Выбери любимый жанр

Пушкинский круг. Легенды и мифы - Синдаловский Наум Александрович - Страница 4

Изменить размер шрифта:

В государственной бюрократической машине, фундаментом коей служила петровская Табель о рангах, мундир служил показателем чина, звания, без которого даже самый гениальный поэт официально находился ниже последнего писаря. Пушкин это остро чувствовал. Владимир Соллогуб вспоминал, что, когда при разъездах кричали «Карету Пушкина!» — «Какого Пушкина?» — «Сочинителя!», — Пушкин обижался. При всей гордости за свою литературную профессию на первое место он, все-таки, ставил древность рода. (Заметим, что именно за это Пушкина не жаловали московские литераторы, многие из них были выходцами из купеческого сословия и не могли похвастаться древностью своих родов. Их раздражал пушкинский аристократизм да еще в сочетании с литературной профессией.) Жена московского друга Пушкина Вера Александровна Нащокина вспоминала, как после помолвки овдовевшей Натальи Николаевны с Ланским начальник московской артиллерии барон Врангель поинтересовался у нее, за кого выходит замуж Пушкина, и, узнав, что за генерала Ланского, удовлетворенно сказал: «Молодец, хвалю ее за это! По крайней мере, муж — генерал, а не какой-то там Пушкин, человек без имени и положения».

Род Пушкиных ведется от некоего Радши, или Рачи, еще во времена князя Александра Невского приехавшего в Россию из Славонии. В XIII веке такое название носили хорватские земли, расположенные в междуречье Дравы, Дуная и Савы. С XVI века название стало официальным. В надписи под гербом Пушкиных эти земли называются Семиградскими: «Изъ Семиградской земли выехалъ знатной славянской фамилш Мужъ честенъ Радша». Кстати, рисунок герба включает в себя изображение княжеской шапки на алой подушке, поднятую вверх руку с мечом и одноглавого орла с мечом и державой в когтях. Все, согласно русской геральдической символике, говорит о знатном славянском происхождении обладателей герба.

Здесь надо сказать об одной особенности пушкинской родословной, которой исследователи не всегда придают должное значение. Дело в том, что Радша волею судьбы оказался предком Пушкиных по обеим линиям: и отцовской, и материнской. Предок Пушкина в шестнадцатом колене стольник Петр Петрович Пушкин, живший в 1644–1692 годах, имел двух сыновей. Старший, каптенармус Преображенского полка Александр Петрович, женатый на Евдокии Ивановне Головиной, стал прадедом Пушкина по отцу, а младший Федор Петрович взял в жены Ксению Ивановну Кореневу и стал предком Пушкина по материнской линии.

Среди более или менее знаменитых русских фамилий, перечисленных Пушкиным в «Автобиографии», которые пошли от этого Радши, некогда избравшего новую родину, есть и такие широко известные имена, как Мусины-Пушкины, Бутурлины, Мятлевы, Кологривовы. Фамилия же самого Пушкина, которая, как пишет сам Александр Сергеевич, «встречается поминутно в нашей истории», не раз упоминалась летописцем нового времени Карамзиным в его многотомной «Истории государства Российского».

Интересно отметить, что и сам Радша имел богатую и древнюю родословную. Только упоминание его далеких предков, а значит, и предков Пушкина — это увлекательнейший экскурс в историю Российского государства. Исследователи считают, что предком поэта в 31 колене был сам легендарный Рюрик, а в 22 колене — основатель Москвы Юрий Долгорукий. Предком поэта по прямой линии являлся Александр Невский. Родней Пушкину приходятся спасители России от иностранных интервенций Дмитрий Пожарский и Михаил Кутузов. Предки Пушкина были известны во времена Ивана Грозного. Четверо Пушкиных подписались под грамотой об избрании на царство Романовых. Служили Пушкины и при Петре I.

Письменные свидетельства о фамилии Пушкиных впервые появляются в XV веке. Тогда под этой фамилией был записан дворянин Константин Пушкин, младший сын некоего Григория Александровича по прозвищу «Пушка», принадлежавшего в свою очередь к седьмому колену от основателя рода легендарного Радши.

Предки Пушкина по отцовской линии были людьми деятельными и энергичными. Но в семейной жизни нравы многих из них отличались крайней грубостью, дикой жестокостью и беспощадностью. Благодаря Пушкину нам известны два случая из жизни деда поэта, которого он называет «пылким и жестоким». Эти рассказы, уже после смерти Пушкина, в 1840 году были опубликованы в журнале «Сын отечества». Тогда же их достоверность в письме в редакцию журнала решительно и с негодованием опроверг отец поэта Сергей Львович, что дает нам право считать оба рассказа семейными легендами Пушкиных. Если верить им, прадед Пушкина по отцу зарезал свою жену во время родов, а первая жена деда Пушкина умерла в домашней тюрьме, куда он ее заточил только за одно подозрение в связи с неким французом, учителем его детей. Самого же француза он будто бы самолично повесил на черном дворе.

Тиранил он и вторую свою жену. Однажды, когда она была на сносях и вот-вот ожидала роды, да к тому же чувствовала себя крайне нездоровой, он потребовал от нее одеться в лучшие свои наряды и поехать с ним в гости. В дороге она почувствовала родовые муки. Так, «разряженная и в бриллиантах», прямо в карете, она и родила, как пишет Пушкин, «чуть ли не моего отца». Домой ее привезли полумертвой.

Впрочем, не менее дикими страстями отличались предки поэта и по материнской линии. Известно, что его прадед Ганнибал, гордившийся своим абиссинским происхождением, заставил свою белокожую жену постричься в монашенку только за то, что она родила ему белую дочь, а дед Пушкина Осип Ганнибал при живой жене женился вторично, представив фальшивое свидетельство о смерти первой.

Отец Пушкина, как и положено в дворянских семьях, с детства зачисляется в армию, сержантом в лейб-гвардии Измайловский полк. Реально начал служить только в 1791 году, когда переехал в Петербург. В 1796 году он женился на Надежде Осиповне Ганнибал, а через год в чине капитан-поручика вышел в отставку. Писал стихи, слыл мастером на каламбуры, за что был неизменно любим в аристократических салонах. В городском фольклоре сохранился анекдот о том, как однажды Сергей Львович встретил знаменитого в то время комедиографа Копьева, известного в Петербурге своей невероятной скаредностью. Из экономии он даже своих собственных лошадей постоянно недокармливал, отчего те едва передвигали ноги. Поравнявшись с Сергеем Львовичем, Копьев предложил его подвезти. «Благодарю, — ответил тот, — но не могу, я спешу».

Сергей Львович тоже отличался редкой скупостью. Сохранился анекдот из его семейной жизни. Однажды сын Сергея Львовича — Лев — за обедом разбил рюмку. Отец вспылил, а затем весь обед проворчал. Не выдержал и Лев. «Можно ли, — сказал он, — так долго сетовать о рюмке, которая стоит двадцать копеек?» — «Извините, сударь, — с чувством возразил отец, — не двадцать, а тридцать пять копеек».

Однако к серьезной деятельности Сергей Львович, как говорят, расположен не был, предпочитая службе и хозяйственной деятельности светские визиты и холостяцкие развлечения. О его беззаботности и легкомыслии ходили легенды. Любимым занятием Сергея Львовича во время службы в гвардейском полку было сидеть у камина и помешивать горящие угли своей офицерской тростью. Как-то раз, согласно легенде, с такой обгоревшей тростью Сергей Львович явился на учения, за что будто бы и получил выговор от командира: «Уж вы бы, поручик, лучше явились на ученья с кочергой».

Рассеянность Сергея Львовича принимала порой самые неожиданные формы. В салонах рассказывали историю, как однажды на придворном балу к нему, стоявшему на одном месте и не принимавшему участия в танцах, подошел император Павел Петрович. «Отчего вы не танцуете?» — спросил он его. «Я потерял перчатки, Ваше величество», — ответил Сергей Львович. Государь снял со своей руки перчатки и благожелательно сказал: «Вот вам мои». Затем взял Сергея Львовича под руку и подвел его к одной даме. «А вот вам и дама», — великодушно добавил он.

В 1796 году Сергей Львович женился на Надежде Осиповне Ганнибал. В сложной системе родственных связей семьи Пушкина Надежда Осиповна приходилась своему мужу внучатой племянницей. Ее мать, дочь тамбовского воеводы Мария Алексеевна, в замужестве Ганнибал, была Сергею Львовичу троюродной сестрой. Между прочим, она стала первой воспитательницей Пушкина, выучила его читать и писать по-русски и, по утверждению П. И. Бартенева, значила для формирования детского мировоззрения Пушкина не меньше, чем его знаменитая няня Арина Родионовна.