Тесей. Бык из моря - Рено Мэри - Страница 62

• Предыдущая
• 62/65
• Следующая

Я сослался на усталость с дороги и сказал, что нам лучше было бы встретиться завтра. Ликомед отозвал слугу назад и больше не говорил об этом, а повел меня в мою комнату. Она возле вершины утеса… Весь замок встроен в утес, словно ласточкино гнездо. В свете заходящего солнца отсюда виден весь остров, а за ним - громадный простор моря.

- В ясную погоду, - сказал Ликомед, - видно Эвбею… Да вон та точка света - это, должно быть, костер часовых там. Но ведь ты привычен к высоте орлиного гнезда; я думаю, твоя Скала еще выше?

- Нет, - сказал я, - под твоей скалой гора, а под моей равнина, так что эта гораздо выше. Хотя если брать скалу саму по себе, по отвесу, то в ней, пожалуй, не так уж и много…

- Если мой дом понравится тебе, - сказал он, - будь как дома и живи сколько захочешь. Я буду рад.

Я на самом деле устал, так что лег сразу и отослал своих слуг… И пока не уснул - думал о том ярком легконогом мальчике, ждущем завтрашнего дня. Хорошо бы избавить его от этого, пусть бы он сохранил в душе того Тезея, который говорит в нем вместо бога; зачем подменять бога хромым стариком с перекошенным ртом?… Я мог бы предостеречь его от него самого, но это его не изменит; человек, рожденный женщиной, не может избежать своей судьбы… Так какая нужда тревожить его короткое утро будущими горестями? Ведь он никогда не узнает тех горестей - он до них не доживет…

Тут меня сморила усталость, я заснул. И мне приснился Марафон.

Это было - словно меня разбудил шум битвы. Я вскочил с незастеленной кровати… Я был в домике старой Гекалины, снова молодой, и оружие было рядом; я схватил его и бросился наружу. Ярко сияло солнце, а к берегу подходил громадный флот чужеземных воинов. Это были не пираты, - слишком их было много, - это была война, и большая война: все мужчины Афин были стянуты сюда защищать свои поля. Как это часто бывает во сне, они были какие-то странные: у них были бронзовые шлемы с изогнутыми гребнями, как у удодов, и маленькие круглые щиты, разрисованные зверями и птицами… Но я узнал в них мой народ, и их было очень мало по сравнению с этой ордой - как нас во время нашествия скифов. Я подумал о городе, о женщинах и детях, ждущих там, - и забыл, что когда-то потерпел обиду от Афин. Я снова был царем.

В бой шла одна пехота. Не знаю, куда подевались колесницы. Тут один из вождей затянул пеан, они издали боевой клич и пошли бегом.

Я подумал: «Они знают, что я с ними! Марафон всегда приносил мне счастье, и теперь я - счастье Марафона». Я легко пробежал через войско в авангард, и когда дошел до цепей варваров - в руках у меня оказался священный топор Крита, которым я убил Минотавра… Я взмахнул им над головой - чужеземцы подались назад, и тут афиняне узнали меня и начали кричать мое имя… Враги бросились бежать к своим кораблям, карабкались на них, падали, тонули… Это была победа, полная и бесспорная. Мы издали победный клич - и мой собственный голос меня разбудил. Луна светила мне прямо в лицо; а я лежал у окна, выходящего на утесы Скироса. Тихой ночью звук летит далеко - даже на этой высоте я слышал шум моря.

Сон исчез. Но почему от него не осталось печали утраты?… С этим плеском волн приходит надежда, как вода наполняет иссохший бассейн. Отсюда из окна мне видно море - гладкое как зеркало, распростертое под луной, - но шум его все сильней… Так, значит, Эдип в Колоне сказал мне правду? Мощь возвращается?… Боги послали меня провожатым ему; послали они теперь мне Ликомеда? «Если мой дом понравился тебе - будь как дома и живи сколько захочешь».

Да, шум растет… Не так торжественно и ликующе, как на Пниксе, но без сомнения, растет, ровно и сильно, и горечь растворяется в нем… Я не отдам свою жизнь чужим, как сделал это Эдип Фиванский. Пусть Отец Посейдон возьмет ее и сбережет для моего народа… А придет такое время, когда она будет нужна, - мой сон предсказал это!… Во сне у них не было царя. Быть может, он не захочет принести себя в жертву?… Они узнали меня и кричали мое имя, какой-то арфист донес его до них… Пока певцы поют и дети помнят - вовек я не исчезну со Скалы!…

Балкон прилеплен к отвесному обрыву, а за ним видно тропинку - лепится по утесу… Это подойдет. Если я уйду отсюда, могут сказать, что Ликомед меня убил. Конечно, неучтиво опозорить моего хозяина; но, кроме Акама, не осталось никого, кто мог бы требовать расплаты за мою кровь; а он - хоть и критянин наполовину - достаточно хорошо знает, как умирают Эрехтиды.

Тропу наверняка протоптали козы; этот мальчик, Ахилл, наверно лазал здесь, ради риска… Да, место конечно не для хромой ноги, но тем лучше: кроме тех, кто знает, - подумают, что несчастный случай…

Прилив подымается. И дышит море - спокойное, яркое, мощное… Сейчас бы плыть под луной - вперед и вперед… нырять с дельфинами, петь…

Вот шагнуть - и опять засвистит в ушах ветер!…

Я приведу здесь вкратце миф о Тезее в том виде, в каком он дошел до греков классического периода. Но прежде мне кажется уместным объяснить, каким образом возникла эта книга.

Недавние открытия в Греции и на Крите позволяют предположить, что легендарный герой Тезей - это не сказочный персонаж, а реальный царь Афин, динамичный лидер, которого по его влиянию на забытую историю тех времен можно сравнить с Александром Македонским.

К классическому периоду легенда о Тезее уже обросла столь невероятными подробностями, что многие принимали ее попросту за сказку, а иные - вслед за Фрезером - за религиозный миф. Исследователи, обратившие внимание на замечательную устойчивость греческих преданий, не разделяли этого мнения. И когда сэр Артур Эванс обнаружил Кносский Дворец с его лабиринтовой сложностью, с его священными топорами, давшими имя самому дворцу, с многочисленными изображениями юношей и девушек, исполняющих Бычью Пляску, с печатями, на которых вырезан быкоголовый Минотавр, - когда это произошло, то рационалисты получили первое подтверждение своих догадок. Та часть истории, что казалась наиболее фантастической, увязалась с очевидными фактами; и стало заманчиво попытаться угадать, где еще под сказочным домыслом кроется историческая реальность давно минувших дней.

Для греков классического периода было аксиомой, что древние герои были людьми гигантского телосложения. Когда Кимон раскопал на Скиросе кости воина бронзового века, они были без колебаний определены как останки Тезея на основании одного лишь их размера. Но юноша, допущенный к Бычьей Пляске, мог быть лишь невысоким, изящным, сухим - такого телосложения требовала рискованная акробатика этого дела, такими изображены плясуны на критских фресках и в фигурках. И на самом деле, основные эпизоды его истории выявляют, что и Тезей был именно таким. Человек, который башней возвышается над всеми своими врагами, не нуждается в том чтобы развивать искусство борьбы. А Тезей всегда сражается с громадными, неуклюжими, зачастую чудовищными противниками - и всегда побеждает быстротой и смекалкой. Предание, что он соперничал в подвигах с Гераклом, вполне может быть отголоском какой-нибудь древней насмешки над чрезвычайно самоуверенным человеком небольшого росточка. Возьмите хотя бы Наполеона.

И если рассматривать миф о Тезее в этом свете - отчетливо выявляется вполне определенная личность. Это человек небольшого роста, но недюжинной силы, очень быстрый, храбрый и агрессивный, в высшей степени сексуальный, чрезвычайно гордый, но способный простить побежденного, - напоминающий Александра своим ранним развитием, даром вождя и романтическим представлением о судьбе.

В уравнительной моде наших дней можно было бы представить Тезея безымянным авантюристом, который добирается до Афин, преуспевая по дороге в грабежах на Истме, и принуждает афинского царя назначить его своим наследником. Но - помимо того что такой шаг был бы для Эгея равносилен самоубийству, не будь он защищен близким кровным родством, - добровольный отъезд Тезея на Крит характеризует его как человека, хорошо подготовленного к своей роли в типичной трагедии ахейского царства.

• Предыдущая
• 62/65
• Следующая