Путешествие Сократа - Миллмэн Дэн - Страница 3

Получив письмо директора Иванова с согласием на свидание, Гершль немедленно стал собираться в дорогу.

С неба начинал понемногу сыпать снежок, и он, зябко поежившись, поднял воротник пальто. Всего-то два дня, подумал он, успеет ли он за эти два дня влить свою жизнь в восьмилетнего мальчика? Неожиданно в памяти всплыли слова рабби Гилеля: «Дети — не сосуды, которые следует заполнять, но свечи, которые нужно зажечь».

— Моему огню уже недолго осталось гореть, — словно отвечая кому-то невидимому, пробормотал он, пробираясь едва приметной тропкой через сосновый лес, затем по каменистому склону, уже присыпанному снегом. Боль в суставах вернула его к действительности и к мыслям о том, что позвало его в дорогу. Прошло уже пять лет с той поры, когда в дверь его дома постучал молодой солдат с письмом от отца его маленького Сережи. «Моего сына, — было в этом письме, — следует немедленно отправить в Невскую военную школу».

Прошло еще где-то около часа, и Гершль уже стоял у школьной ограды. Остановившись перед массивными решетчатыми воротами, он постарался сквозь прутья решетки рассмотреть получше само здание. Сурового вида школа была обнесена, словно замок, почти четырехметровой стеной. За ней виднелось несколько каменных строений, там-то, предположил Гершль, и выковывают из молодых людей смелых и умелых солдат. На самом же школьном дворе не на чем было глазу остановиться, никаких украшений, никаких живых изгородей, повсюду царили строгость и спартанская простота.

Кадет-караульный повел его через просторный двор к главному корпусу, затем по длинному коридору к двери, на которой была табличка «В. И. Иванов. Директор школы». Гершль снял шапку, пригладил свои редеющие волосы и открыл дверь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Горькое и сладкое

Есть у меня для вас две истории, одна с грустным концом, а другая со счастливым. Может быть, вы скажете мне, что это была одна и та же история, когда услышите обе. Ибо и горькому есть своя пора, и сладкому — своя, И чередуются они, как день и ночь... даже теперь, Когда для  меня наступил час сумерек... Из дневников Сократа

.1.

В тот октябрьский день, когда его вызвали в дядин кабинет, Сергей не на шутку встревожился. Подобный вызов, редкость для любого кадета, как правило, означал плохие известия или же наказание. Поэтому он не особенно торопился предстать перед суровым взглядом господина директора и шел по двору школы совсем не строевым шагом.

Он уже успел привыкнуть к тому, что Владимир Иванов ему не просто дядя, а господин директор школы. Не велено было и обращаться к нему с личными вопросами, хотя их накопилось у Сергея изрядное множество: и о родителях, и о его прошлом. Директор, и без того немногословный, предпочитал не распространяться ни на ту, ни на другую тему. Исключением был лишь один день. Тогда он сообщил Сергею, что умер его отец.

Каждый уголок школьного двора, по которому сейчас шел Сергей, отзывался в нем воспоминаниями о годах, проведенных в школе. Вот тут он впервые ездил верхом, с трудом держась в седле и судорожно вцепившись  в поводья. А здесь был бит, ввязавшись в драку из-за своего горячего характера, а бит был из-за хрупкого сложения...

Вот лазарет и маленькая комнатка Галины, старушки - медсестры которая взяла его на попечение, когда малыша только-только привезли в школу. Она утирала ему нос, когда ему случалось простудиться, и водила в  столовую, пока он сам не научился находить дорогу. Он был слишком мал, чтобы жить в казарме, и ночью спал на раскладной кровати в приемном покое школьного лазарета, пока ему не исполнилось пять лет. Все остальное время он был предоставлен сам себе, не зная ни своего угла, ни чем себя занять в школе. Для кадетов же он был словно игрушка или собачонка: могли поиграть, а могли и прибить.

Почти всех мальчишек дома ждали матери или отцы, Сергей же знал только своего дядю и поэтому отчаянно старался заслужить его расположение — господина директора. Усилия эти привели лишь к тому, что старшие кадеты при каждом удобном случае старались толкнуть, стукнуть или подставить подножку «любимчику дядюшки  Влада». Чуть зазевался — и получай шишку или ссадину. Впрочем, всем младшим кадетам доставалось от старших, и мордобой был словно вторым, негласным школьным уставом. Школьные же воспитатели на существование этого устава закрывали глаза, пока кому-то из их подопечных не доставалось уж слишком сурово. Пусть младшие приучаются работать кулаками, считали они, так быстрей научатся стоять за себя. В конце концов, ведь в школе готовят будущих солдат.

Когда к Сергею впервые пристал один из старших, он принялся яростно размахивать кулаками, инстинктивно почувствовав, что отступать нельзя, иначе побои станут бесконечными. Ему здорово досталось от старшего мальчишки, но и тот пропустил парочку крепких ударов и после этого уже старался не задираться. В следующий раз он сам бросился на двух кадетов, решивших задать трепку одному новичку. Оружием Сергея были скорее ярость, чем умение. Те от неожиданности попятились, предпочтя представить все как шутку. Но новичок, которого звали Андрей, был рад неожиданному заступнику, и с той поры он был единственным, кого Сергей мог назвать своим другом.

Едва ему исполнилось пять лет, как он уже оказался в одной казарме с семи и десятилетками. Кадеты постарше жили этажом выше, а все те, кому исполнилось шестнадцать, в другом корпусе. В казарме всем заправляли «старики», но и те сами тряслись от страха от одной только мысли, что придет их черед переселяться этажом выше и заново проходить казарменную науку. За это время Сергей и Андрей сблизились еще больше, научившись защищать не только себя, но и своего товарища.

О своей жизни до школы у Сергея были лишь самые смутные представления, словно все те годы прошли  для него в каком-то коконе, только для того, чтобы однажды проснуться здесь. Но иногда, пытаясь хоть что-то откопать в своем прошлом, он находил в своей памяти образы пышнотелой старушки с мягкими, словно тесто, руками, и мужчины с нимбом белых волос. Кто же, кто это мог быть? Это не давало Сергею покоя. Слишком много вопросов беспокоили его.

Вплоть до того самого октябрьского дня 1880 года его мир  был  заключен  в  каменные  стены  казарм,  классных комнат и тренировочных площадок Невской военной школы. Сергей не выбирал свою жизнь, он просто жил, едва отличая один день от другого. В его жизни классные занятия чередовались с боевой подготовкой, военная история, стратегия и география — с верховой ездой, бегом, плаванием и гимнастикой.

Все время, когда кадеты были не на занятиях или в наряде, они занимались боевой подготовкой. Не раз Сергею доводилось плыть под водой холодного даже летом озера Круглое, дыша через соломинку, отрабатывать деревянной саблей приемы сабельного боя и стрелять из лука, который он едва-едва мог натянуть. Когда он станет старше, придет черед упражняться в стрельбе из пистолета и карабина.

Перед тем как войти в главный корпус школы, Сергей старательно поправил под ремнем свою темно-синюю гимнастерку над такого же цвета форменными брюками и еще раз взглянул на сапоги, чистые ли они. На мгновение он подумал, что еще не поздно, пожалуй, вернуться и надеть форменный мундир и перчатки,  но  потом передумал. Старших мальчиков форма делала только стройнее, но на нем все смотрелось мешком. Когда он вырос из своей старой формы, ему снова выдали форму не по размеру, такую же мешковатую, как и та, старая.

Вновь погрузившись в свои мысли, он не спеша направился по длинному коридору, который упирался в кабинет директора. Последний раз его вызывали сюда четыре года назад. Сергею вспомнилось, как тогда он едва смог вскарабкаться на стул. Наконец, усевшись, почти не доставая ногами до пола, он едва мог рассмотреть над массивным столом самого дядю, но вот взгляд его строгих глаз запомнил хорошо. Как и те несколько слов, навсегда отпечатавшихся в его памяти. «Твой отец, Сергей Борисович Иванов, умер. Он входил в гвардию нашего Государя. Твой отец был казак и достойный человек. Тебе следует старательно учиться, чтобы ты мог быть похожим на него».