Медведь и бабочка - Романовский Станислав Тимофеевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/19
• Следующая

Дома мать стирала бельё в корыте.

— Мама! — с ходу закричал Леонтий. — Мама, я золотую рыбу поймал!

Он вывалил добычу рядом с корытом на гусиную травку и перепугался: та ли рыба, не подменили ли её?

Рыба не шевелила жабрами, вся потускнела, и прежнего золотого блеска не было.

— Кто тебе дал? — спросила мать.

— Я сам поймал.

Она смотрела на него с недоверием, и он твёрже твёрдого выговорил:

— Я сам поймал! Вон у неё изо рта твоя нитка торчит. А на ней — мой крючок!

Мать поцеловала сына в макушку, вынула крючок из рыбьего рта и сказала:

— Это линь. У тебя вся рубаха в линёвом масле. Ты сними её, я постираю.

Остаток дня Леонтий ходил без рубахи, в одних штанах. Другие рубахи у него были, но и они попали в стирку.

Вечером мать зажарила линя на сковородке, подала к столу, и в это время пришли Толя Долгий и Борис — удилище Леонтию занесли, что он на радостях оставил в лугах.

— Поймали чего? — спросила мать.

Они постояли на порожке и ничего не ответили.

Мать усадила их за стол и сказала:

— Линя отведайте. Леонтий поймал, кормилец.

Гости не улыбнулись на слово «кормилец» и почтительно посмотрели на Леонтия и на сковородку, где еле-еле помещался линь, разрезанный на ломти.

Мальчуган положил им в тарелки по самому толстому ломтю и сказал, точь-в-точь как дедушка, в честь кого его назвали Леонтием:

— Кушайте на доброе здоровье.

Он радовался тому, как гости едят, шмыгая носами, и похваливают, как мама хвалит тоже. А сам ел мало, потому что давно замечено, что всякий охотник любит угощать своей добычей, да не всякий любит ею угощаться…

На горе над Камой, над городком Елабугой издревле стоит белая каменная башня, и зовут её Чёртовым Городищем.

Сегодня сюда поднялись Славка и Леонтий и подивились: до чего же толсты стены старинной башни, сложенные из дикого камня.

Леонтий спросил со страхом:

— Кто это по крыше ходит?

— Голуби, — ответил Славка.

— А чего они железом гремят, как люди?

Славка промолчал. Было ему десять лет, был он постарше Леонтия на три года и считал, что на все вопросы малышей отвечать не следует, а то избалуются они и останутся младенцами дольше, чем этого требует природа.

Леонтий повторил громче:

— А чего они железом гремят, как люди?

— Леонтий, — спросил Славка, — ты здесь никогда не бывал?

— Нету…

— А я бывал. Тут пещеры есть. Пойдём посмотрим.

Они вышли из башенных потёмок.

Свет, тепло и полынный ветер сразу обняли их, и открылся отсюда такой простор, что у обоих заблестели глаза, а Леонтий вдобавок ещё и рот открыл.

У ног их лежала Елабуга, с домами, новыми и старыми, с высокими церквами, и самая высокая из них была ниже этой горы. А правее блестела Кама с пароходами, и зеленели луга с озёрами, и каждое озеро и озерко, пусть оно не услышит, можно было окликнуть по имени с этой высоты.

— Леонтий, рот закрой, — попросил Славка.

Леонтий затворил рот и несколько раз потрогал пальцами губы, плотно ли они сомкнуты. А Славка подумал про себя:

«Что ему ни скажешь, всё сделает да ещё перестарается. Боится со мной дружбу потерять. Как-никак я его постарше».

— Пещеру нашёл! — закричал Леонтий и ногами вперёд полез в провал между камней.

За рубаху оттащил его Славка от пещеры и выговорил:

— Вдруг у неё дна нет?

Вдвоём они заглянули в провал, и Славка пробормотал:

— Дно-то у неё есть…

Пещера была промоиной в метр глубиной, и ничего интересного в ней не было.

Они пошли дальше, и под гранёным, будто великаны тесали, камнем, что нависал над тропинкой, Славка почуял вход в настоящую пещеру. Из-под камня, из зарослей ежевики, дохнуло холодом.

Славка побледнел, шепнул товарищу:

— Стой тут! — и полез под камень.

Он раздвинул колючие ежевичные плети и увидел широкий вход, откуда тянуло погребом.

— Эй! — крикнул Славка.

Тотчас сверху чиркнул камушек, а пещера отозвалась вознёй и вскриком, тоненьким, отдалённо похожим на вскрик ребёнка. Не помня себя от ужаса, Славка выскочил на тропинку и закричал на Леонтия:

— Бежим отсюда!

Они побежали, но скоро остановились, и Славка, оглянувшись, нет ли погони, сказал тяжким голосом:

— Там… кто-то есть!..

— Там, наверное, козлёнок живёт, — после некоторого молчания ответил Леонтий и покаянно посмотрел на товарища.

— Ну да, козлёнок, — обиделся Славка. — Чего ему там делать?

Леонтий сказал смирнее смирного:

— У нас маленький козлёнок так же кричит.

Они потоптались на месте и вернулись к тёсаному камню. Славка, не успел опомниться, как Леонтий юркнул под камень в заросли ежевики. Некоторое время его не было, а потом он высунулся наружу и счастливым шёпотом, будто боясь разбудить хорошего человека, позвал:

— Иди сюда, Славик!

Славка протиснулся в пещеру и огляделся. Здесь было светло (свет попадал из этого и из другого выхода повыше), просторно и сухо. У дальней стены лежала коза с двумя козлятами, и все трое не сводили глаз с пришельцев. Коза держала рогатую голову прямо и смотрела на мальчишек с ожиданием: зачем пришли? А козлята смотрели с тихим изумлением: неужели на свете и такие существа бывают непонятные?

Леонтий шепнул Славке на ухо:

— Первый раз человека видят. — И спросил — Хлебушка у тебя нету?

— С собой нет…

— У меня тоже с собой нет, — вздохнул Леонтий. —

Травы им надо нарвать помягче.

Мальчишки вылезли на свет, и широкий влажный ветер с Камы пузырями надул им рубахи, окропил лица первыми каплями. Здесь, на горе, рослой травы отродясь не росло, а росла трава невысокая: мурава, гусиная травка, веночник и полынок. И пусть она была невысокая — по щиколотку, а то и ниже, — ветер перед дождём ходил по ней волнами, прижимал к земле, распластывал, вздымал и закручивал воронками, и от этого она казалась выше своего роста.

— Ну и дождь будет, — говорил Леонтий, в обе руки собирая траву. — Ураган!

— Да-а, — вторил ему Славка.

Кама под горой перестала блестеть, озёра в лугах погасли, проливень обрушился на гору и сразу закрыл от. ребят башню Чёртово Городище.

Они еле-еле успели спрятаться в пещеру и, тяжело дыша, прислушивались к дождю, там, наверху, над головами. Коза вместе с козлятами прислушивалась тоже. Один козлёнок встал, сделал несколько пробных шагов по направлению к людям и остановился, покачиваясь на тонких стебельках. Вот он нагнул голову, будто собрался бодаться, и дети засмеялись.

Леонтий шепнул Славке на ухо:

— Первый раз дождик слышит! — И спохватился: — Траву-то мы им чего не даём?

Славка ответил за хозяина:

— Не испугать бы их. — И зябко передёрнул плечами — А здесь теплее.

Леонтий согласно показал глазами наверх:

— Потеплее будет, чем там.

Козлёнок ушёл к матери, видно, устал, и тогда Леонтий, собрав с колен и свою и Славкину траву, от которой пахло полынью, положил её перед козой-матерью. Есть она не стала, а вполголоса заблеяла и тут же замолчала.

— Привыкает, — сказал Леонтий.

Дождь шёл долго, и ежевика при главном входе вся шуршала, будто там ходил какой-то зверёк, и оттого, что с каменного карниза всё скатывались да скатывались капли, шуршала она даже тогда, когда дождь кончился. Из-за этого шуршания, думая, что идёт дождь, мальчишки просидели в пещере дольше, чем нужно.

Они выбрались на свет и сразу озябли. Камни были бело вымыты, в песчаной почве промыты светлые проточины, травка распрямилась под одно, воспрянула, а Кама и озёра под горой блестели светлее прежнего, и с лугов пахло первым сеном.

По дороге домой мальчишки заглянули в каменную башню Чёртово Городище и остановились при входе: внутри её, повернуться негде, лежали и стояли овцы и козы.

— Проходите, молодые люди, — окликнула их женщина в брезентовом плаще, которую они сразу не заметили. — Дождь-то прошёл?

• Предыдущая
• 5/19
• Следующая