Голубой берег - Тушкан Георгий Павлович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/37
- Следующая
— Назад! — крикнул я.
Они медленно пятились в угол, глазки их злобно сверкали из-под бровей. Они сжимали рукоятки ножей.
— Карабек, переводи: пусть повернутся лицами в угол и молчат.
Они исполнили требование. На дворе нарастал шум. Карабека с револьвером я поставил у выходных дверей. Исааку я велел наливать лекарство, сам стоял с винтовкой. Фельдшерица приводила старуху в чувство. Затем в полуоткрытый рот Джалиля я влил лекарство.
В дверь стучали все назойливее. «Откройте, — кричали, — вы отравите муллу Шарапа и Барона!»
— Барон, скажи, что ты жив и здоров и что больному лучше! — Я направил винтовку на Барона. — Подойди к дверям!
Он подошел, вслед за ним подошел и я.
— Дехкане, — крикнул Барон, — больному хорошо, мы ждем!
— Скажи: пусть расходятся, — прошептал я.
— Кто хочет, — сказал Барон колеблясь, — ухолите.
В полуоткрытый рот Джалиля я влил лекарство.
— Не хотим, не хотим! Пусти смотреть на Джалиля. Пусти!
Дверь шаталась под ударами.
— Пусть идет «Тагай-сельсовет» и Джамбек, — сказал я.
Барон повторил. Мы приоткрыли дверь, спрятав оружие за спину, и они оба вошли в кибитку. Тотчас же двери заперли.
Я рассказал, а Карабек им перевел всю историю. На требование составить акт Тагай ответил уклончиво. Волнение во дворе росло.
— Сам убил, а теперь отравил, чтобы молчал! — кричали во дворе. Волнение нарастало. Надо было принимать решительные меры.
— Составляй акт! — закричал я.
Неожиданно Тагай вырвал винтовку у меня из рук и сказал:
— Не надо оружия, здесь басмачей нет!
Оглянувшись, я увидел, что Карабека за руку держал Барон и изо всех сил вопил: «Они убили и отравили Джалиля!»
За другую руку его держал Шарап.
— Товарищ начальник! — хрипло кричал Карабек. — Можно стрелять, можно?
— Вывести во двор, — распорядился мулла Шарап.
Я понял, что это означало. Это значило самосуд. Глупейший самосуд, организованный разжигателями религиозного фанатизма.
На дворе ревела толпа, подстрекаемая юродивым Палкой Моисея и другими друзьями Барона. Двери трещали. Еще секунда. — и они сорвутся с петель.
Вдруг все задрожало, вдали послышался нарастающий гул. Очередная лавина катилась где-то поблизости с гор. Толпа замерла. Мне запомнилась эта внезапная тишина: она была вызвана не только лавиной Вот в чем дело: в комнате под дребезжание стекол в окне раздался вдруг прерывающийся голос больного Джалиля:
— А, а… друг Барона, Оси-Яма, агроном из Яркенза, убил меня, — говорил он.
Мы все бросились к нему.
— Если умру… там, где каменные рыбы, — золото, отдайте…
И Джалиль снова закрыл глаза. Надо было действовать. Секунды решали все.
— Слыхал? — крикнул я растерявшемуся Тагаю, вырывая назад винтовку. — Арестуй Барона, он с контрабандистами и шпионами дело имеет!
— Арестовать можно! — сказал Тагай нерешительно.
— Садить некуда, — перебил Джамбек, — мы расписку возьмем, что, когда позовем, он придет!
— А ты поручишься? — спросил я.
— Поручусь, — ответил Джамбек.
— Ломай хлеб, — сказал я.
Джамбек испуганно попятился.
— Ломай хлеб и скажи, что ручаешься за своевременную явку Барона и что будешь здесь смотреть за больными как следует!
Джамбек разломал хлеб и поклялся, что никогда не есть ему хлеба, будь он проклят, если не явится Барон по первому зову и если не будет сам он ухаживать за Джалилем и если не разыщет его родных.
Это была самая страшная для него клятва; мне пришлось использовать ее для службы делу в этот трагический момент.
Тем временем старуха пришла в себя, незаметно открыла дверь и вышла на двор. В открытые двери сразу вломились люди со двора. В руках они держали камни и ножи.
— Карабек, переведи: Джалиля ранил японец Оси-Яма, друг Барона. Джалиль сам сказал. Джалилю я дал лекарство, и он поправляется.
Карабек перевел. Тагай подтвердил.
Барон молчал. Это был его проигрыш. Киргизы закричали, зашумели.
Когда первое впечатление от неожиданного заявления Джалиля улеглось и настроение толпы начало меняться, я встал на скамеечку и крикнул:
— Я приглашаю всех председателей ТОЗ зайти ко мне на той [1]. Устраиваю той. Есть разговор о лошадях в Каратегин. Буду давать зерно без денег и без возврата семян, если заложите опытные посевы в ТОЗ. Если дадите лошадей, вспашу тракторами летом землю!
Киргизы сразу одобрительно загудели. Мулла Шарап подошел ко мне.
— Я тебе всех лошадей дам, ты мне все зерно для опытов дашь. Зачем тебе с ними говорить? Хорошо?
— Нет, не дам я тебе зерна…
— Слушай, ты большой человек. Я большой человек. Дай мне тоже семян — и я помогу тебе, не дашь — и я не помогу тебе.
— Я подумаю, — сказал я.
— Тагай, позови всех членов сельсовета.
— Хоп майли, — ответил Тагай с готовностью. — Я принесу кумыс!
Мы очень устали от нервного напряжения. Вся история неожиданно кончилась нашей победой, но победа без получения лошадей была бы неполной.
ТОЙ
— Я знаю, — говорил Асан, толстый веселый киргиз, подмигивая остальным собравшимся, — что тебе надо: камни ищешь, золото ищешь, серебро ищешь, я много знаю. Я тебе скажу.
— Ты ошибаешься, Асан, я хочу хорошие растения найти, хороший ячмень, хорошую пшеницу, хорошую люцерну, хороший овес, хороший картофель. Хочу совхоз организовать здесь. Я хочу, чтобы дехкане получили не 40 пудов с гектара, а 100, 200, 300 пудов зерна. Можно столько получить?
— Нет, — сказал Асан.
— Нет, нет, — повторили другие.
Тут вмешался Азим. Он был худощавый, высокий, с орлиным носом и огромными густыми бровями, нависающими над глазами, киргиз с примесью таджикской крови.
— Мой отец работал у бая, — начал Азим, — бай вместо обещанного отдал отцу старый дувал. В том дувале много лет овцы ночевали и много навоза было. Дед оказал отцу: посей ячмень. Отец вспахал в дувале и посеял. Из этого маленького дувала отец тридцать два пуда ячменя взял. Навозу много — и урожай хороший.
Асан засмеялся. Азим удивленно подняв брови, как бы открыв ставни в окнах, он никогда не смеялся. Джолдывай, пожилой, с бельмом на глазу, сгорбленный киргиз криво улыбнулся и сказал:
— Зачем вывозить навоз, зачем лишняя работа? Этот год здесь сеешь, другой год другое место сеешь; земли много. День едешь, два едешь, три едешь — все хорошая земля. Никто ее не пахал!
Нагнувшись у входа в дверь, вошел Тагай. За ним — Кипчак-бай из Чакского сельсовета, затем — мулла Шарап и Барон.
Вдруг Саид, наш скромный и застенчивый пастух Голубые штаны, вскочил, бросился к дверям, схватил Барона за плечо и закричал: «Пошел вон, собака!»
Барон уцепился за двери:
— У меня дело, у меня дело к начальнику, — визжал он, и его личико сжалось в кулачок: вот-вот заплачет.
Все киргизы заволновались. Барон был слишком влиятельный человек здесь, чтобы с ним так поступали.
Вдруг Барон приподнялся на воздух и упал на пороге. Оказывается, Карабек сзади дернул его за ноги…
— Дело завтра! — крикнул Карабек, появляясь в дверях. — Концерт продолжается.
— Стой, — закричал я Карабеку. — Оставьте его!
В палатке стало тихо, слышно было, как кипит сало. Барон сел.
— Зачем так? — сказал Тагай тихо Карабеку, когда тот вошел.
Карабек вспылил:
— Как зачем? Как зачем? Барон — мерзавец… Барон — контрабандист и бандит. Я плевал на Барона! Я свинину ел! — закричал он на всю кибитку. — Я свинину ел! — Карабек ударил себя в грудь.
Съесть для мусульманина свинину — значило нарушить закон Магомета, запрещающий есть свинину. А это означало порвать с религией.
- Предыдущая
- 17/37
- Следующая