Выбери любимый жанр

Голубой берег - Тушкан Георгий Павлович - Страница 17


Изменить размер шрифта:

17

— Назад! — крикнул я.

Они медленно пятились в угол, глазки их злобно сверкали из-под бровей. Они сжимали рукоятки ножей.

— Карабек, переводи: пусть повернутся лицами в угол и молчат.

Они исполнили требование. На дворе нарастал шум. Карабека с револьвером я поставил у выходных дверей. Исааку я велел наливать лекарство, сам стоял с винтовкой. Фельдшерица приводила старуху в чувство. Затем в полуоткрытый рот Джалиля я влил лекарство.

В дверь стучали все назойливее. «Откройте, — кричали, — вы отравите муллу Шарапа и Барона!»

— Барон, скажи, что ты жив и здоров и что больному лучше! — Я направил винтовку на Барона. — Подойди к дверям!

Он подошел, вслед за ним подошел и я.

— Дехкане, — крикнул Барон, — больному хорошо, мы ждем!

— Скажи: пусть расходятся, — прошептал я.

— Кто хочет, — сказал Барон колеблясь, — ухолите.

Голубой берег - _8.jpg

В полуоткрытый рот Джалиля я влил лекарство.

— Не хотим, не хотим! Пусти смотреть на Джалиля. Пусти!

Дверь шаталась под ударами.

— Пусть идет «Тагай-сельсовет» и Джамбек, — сказал я.

Барон повторил. Мы приоткрыли дверь, спрятав оружие за спину, и они оба вошли в кибитку. Тотчас же двери заперли.

Я рассказал, а Карабек им перевел всю историю. На требование составить акт Тагай ответил уклончиво. Волнение во дворе росло.

— Сам убил, а теперь отравил, чтобы молчал! — кричали во дворе. Волнение нарастало. Надо было принимать решительные меры.

— Составляй акт! — закричал я.

Неожиданно Тагай вырвал винтовку у меня из рук и сказал:

— Не надо оружия, здесь басмачей нет!

Оглянувшись, я увидел, что Карабека за руку держал Барон и изо всех сил вопил: «Они убили и отравили Джалиля!»

За другую руку его держал Шарап.

— Товарищ начальник! — хрипло кричал Карабек. — Можно стрелять, можно?

— Вывести во двор, — распорядился мулла Шарап.

Я понял, что это означало. Это значило самосуд. Глупейший самосуд, организованный разжигателями религиозного фанатизма.

На дворе ревела толпа, подстрекаемая юродивым Палкой Моисея и другими друзьями Барона. Двери трещали. Еще секунда. — и они сорвутся с петель.

Вдруг все задрожало, вдали послышался нарастающий гул. Очередная лавина катилась где-то поблизости с гор. Толпа замерла. Мне запомнилась эта внезапная тишина: она была вызвана не только лавиной Вот в чем дело: в комнате под дребезжание стекол в окне раздался вдруг прерывающийся голос больного Джалиля:

— А, а… друг Барона, Оси-Яма, агроном из Яркенза, убил меня, — говорил он.

Мы все бросились к нему.

— Если умру… там, где каменные рыбы, — золото, отдайте…

И Джалиль снова закрыл глаза. Надо было действовать. Секунды решали все.

— Слыхал? — крикнул я растерявшемуся Тагаю, вырывая назад винтовку. — Арестуй Барона, он с контрабандистами и шпионами дело имеет!

— Арестовать можно! — сказал Тагай нерешительно.

— Садить некуда, — перебил Джамбек, — мы расписку возьмем, что, когда позовем, он придет!

— А ты поручишься? — спросил я.

— Поручусь, — ответил Джамбек.

— Ломай хлеб, — сказал я.

Джамбек испуганно попятился.

— Ломай хлеб и скажи, что ручаешься за своевременную явку Барона и что будешь здесь смотреть за больными как следует!

Джамбек разломал хлеб и поклялся, что никогда не есть ему хлеба, будь он проклят, если не явится Барон по первому зову и если не будет сам он ухаживать за Джалилем и если не разыщет его родных.

Это была самая страшная для него клятва; мне пришлось использовать ее для службы делу в этот трагический момент.

Тем временем старуха пришла в себя, незаметно открыла дверь и вышла на двор. В открытые двери сразу вломились люди со двора. В руках они держали камни и ножи.

— Карабек, переведи: Джалиля ранил японец Оси-Яма, друг Барона. Джалиль сам сказал. Джалилю я дал лекарство, и он поправляется.

Карабек перевел. Тагай подтвердил.

Барон молчал. Это был его проигрыш. Киргизы закричали, зашумели.

Когда первое впечатление от неожиданного заявления Джалиля улеглось и настроение толпы начало меняться, я встал на скамеечку и крикнул:

— Я приглашаю всех председателей ТОЗ зайти ко мне на той [1]. Устраиваю той. Есть разговор о лошадях в Каратегин. Буду давать зерно без денег и без возврата семян, если заложите опытные посевы в ТОЗ. Если дадите лошадей, вспашу тракторами летом землю!

Киргизы сразу одобрительно загудели. Мулла Шарап подошел ко мне.

— Я тебе всех лошадей дам, ты мне все зерно для опытов дашь. Зачем тебе с ними говорить? Хорошо?

— Нет, не дам я тебе зерна…

— Слушай, ты большой человек. Я большой человек. Дай мне тоже семян — и я помогу тебе, не дашь — и я не помогу тебе.

— Я подумаю, — сказал я.

— Тагай, позови всех членов сельсовета.

— Хоп майли, — ответил Тагай с готовностью. — Я принесу кумыс!

Мы очень устали от нервного напряжения. Вся история неожиданно кончилась нашей победой, но победа без получения лошадей была бы неполной.

ТОЙ

— Я знаю, — говорил Асан, толстый веселый киргиз, подмигивая остальным собравшимся, — что тебе надо: камни ищешь, золото ищешь, серебро ищешь, я много знаю. Я тебе скажу.

— Ты ошибаешься, Асан, я хочу хорошие растения найти, хороший ячмень, хорошую пшеницу, хорошую люцерну, хороший овес, хороший картофель. Хочу совхоз организовать здесь. Я хочу, чтобы дехкане получили не 40 пудов с гектара, а 100, 200, 300 пудов зерна. Можно столько получить?

— Нет, — сказал Асан.

— Нет, нет, — повторили другие.

Тут вмешался Азим. Он был худощавый, высокий, с орлиным носом и огромными густыми бровями, нависающими над глазами, киргиз с примесью таджикской крови.

— Мой отец работал у бая, — начал Азим, — бай вместо обещанного отдал отцу старый дувал. В том дувале много лет овцы ночевали и много навоза было. Дед оказал отцу: посей ячмень. Отец вспахал в дувале и посеял. Из этого маленького дувала отец тридцать два пуда ячменя взял. Навозу много — и урожай хороший.

Асан засмеялся. Азим удивленно подняв брови, как бы открыв ставни в окнах, он никогда не смеялся. Джолдывай, пожилой, с бельмом на глазу, сгорбленный киргиз криво улыбнулся и сказал:

— Зачем вывозить навоз, зачем лишняя работа? Этот год здесь сеешь, другой год другое место сеешь; земли много. День едешь, два едешь, три едешь — все хорошая земля. Никто ее не пахал!

Нагнувшись у входа в дверь, вошел Тагай. За ним — Кипчак-бай из Чакского сельсовета, затем — мулла Шарап и Барон.

Вдруг Саид, наш скромный и застенчивый пастух Голубые штаны, вскочил, бросился к дверям, схватил Барона за плечо и закричал: «Пошел вон, собака!»

Барон уцепился за двери:

— У меня дело, у меня дело к начальнику, — визжал он, и его личико сжалось в кулачок: вот-вот заплачет.

Все киргизы заволновались. Барон был слишком влиятельный человек здесь, чтобы с ним так поступали.

Вдруг Барон приподнялся на воздух и упал на пороге. Оказывается, Карабек сзади дернул его за ноги…

— Дело завтра! — крикнул Карабек, появляясь в дверях. — Концерт продолжается.

— Стой, — закричал я Карабеку. — Оставьте его!

В палатке стало тихо, слышно было, как кипит сало. Барон сел.

— Зачем так? — сказал Тагай тихо Карабеку, когда тот вошел.

Карабек вспылил:

— Как зачем? Как зачем? Барон — мерзавец… Барон — контрабандист и бандит. Я плевал на Барона! Я свинину ел! — закричал он на всю кибитку. — Я свинину ел! — Карабек ударил себя в грудь.

Съесть для мусульманина свинину — значило нарушить закон Магомета, запрещающий есть свинину. А это означало порвать с религией.

17
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело