Тесей. Царь должен умереть - Рено Мэри - Страница 84
- Предыдущая
- 84/92
- Следующая
Раздались протестующие крики, свист, - но Фотий был не из тех, кого легко смутить. Он вскинул руку, ладонью наружу, - а он привык командовать, - и этот жест дышал силой.
- Берегитесь! - кричит. - С ним сейчас Мать Богов! Мужчинам, не прошедшим очищение, нельзя приближаться к храму, это святотатство!… Мало вам сегодняшних несчастий? Отойдите, чтоб не навлечь проклятия!
Критяне попятились. Они не были воины, и у них были веские причины бояться богов… И тут, в тишине, высокий чистый голос словно пропел через весь зал:
- Фотий!… Кто ты такой, чтобы проклинать именем Матери?!
Она стояла на платформе носилок перед креслом, подняв правую руку, и отблески пламени полыхали на том самом платье, в котором она вела танец. Фотий окаменел, люди его переглядывались… Даже я смотрел на нее в священном ужасе. Никогда прежде мне не доводилось слышать ее голос жрицы - а от него бросало в дрожь, право слово.
А она продолжала, указывая на храм:
- Там - проклятие Лабиринта! Я призываю в свидетели всех богов - он убил Миноса! В священном месте перед Матерью стоит убийца, не омывший с себя крови жертвы своей, - и ты говоришь о святотатстве?!…
Вокруг все смолкли, и тишина казалась мертвой, несмотря на шум и треск огня. А она протянула руки над землей и закричала:
- Да проклянут его Великая Мать и все подземные боги!… Да затравят его Дочери Ночи и да загонят его в царство мертвых!… И да будет благословенна та рука, которая прольет кровь его!!!
Тишина взорвалась ревом, критяне бросились вперед. Это было здорово, я был с ними, - ведь воин никогда не забывает о бое, - но на душе стало тревожно, и мысли путались. «Она не знает, кто ударил Миноса. Что, если ее проклятие падет на меня?… Нет, Минос сам освободил меня от вины… Но если бы она говорила по велению кого-то из богов - она бы знала, кто убил его, ведь боги знают!…» Тут мне стало полегче. Правда, Астерион - сын ее матери, но нет на свете более правого дела, чем отомстить за отца; так что можно лишь хвалить ее за то, что хочет увидеть кровь его…
Критяне снова швыряли камни и наступали. За спиной у нас был огонь, впереди - неприятель… Я вскочил на какой-то обломок, где меня было видно, и бросил клич бычьей арены, тот что означал: «Все на быка!»
Мне ответил мальчишечий голос: это Фалестра забралась на груду камней, и ее сильное тело сверкало в свете пожара словно золото… Она потянулась назад за плечо к колчану, наложила стрелу на тетиву - тетива запела, и Фотий пал.
«Молодец!» - я крикнул и повернулся к ней с улыбкой, но она меня не видела; она падала на колени, опрокидываясь назад, и из-под груди ее торчал дротик. Упала, и ярко пылала кровь из раны ее, а дыхание захлебнулось хрипом… Рыжеволосая амазонка, что сражалась по левую руку от нее, с воплем упала рядом на колени, но Фалестра оттолкнула ее, - чтобы подняться, опершись на локоть, - потом внимательно оглядела линию воинов напротив и показала человека, метнувшего дротик. Рыжая вскочила на ноги… Под пылающим небом в глазах ее, казалось, блестели огненные слезы; она смахнула их и замерла, целясь… Тот человек схватился за горло: стрела торчала меж его пальцев.
Тогда она обернулась, но Фалестра была уже недвижна; остановился взгляд ее, и черные волосы рассыпались среди обломков раскрашенной вазы…
Рыжая девушка закричала так, что заглушила весь шум горящего Лабиринта, - закричала и кинулась навстречу копьям. Я бросил свой боевой клич и прыгнул вперед, в обгон. Мне нравился ее порыв, но я не собирался позволить женщине напасть на врага раньше меня.
Бычьи плясуны с воем неслись через груды развалин. Ноги наши были тренированы на грубом песке арены, а оружие в руках - это было роскошно, это было как пиршество после голода, ведь мы привыкли играть со смертью безоружными! Солдаты на лестнице имели щиты и копья; но у критских быков рога длинные, и лбы у них покрепче, чем шлемы с пластинками… Мы привыкли к неравным поединкам - в них была наша жизнь.
К тому же они еще метали дротики. Наши для этого не годились - укорочены были, чтобы протащить в Бычий Двор… Аминтор был рядом. Мы с ним улыбнулись друг другу, как улыбаешься в бою родному человеку, про которого знаешь каждую мысль его… Выбрали каждый по одному из врагов, подождали, пока камень, летящий сверху, заставит того поднять щит, тогда бросились вперед, под их щиты, обхватили их поперек тулова - и оба двинулись дальше со щитом и копьем в пять локтей.
Мы наступали вверх по широкой лестнице. Неподалеку от меня была и та рыжая амазонка, в шлеме Фотия и с его оружием. Стражники сомкнули свои щиты в сплошную стенку, но мы теснили их все дальше и дальше; мимо расписного фриза, где благородные юноши приносят дары Миносу, и еще дальше, и вверх к Верхнему Залу… Некоторые из них спотыкались, пытаясь нащупать ступеньку позади себя, и попадали нам в руки… Лестница стала скользкой, но зато мы получали их оружие. Потом их задние ряды начали таять. Я поднял крик, чтобы устрашить остальных, - и вдруг они исчезли, все, будто вода из сточной трубы, растеклись в темноте… Они отступили, чтобы закрепиться в узком проходе, но в тот момент мы увидели только их бегство. Загремел наш победный клич, и в общем хоре раздался голос, который заставил меня обернуться. Это была Ариадна, - ликующие критяне несли ее наверх, - растрепанная, с безумно расширенными глазами… Она призывала нас убивать дальше.
Когда мы штурмовали лестницу, я часто оглядывался на рыжую амазонку - а у нее копейная рука уже была залита кровью из свежей раны - и пытался отогнать от себя неприятную мысль. Такое безумие боя - для девушки-воина оно естественно и уважения достойно: ведь она делит с тобой все опасности, проливает кровь свою, как и ты, жизнью своей рискует… У меня был когда-то такой товарищ, и никто лучше меня не знает, как он помогает в битве, как освещает все вокруг себя будто факел негасимый… Но когда такое безумие охватывает домашнюю женщину, с мягкими руками, чьи крашеные ступни редко касались земли, - тогда это совсем другое дело.
«Ладно, - сказал я себе, - ей причинили зло, и еще худшее зло ждало ее впереди, она имеет право на месть. И вообще, не время размышлять, надо действовать…»
На верху лестницы был небольшой зал, а за ним - двери; и через них - с лестничной площадки, открытой небу, - проникал свет. Пока они обороняли наружные ступени, те, про кого я думал, что бежали, - те строили баррикаду из упавших камней, сундуков и тому подобной тяжелой всячины. Эта баррикада могла продержаться долго; а они кричали нам из-за нее, чтоб мы убирались вон и дали Миносу спокойно докончить его священную миссию.
- Священная миссия! - сказал я Аминтору. - Лишь одного еще хотят от него боги. Если бы он был хоть капельку царем - сам бы отдал, не позволил бы нам взять силой.
Так- то оно так, но нам надо было что-то делать. Я поглядел за баррикаду на ту лестницу, вспомнил, как там что внизу расположено, -и придумал.
- Касий, - говорю, - атакуй баррикаду. Дави их изо всех сил, чтоб у них и мысли не возникло, что ты только тянешь время. Я знаю еще одну дорогу туда, если только она не завалена. Если пройду - вы услышите мой боевой клич. - Я отыскал глазами Владычицу - критяне надежно охраняли ее, она была в безопасности… Потом собрал вокруг себя Журавлей: - За мной, ребята!
Я повел их обратно вниз по лестнице и через внутренний дворик к северному зданию, за которым находился Бычий Двор. Там была масса кладовок, кухонь и подсобных помещений; и среди них - та старая ламповая с люком в подвалы. Фасад здания рухнул, и верхние этажи уже горели; но внизу стены и колонны были мощны, и на уровне земли можно было проникнуть внутрь. По чести сказать, мне это совсем не нравилось: великая ярость Посейдона могла сделать меня глухим к менее ясному предупреждению, а все это хозяйство, казалось, готово было обвалиться, стоит лишь чихнуть… Потому, прежде чем войти, я помолился ему - попросил дать знак, если гнев его еще не прошел. Но ничего не шелохнулось, только огонь шумел у нас над головами - и мы пошли.
- Предыдущая
- 84/92
- Следующая
