Мама - Артюхова Нина Михайловна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/51
• Следующая

— Да, может быть. Костя, но ведь там твои родственники живут, как же мы?..

— Тетя Леля сейчас одна. Ее дочка геолог, уезжает на целое лето. Да ведь три комнаты. Разместимся. Я думаю, она тебе поможет с малышом. Тетя Леля очень милый человек. Хотя…

Это «хотя» повторилось позднее, когда они все трое сидели в поезде.

— Я тетю Лелю очень люблю, — говорил Костя, — хотя она немножко, как говорится, «с чудинкой». И мама ее любила. В общем, она очень милый человек, но…

— Ничего, — весело сказала Светлана, — я теперь знаю: у каждого человека, как у точного прибора, своя «поправка» и, если эту поправку знать…

— Вот-вот.

От станции шли молча. Светлана чувствовала, что Костя взволнован — почти четыре года он не был здесь, со смерти матери. И самой было тревожно и странно. Так часто приезжала сюда на каникулы, еще девочкой, столько связано с этими местами и хорошего и грустного…

Много новых домов. Молодые деревья подросли… Вокруг соседнего участка — новый забор…

А вот и калитка — старая знакомая.

Костя нес чемоданы, Светлана — Димку. В саду стояла худенькая девушка с очень светлыми волосами, загорелая, в сарафане. Обернулась на скрип калитки — и оказалась довольно-таки уже старой женщиной. А волосы такие светлые потому, что наполовину седые. Лицо доброе, рассеянный взгляд, морщинки около губ и глаз.

— Костя, папиросы у тебя есть?

— Есть, тетя Лелечка, вот, пожалуйста. — (Специально для нее на вокзале купил.) — Здравствуй, между прочим.

Тетя Леля закурила, прищурилась и только тогда наконец поцеловала его в щеку:

— Здравствуй, дорогой. А это Светланочка? И сын? Очень приятно. Костя, я нашла на чердаке твою старую кровать. Только сегодня класть туда мальчика нельзя: я покрасила ее масляной краской и она пачкает.

На площадке перед террасой действительно стояла немножко уже помятая, но свежевыкрашенная белой краской детская кроватка.

— Неужели я когда-нибудь в ней спал? Удивительно, как она сохранилась!

Тетя Леля продолжала, вся в облаках дыма:

— Сегодня ко мне заходила Александра Павловна Зимина, так она говорит, что эта краска никогда не высохнет, что у них один раз покрасили такой краской кухонный столик… Не люблю я ее, — перебила она самое себя, — и Надю не люблю. Вот муж у Нади очень приятный. А девочка у них чудесная. От моей Зиночки вчера было письмо, так она пишет…

Светлана все еще стояла с Димой на руках, ища глазами скамейку, чтобы присесть: как-никак хоть и худенький, но девять килограммов Димка весил. Костя один чемодан держал в руке, другой поставил на землю, когда доставал папиросы.

— Тетя Леля, может быть, мы войдем в дом? А то, я вижу, Светлана…

— Да, да, как же, идите, разумеется. Не зацепитесь за кровать. Эта краска ничем не отмывается. Обед я сегодня не варила, но есть молоко и яйца…

Они вошли в дом. Тетя Леля вынула из буфета стакан молока и два яйца. И вдруг оглянулась тревожно:

— Где же мои кошки? Я вижу только двух!

Она поспешила на террасу. Обернулась на ходу:

— Костя, вы устраивайтесь у мамы в комнате и в столовой, а я буду у тебя.

Каждый раз, когда бывала у Зинаиды Львовны, Костиной матери, Светлана, немножко уже забыв, какая крошечная эта квартира, удивлялась заново. Теперь все показалось ей еще миниатюрнее.

Самая большая комната — спальня. Кровать, диван, письменный стол, полка с книгами — вот и все. Пожалуй, вот здесь, у окна, поместится Димкина кровать — когда высохнет краска.

Краска не просыхала в течение пяти дней. И все это время Светлана была как связанная. Даже когда Димка спал днем, было страшно — того и гляди, свалится с большой кровати. Пробовала укладывать в гамаке — через полчаса отчаянный вопль: зареванный Димка выползает из-под гамака на четвереньках. Хорошо еще, что невысоко и упал вместе с подушкой и одеяльцем.

Когда краска подсохла, стало спокойнее. Кровать выносили с утра в сад или на террасу, там и резвился Димка, как маленький веселый зверек в клетке.

Тетя Леля действительно оказалась очень милым человеком и старалась помочь Светлане чем могла, но…

Когда она брала на свое попечение Димку, а Светлана уходила в кухню или занималась уборкой, то и дело слышались, как призывы о помощи, неразрешимые вопросы:

— Светлана! Димочка кашу съел, а кисель не хочет есть! Что делать?

Или:

— Светлана! Димочка лезет под письменный стол! Что делать?

Иногда тетя Леля выходила с Димкой погулять за калитку, разумеется недалеко — вдоль огородов, до березовой рощи на берегу реки. В первый же раз потеряли пинетку. Старые Димке были уже малы, пришлось ждать, когда Костя привезет из Москвы. Тетя Леля очень расстраивалась. Расклеила на столбах и деревьях объявления: «Потеряна детская туфелька-пинетка, правая, коричневая, с красным шнурком. Нашедшего просят вернуть по адресу: Лесная улица, дом 5, Лебедевой, за вознаграждение». После этого в течение недели приходили соседские ребята, приносили старые туфли и тапочки, годные только в утильсырье, от самого маленького размера до сорок второго включительно, серьезно спрашивали:

— Это ваша туфелька-пинетка?

Наконец Косте это надоело, он пошел как-то вечером и сорвал все объявления, ничего не сказав тете Леле.

А все-таки, хоть и со странностями тетя Леля, хорошо, что она тут, рядом. Есть с кем поболтать, поспорить о политике, от кого получить женский, доброжелательный совет — о фасоне платья, например, или о том, какого цвета плащ лучше купить.

— Тетя Леля, какой мне лучше, как по-вашему: голубой или розовый?

Плащи такие теперь все носят, прозрачные, яркие, из пластмассы, в дождливый день расцветают улицы; давно такой хотелось, и вот увидела в универмаге.

Тетя Леля, прищурившись, оглядела Светлану с головы до ног.

— Розовый, конечно.

— Боюсь, не ко всякому платью пойдет.

Пересмотрела платья. Купила розовый. И правильно сделала.

Костя сказал: «Ты в этом плаще похожа на конфетку, завернутую в целлофан». Одобрительно сказал.

Костя уезжал на целый день, а лето выдалось тревожное, и хорошо было не оставаться одной с малышом и своими мыслями.

Провокация в Берлине… Июнь!.. И те же числа почти. Неужели есть люди, которые после всего, что было, хотят войны?

…Как-то в выходной день к Светлане приехали подруги: школьные и с которыми жила в детском доме. Влетели шумно, заполонили сразу все маленькие комнаты, террасу, сад. Увидели Костю, замолчали, смутившись. Церемонно поздоровались, зашумели опять.

Алла Нежданова кончила пединститут, уже получила назначение в московскую школу. Галя Солнцева перешла на третий курс. Нюра Попова в институт не попала, работает бухгалтером. Аня-Валя учились в техникуме, теперь тоже работают.

— Олечка, а ты?

Оля Рогачева, самая маленькая из детдомовских друзей, изменилась, естественно, за эти три года больше всех. Окончила школу, готовится к экзаменам в институт.

Стройненькая, с кукольно-светлыми волосами, причесанная совсем уже по-взрослому и даже модно. Ей идет.

В особенности глядя на нее, Светлана почувствовала, что переходит уже в следующее, старшее поколение. И что немножко отстала, по-женски отстала от столичных подруг. Нужно что-то сделать с волосами и платье, пожалуй, пальца на два…

Алла спросила:

— А как же ты, Светлана, с работой?

— Пока не выходит. Может, с середины зимы.

Алла осуждающе покачала головой:

— Я бы ни за что не бросила!

— Так я же не бросила!

Алла совсем уже без пяти минут учительница, и даже летнее платьице в цветочках сидит на ней солидно и строго.

Говорили о том, кто куда уезжает на каникулы или в отпуск, с путевками или «диким» образом. Светлана вспомнила, как ездила с Костей на Черноморское побережье в позапрошлом году, первый раз видела море… Хорошее было лето!

Димка спал. Смотреть его Светлана не дала, боялась — разбудят. Разбудили все-таки. Кроватка стояла в саду. Димка сел, отбрыкнув одеяльце, потом встал, тоненький, в длинной рубашечке, до самых пят, розовый, черноглазый, задичился немного, просиял, увидев мать, протянул к Светлане ручонки и явственно выговорил: «Ма!»

• Предыдущая
• 27/51
• Следующая