Тесей. Царь должен умереть - Рено Мэри - Страница 64
- Предыдущая
- 64/92
- Следующая
Помню, один вельможа, у которого я обедал, повел нас в свою гончарную мастерскую показать последние работы своих мастеров. У них там начался какой-то длинный разговор, а я его почти не понимал - у них ведь слов гораздо больше, чем у нас… Мне стало скучно, и вот я подобрал кусок сырой глины и слепил маленького быка; таких дома ребятишки лепят, когда играют в грязи, только у них лучше получается - я-то уже разучился… Я уж совсем было собрался скатать комок снова - мой хозяин и его друзья схватили меня за руки, поднялся шум, закричали, что быка надо обязательно обжечь. «Как свежо!» «Как чисто!» - что-то в этом роде они говорили, точно слов не помню. «Как он почувствовал, как понял глину!…»
Я возмутился - за кого они меня принимают?! Пусть я с материка, пусть они меня считают варваром, но я же гость у них как-никак. «Глину я не понимаю, - говорю, - я не среди ремесленников вырос. Но быков я понимаю и знаю, что это не бык. У нас дома, как и здесь, благородный человек знает, как выглядит хорошая работа, хоть и не может сделать ее сам. Не такие мы отсталые, как вам кажется».
Они стали извиняться; говорят, мол, я их неправильно понял, а они ничуть не смеются надо мной… Всерьез, мол… Я сделал то, за что удостоились высочайших похвал их самые лучшие, новейшие мастера… И в доказательство подвели меня к полке, заставленной грубыми жалкими вещицами, какие вы увидите дома, высоко в дальних горах в какой-нибудь захудалой часовне… Их лепит там неуклюжий крестьянин, который в жизни не видел настоящей мастерской, но может продать за горсть маслин или ячменя свои изделия, потому что лучших в округе нет; а те, кто купил, приносят их в жертву богам…
- Вот видите, - говорят, - вот так мы осваиваем простоту и силу древних образцов.
Я сказал, мол, вижу - они меня не разыгрывали, приношу, мол, свои извинения… Задумался. Одна из женщин тронула меня за руку: «Что с вами, Тезей? Вы все еще сердитесь? Или мысли о быках нагоняют на вас такую угрюмость?» Я рассмеялся, сказал какую-то из дежурных фраз, которые нравятся подобным особам… Но думал я не о ней и не о быках. «Мне бы сюда моих Товарищей и пару тысяч воинов - я прошел бы Крит из конца в конец, вымел бы их отсюда. Эти люди впали в детство, это выдохшийся, конченный народ…» - вот что я думал.
Но арена еще была. Мы, Журавли, веря друг другу, чувствуя друг друга, - мы настолько отшлифовали свою пляску, что самые старые старики стали предпочитать нас самым лучшим воспоминаниям своим. Каждый успел уже побывать на волосок от гибели, каждый уже не раз был обязан жизнью команде. Формион и Аминтор, - оба они уводили быка один от другого, - у них уже не возникало разговоров о дерзости и о глине в волосах: в Бычьем Дворе оба были вожди, оба ремесленники. Однажды, когда Хриза потеряла равновесие и повисла на рогах, мне пришлось сделать тот прыжок, что стал гибелью Коринфянина; но в тот же миг Иппий был на месте, с другой стороны, и нам на всех досталась лишь пара царапин, хоть перепугались мы не на шутку.
После этой самой пляски я шел в баню, когда во дворе меня остановила какая-то женщина: «Тезей, пойдемте, сразу же, прошу вас, пойдемте покажитесь моей госпоже. Ей сказали, что вы погибли, и она заболела от горя. Она плачет, кричит - заходится… Бедная маленькая госпожа, в ней души больше, чем тела, такое потрясение может ее убить!»
У меня уже было столько женщин, что мне трудно было управляться с ними, так что новое знакомство меня не прельщало.
- Приветствуйте госпожу от моего имени, - говорю, - и передайте мою благодарность за участие. И скажите, что со мной все в порядке.
- Это не годится, - говорит. - В прошлый раз, когда она любила бычьего плясуна и он погиб, я скрыла это от нее, а она потом узнала. Она не поверит мне, она должна увидеть вас сама…
Я поднял брови:
- Пойдите к ней, - говорю, - уверяю вас, она уже успокоилась.
Она схватила меня за руку, тянет, давай кричать:
- О, не будьте так жестоки, не убивайте мою овечку. Посмотрите, здесь два шага всего!… - И показала на царскую лестницу.
У меня аж дух захватило.
- Что?! - говорю. - А ты не думаешь, что быки меня убьют сразу же?
Она притихла, стала строгой - словно я ее оскорбил.
- Ты!… Невежда и невежа!… За кого ты меня принимаешь - за сводню?… Ох эти дикари!… Что ты еще скажешь?… Ведь ей нет и десяти лет!
Я пошел с ней в чем был - в наряде и украшениях плясуна. Она повела меня по широкой лестнице, что освещалась через отверстие в крыше и держалась на красных колоннах… Потом мы долго крутились по каким-то коридорам и наконец пришли в большую светлую комнату. В одном углу детская кровать, в другом алебастровая ванна, куклы на полу… Стены были чудесные: расписаны птицами, бабочками, обезьянами на фруктовых деревьях… Я разглядывал эти картинки, когда услышал писк, тонкий, словно крик летучей мыши. От кроватки ко мне бежала маленькая девочка, совсем голенькая. Она прыгнула мне на руки и уцепилась за шею - легкая, как те обезьянки, нарисованные на стене. Нянька, что привела меня, и другая, что была в комнате, рассмеялись, принялись шутить… А мне было жалко девочку, видно было, что она горевала не на шутку. Все лицо, даже волосы ее были мокры от слез, а под глазами пятна, как от толченого пурпура. Она была из тех тонкокожих девочек, какие бывают в очень древних домах: каштановые волосы, тонкие как шелк, маленькие ручки будто из слоновой кости, глаза прозрачной чистой зелени… Я поцеловал ее, сказал - это научит ее не плакать раньше времени. Тело ее было нежно на ощупь, словно свежий цветок лилии, а груди только чуть-чуть проглянули… Я отнес ее обратно к кроватке, уложил в постель; она свернулась на боку калачиком, ухватив меня за руку, чтобы сел рядом.
- Я люблю тебя, Тезей, я люблю тебя! Я почти умираю, так тебя люблю.
- Оракулы говорят, что ты будешь жить. А пока - усни.
Она потерлась о мою руку мокрой щекой.
- Ты такой красивый!… Ты бы женился на мне, если бы я была большая?
- Ну конечно. Я бы убил всех твоих поклонников и увез бы тебя на золотом корабле.
Она подняла на меня глаза. Ресницы слиплись от слез.
- Акита говорит, когда я стану женщиной, тебя уже убьют.
- Это в воле бога. Но я стану слишком стар для быков, уж это точно. И тогда вы, прекрасные дамы, все забудете меня.
- Нет! Я всегда буду тебя любить! Когда ты станешь старый-старый… двадцать, тридцать лет тебе будет - все равно я тебя буду любить!
Я рассмеялся.
- Посмотрим, - говорю. - Но я тебе вот что скажу. Когда ты вырастешь, я стану царем, если буду жив. Хочешь поспорим? Это пари для тебя, ясноглазка. Будешь ставить на меня?
- Буду… Но мы теперь помолвлены, ты должен дать мне подарок на память…
Я предложил ей кольцо, на мне их много было, но она затрясла головой:
- Нет, кольца - это всего лишь золото… Мне надо немножко твоих волос. Няня, иди сюда, отрежь у него прядку.
- Послушай, волосы я обещал Аполлону, я не могу их отдавать тебе. И потом, если кто-нибудь ими завладеет - мне могут причинить зло. - У нее задрожали губы, и я услышал, как одна из нянек шепчет: «Вот видишь? В душе он все еще варвар!…» И тогда, - хоть это мне не нравилось, - тогда я сказал из гордости, сказал легко и весело: - Впрочем, ладно. Если хочешь - возьми волосы.
Нянька принесла женскую бритву и отрезала ей прядь моих волос. А она:
- Не бойся, - говорит. - Я буду их хранить крепко-крепко!… Кроме меня, их никто не возьмет!
Когда я уходил, она положила их на ладонь и осторожно гладила кончиками пальцев. Я задержался у дверей помахать ей рукой:
- До свидания, ясноглазка. А ты так и не сказала мне, как тебя зовут…
Она подняла глаза и улыбнулась:
- Федра.
6
Однажды Дедалов Бык поломался. Поломался рычаг, так что голова у него не двигалась. Привели мастеров чинить его; плясуны поначалу собрались посмотреть… но работа была кропотливая, всем надоело - разбрелись. А я остался. Мне всегда было интересно, как что сделано. Теперь я уже понимал немного по-критски - знал ритуальные слова, слышал, как говорят со слугами, - так что мог следить за их разговором. Один рассказывал, что на южном побережье строят наблюдательную башню на случай войны с Египтом. Другой ответил, что он лично ничего не имеет против Фараона. Говорят, он поклоняется лишь Богу Солнца и пренебрегает другими божествами, но ремесленникам у него не худо… «Раньше у них нельзя было делать ничего нового - только копии старых изделий, но теперь человек может получить радость от своей работы… Говорят, у них есть даже законы для ремесленников, и ты можешь работать для кого хочешь. По мне - так египтяне могут приходить хоть сегодня».
- Предыдущая
- 64/92
- Следующая
