыть тревогу, копившуюся с момента похищения Венцеслава, ему не удавалось. Да и сложно было оставаться спокойной в доме, перешедшем на военное положение — в поместье Кульчицких сейчас был сконцентрирован почти весь списочный состав трех служб безопасности: самого Кульчицкого, Мартина и Игоря Дмитриевича Климко, отца Моники.

Генералом объединенной армии стал Дворкин — для Александра дело и так давно уже перестало быть только служебным, но когда у него из-под носа похитили Венцеслава, бывший агент «Моссада» воспринял это как личный вызов.

Охрана поместья всегда была на высочайшем уровне — недаром ведь рептилоиды устроили засаду на дороге, не рискнув атаковать открыто, но теперь уровень стал вообще запредельным. Круглосуточное дежурство, контроль периметра, снайперы на крыше, вход только по пропускам, подписанным лично Дворкиным, тщательнейший досмотр каждого входящего без исключения. Жители деревни, примыкавшей к поместью, — староверы, перевезенные когда-то Кульчицким всем кагалом из Сибири, где местные власти не давали людям жить и работать так, как им хочется, — тоже обыскивались, а еще они получили именные пропуска. И восприняли это спокойно, потому что искренне переживали за «барина».

Так деревенские звали Венцеслава. Они вообще словно задержались веке так в восемнадцатом-девятнадцатом. В их избах (именно избах, сложенных из бревен) не было электричества и газового отопления, только керосиновые лампы и свечи, топили дровами. Одежду шили в основном из самодельных тканей, из выращенного ими же льна, хотя и фабричными шелками и ситцами не брезговали, и обувь кое-какую покупали.

Но в целом деревня напоминала киношную декорацию. Именно так я ее восприняла, когда увидела впервые. Но позже выяснилось, что это все настоящее. И нравы там нафталинно-посконные, реальный домострой. Они бы и детей не учили, но тут уж Венцеслав настоял, и пришлось посылать малышей в «бесовскую» школу.

Правда, только до девятого класса — полное среднее образование местные ребятишки за редким исключением не получали. Девушек рано выдавали замуж, парни помогали родителям по хозяйству. Если кто-то непокорность проявит — пороли неслухов нещадно.

А Марфу, приемную мать Павла и биологическую мать Сигизмунда, едва не забили насмерть — она сбежала когда-то от родительского гнета в Москву и даже поступила в институт, но потом что-то с ней произошло (что именно — Марфа никогда никому не рассказывала), и она вернулась в деревню. С огромным животом, на сносях, как говорится.

Причем возвращаться Марфа не собиралась, ее привез Дворкин, случайно встретивший девушку в Москве. И именно благодаря его контролю — Александр считал себя ответственным за судьбу Марфы — не случилось страшного. Уж больно разгневан был отец Марфы — такого позора в их семье еще не случалось!

Так Марфа и попала в поместье, где беременную девушку готовили в няньки и кормилицы для будущего наследника.

А потом случилось то, что случилось. И Марфа стала матерью для несчастного уродца, которого Магдалена велела прикопать где-нибудь в лесу…

Теперь наша Марфа — самая уважаемая женщина в деревне. Но живет она в доме Кульчицких, сблизиться с родней у нее так и не получилось, слишком сильна оказалась обида. Нет, Марфа общалась и со старенькими уже родителями, и с семьями братьев и сестер, но… словно отдавая долг.

• Предыдущая
• 16/42
• Следующая