Выбери любимый жанр

Пушкинский круг. Легенды и мифы - Синдаловский Наум Александрович - Страница 43

Изменить размер шрифта:

Невольно к этим грустным берегам

Меня влечет неведомая сила.

Все здесь напоминает мне былое

И вольной красной юности моей

Любимую, хоть горестную повесть.

Здесь некогда любовь меня встречала,

Свободная, кипящая любовь;

Я счастлив был, безумец!..

Со временем все эти воспоминания личной жизни могли трансформироваться в легенды, легко переплетающиеся с сюжетом его же «Русалки». Тем более что сам сюжет о бедном отце и его дочери, жестоко обманутой проезжим барином, носит как в жизни, так и в литературе всеобщий характер. Сам Пушкин обращался к нему не раз. На подобном материале основана повесть «Станционный смотритель».

Между тем, вымышленная история старика-смотрителя на почтовой станции осталась для Пушкина без последствий, в то время как трагическая судьба мельниковой дочери сыграла с автором злую шутку, обернувшись нелицеприятной легендой. Приводим ее в записи Г. Е. Потаповой, сделанной в 1983 году в Михайловском. «А что в ем хорошего, в вашем Пушкине? Я вам вот что, девки, скажу: повесить его мало! Привязать за ноги, за руки к осинам, да отпустить — вот как с им надо! Вот вы, девки, не знаете, а стояла тут раньше мельница, и жил мельник, и была у него дочка-красавица. А Пушкин-то ваш, как приехал сюда — ну за ей бегать. Бегал, бегал… Обрюхатил да и бросил. А она со сраму-то взяла да утопилась — там в озере. Вот как оно было…»

Другие произведения

В 1828 году Петербург зачитывался списками «Гаврилиады». Авторство Пушкина ни у кого не вызывало сомнений. Да и сам поэт вроде бы этого не отрицал. Однако в известном смысле побаивался. В письме к Вяземскому он даже предлагал «при случае распространить версию о том, что подлинным автором „Гаврилиады“ был Д. П. Горчаков». Князь Дмитрий Горчаков, стихотворец «средней руки» и, главное, известный всему Петербургу «атеист», умер за четыре года до того, и ему авторство злосчастной «Гаврилиады» ничем не грозило.

Надо сказать, что Пушкин к своей репутации относился достаточно серьезно. Довольно и того, что еще с лицейских времен в обществе его считали автором фривольной поэмы «Тень Баркова». Кстати, споры об авторе этой поэмы не прекращаются и сегодня. Многие современные пушкинисты не уверены в том, что им был Пушкин. Традиция приписывать Пушкину все крамольные и богохульные произведения, распространявшиеся в списках, оказалась живучей. Позже, когда поэт женился, почти сразу после его свадьбы, безжалостная молва припишет ему авторство «отвратительной», как характеризует ее Жуковский, поэмы о первой брачной ночи поэта. Поэма имела довольно широкое распространение, в определенных кругах «золотой молодежи» ею буквально зачитывались.

Великосветская молва приписывала Пушкину и некоторые куплеты знаменитого кадетского «Журавля» — рукописного собрания стихотворного фольклора военных учебных заведений дореволюционной России. Многие стихотворные строчки этой бесконечной поэмы о всех гвардейских полках, расквартированных как в столице, так и в провинции, вошли пословицами и поговорками в золотой фонд петербургского фольклора. Традиция приписывать авторство этих стихов наиболее известным и прославленным поэтам была повсеместной. Наряду с Пушкиным авторами «Журавля» в разное время и в разных кадетских корпусах считались и Державин, и Полежаев, и Лермонтов. Правда, у двух последних было некоторое преимущество по сравнению с Пушкиным. Они учились в военных училищах. Лермонтову, например, как бывшему кадету Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Петербурге, согласно легендам, отдается безусловное право на авторство песни «Звериада», в ней высмеивались все должностные лица школы, начиная с самого директора. Песню кадеты Школы распевали, окончательно покидая ее после выпуска. На Лермонтова это похоже. И в Школе, и во время службы в лейб-гвардии Гусарском полку он вел себя вызывающе и непредсказуемо. Пушкин не служил. В высшем аристократическом кругу, в котором вращался поэт, это знали. Но требовать такой осведомленности от всех обывателей, конечно, нелепо. А репутация Пушкина, как поэта дерзкого и вызывающе непочтительного по отношению к сильным мира сего, была всеобщей.

Летом 1831 года Пушкин жил в Царском Селе, в домике вдовы придворного камердинера Китаевой. Неизменный распорядок дня предполагал утреннюю ледяную ванну, чай и затем работу. Сочинял Пушкин лежа на диване среди беспорядочно разбросанных рукописей, книг и обгрызенных перьев. Из одежды на нем практически ничего не было, и одному удивленному этим обстоятельством посетителю он, согласно легенде, будто бы заметил: «Жара стоит, как в Африке, а у нас там ходят в таких костюмах».

Говорят, однажды некий немец-ремесленник, наслышанный об искрометном таланте поэта, обратился к Пушкину с просьбой подарить ему четыре слова для рекламы своей продукции. И Пушкин немедленно продекламировал: «Яснее дня, темнее ночи». Что появилось на свет раньше — пресловутая реклама ваксы из анекдота или характеристика прекрасной грузинки из поэмы «Бахчисарайский фонтан»: «Твои пленительные очи / Яснее дня, темнее ночи», остается загадкой.

Верхний этаж дома № 20 по набережной Фонтанки занимали известные в петербургском обществе братья Александр и Николай Тургеневы. Александр Иванович был почетным членом Академии наук, авторитетным историком и видным писателем. Николай состоял членом литературного кружка «Арзамас», и на его квартире постоянно происходили заседания этого общества. Однажды, по литературному преданию, арзамасцы, поддразнивая Пушкина, предложили ему тут же, не выходя из кабинета, написать стихотворение. Пушкин мгновенно вскочил на стол, посмотрел в окно на противоположный берег Фонтанки, где высилось мрачное пустующее в то время здание Михайловского замка, затем оглядел окруживших его арзамасцев, лег посреди стола и через несколько секунд прочитал восторженной публике:

Глядит задумчивый певец

На грозно спящий средь тумана

Пустынный памятник тирана,

Забвенью брошенный дворец.

Если верить петербургскому городскому фольклору, то и неоконченная повесть о жизни светского человека «Гости съезжались на дачу» была навеяна посещением дачного салона Лавалей на Аптекарском острове.

Даже поэма «Евгений Онегин», казалось бы, насквозь пронизанная реальным сходством ее героев с подлинными современниками поэта, поэма, описание быта и событий в которой настолько конкретны, что по определению лишены всякой мифологизации, вписывается в заданную нами тему.

Вот только несколько легенд, известных нам. Одна из них относится к фамилии главного героя, которую, с одной стороны, будто извлек Пушкин из легенды, с другой — впоследствии сама породила легенду. Ю. М. Лотман в своих знаменитых комментариях к «Евгению Онегину» приводит легенду, о которой вполне мог знать Пушкин. Будто бы в Торжке в начале XIX века проживал некий торговый человек Евгений Онегин. Якобы на одном из домов он мог увидеть вывеску: «Евгений Онегин — булочных и портняжных дел мастер». Если даже это и так, то в связи с пушкинской поэмой это, скорее всего, совпадение. Такие фамилии на Руси — редкость, и в большинстве своем имели литературное происхождение. Их придумывали поэты и писатели по известному принципу: от красивых имен рек. Онегин находился в том же ряду.

Впрочем, по поводу знаменитой литературной фамилии пушкинского героя у пушкинистов есть свои соображения. Будто бы Пушкин позаимствовал ее из комедии А. А. Шаховского «Не любо — не слушай, а лгать не мешай». Комедия была написана и поставлена на петербургской сцене в 1818 году, за пять лет до появления пушкинского романа в стихах. Так вот, там неоднократно звучит фамилия Онегин, причем каждый раз речь идет об отсутствующем герое. На него ссылаются, о нем говорят, его вспоминают и так далее. Остается предположить, что Пушкин сознательно представил его читающей публике. Вот, мол, о нем столько говорили, а вы с ним не смогли познакомиться. Так я вам предоставляю эту возможность. Знакомьтесь: Евгений Онегин.