Тесей. Бык из моря - Рено Мэри - Страница 57

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая

У меня не хватило сил даже на то, чтобы попросить его «Хватит», и он продолжал:

- Понимаешь, это была тайна ее болезни, потому он должен был ее хранить.

Передо мной возник образ той женщины. В синяках, как рабыня, и страх тоже рабский, и рабская ложь… Если б ее рассказ был правдой - она исцарапала бы ему лицо, укусила бы его… Его рваная туника, вырванные волосы - это она тянула его к себе, а не отталкивала; синяки на плечах и шее были знаками не похоти его, а гнева - так лев ярится, видя решетки западни со всех сторон… Когда она закричала, он схватил и тряс ее в слепом бешенстве, забыв свою силу; но я-то, я - как я мог этого не понять?!

- Он сказал мне, - голос мальчика окреп, - мы с тобой уедем вместе и будем гостями Аполлона. Всякое зло - это болезнь, а Его музыка излечивает… В Эпидавре все будет хорошо.

Я встал. Голова у меня кружилась, ноги дрожали… От гладкого маслянистого моря мутило страшнее, чем от любого шторма… И вдоль берега этого кошмарного моря шла дорога: дорога в Эпидавр.

- Отец, это правда, я клянусь!… Клянусь, если я лгу - пусть Аполлон убьет меня своей стрелой! Это правда!… Скорее, отец, останови землетрясение!

Ужас охватил меня.

- Я не бог!!! - кричу.

Но его темные глаза не отрывались от меня, и это были не только его глаза: он бросил вызов смерти, он принес в жертву свой страх, - и эта святость еще жила в нем, бог в нем взывал к богу во мне… Но в душе моей больше не было бога, который мог бы ответить, - лишь боль земли я чувствовал…

- Оставайся тут, где лежишь, - сказал я. - Я найду его.

Побежал вниз по склону через оливы, скликая на ходу своих людей; они топали следом с лицами, перекошенными страхом… Через плечо я успел увидеть, что старый борец поднимается к мальчику. Тот сидел спокойно. Не знаю, какие внутренние путы порвались в нем в тот день, но с тех пор приступы становились все короче и слабее, а теперь - когда он повзрослел - прошли совсем…

Внизу в загоне лошадей привязывали к кольям, чтоб они не разбежались, когда задрожит земля. Большинство из них ржали и бились на привязях, но я выбрал спокойную пару и крикнул, чтобы подали гоночную колесницу. Впервые, сколько себя помню, я перед землетрясением повысил голос.

Когда я погнал их вниз к берегу, то не чувствовал ни страха, ни трепета - только что-то странное, вроде сильной лихорадки. И кони тоже чуяли это во мне, они рвались вперед без кнута, словно хотели убежать от меня… Я и сам хотел.

Еще есть время, я думал, все-таки еще есть. Он уехал - как давно?… За это время можно натянуть струны и настроить лиру, или вывести корабль из бухты, или проехать несколько поворотов вдоль дороги… А скоро начнется?…

С трудом пробираясь по мокрой грязной равнине, я вспомнил, как он прислал мне девушку-рабыню; иначе, поссорившись с Федрой, я мог узнать правду… Он боялся за меня и за своего брата, - а опасность для себя самого разглядел слишком поздно, таких вещей он не умел предвидеть…

Дорога снова поднялась, и далеко впереди, в кипарисах, я вновь увидел его колесницу. Его кони двигались шагом. Я подумал - он увидел меня, он ждет, все спасено… Помахал рукой, чтоб привлечь его внимание… Но он просто давал отдышаться своей упряжке и теперь погнал снова. У него были все три его лошади - ведь он уезжал навсегда… Когда они тронулись, стало видно, что кони начинают беспокоиться; но в следующий миг он скрылся из виду.

Наверху дорога была хороша: дождей не было уже дня три. Я взялся за хлыст, - но упряжка была уже не та: в загоне лошади еще не знали, а теперь почуяли; они то осаживали, то рвались вперед, одна с визгом поднялась на дыбы… Я удерживал их из последних сил… И - повиснув на вожжах, откинувшись назад, - поверх задранных голов лошадей я вдруг увидел залив под собой. Он уходил. Вода на глазах откатывалась от берега, обнажая морское дно, которого не видел ни один из смертных, - груды водорослей, гниющие обломки затонувших кораблей… И уходила все дальше и дальше, словно ее засасывала гигантская глотка.

Я знал не меньше своих коней. Колесница развернулась, и мы рванулись прочь от моря, - один трехголовый зверь, наполненный общим ужасом, вверх от дороги через земли какого-то хутора, - по полям, через арыки, сквозь виноградники… Жена того крестьянина и все его детишки с криком выбежали из дома…

Бог был их другом: благословил их и спас моим появлением. Кто может проследить пути Бессмертных?

Кони мчались через виноградники в дикую чащу; колесница раскачивалась и прыгала на кочках и камнях… Я обмотал вожжи вокруг себя, но только один раз, - боялся, что опрокинусь. Когда чаща замедлила их бег - я освободился и прыгнул. Упал, покатился, поднялся на ноги весь избитый и ободранный, содрогаясь от прикосновения к земле… Весь скот в хлевах мычал и ревел; снаружи козел с ошалевшими глазами разразился диким криком… И в этот момент земля содрогнулась.

Под ногами загрохотало и заходило ходуном, с треском рассыпались каменные стены дома… Я слышал, как завопила женщина и охрипшим от страха голосом ей ответил с поля ее муж; слышал, как заплакали детишки и завыли собаки… И чувствовал, что болезнь землетрясения ушла из головы моей и из живота. И не мог понять: ведь все уже позади, так почему же этот страх?

Мимо пробежал заяц… Почти коснувшись моих ног, он огромными прыжками промчался вверх по склону, - и тогда я глянул на море.

Залив наполнялся снова, - вода возвращалась, - но не потихоньку, как уходила, а громадной стремительной волной, захлестывая берега. Рыбачьи лодки перелетели на ней Псифийский мол, словно детские игрушки на веревочке; прямо подо мной соленое море залило дорогу и поднялось вверх на распаханные склоны, потом замерло - и откатилось назад, смывая и унося с собой все подряд… Настала мертвая тишина; и пока еще не начался снова гвалт вокруг - с севера, вдоль дороги, донесся истошный крик взбесившихся лошадей и свирепый рев быка.

Я не удивился, что там такое, - это был голос моего страха… Из этого шума, словно царский боевой клич из шума битвы, вырвался крик - голос, который я бы узнал из тысяч… И оборвался. Снова раздалось дикое ржание, опять стихло, опять началось… Моя пара, запутавшись в постромках опрокинутой колесницы, тоже вопила от ужаса…

Я подбежал к своим коням, продираясь через кустарник, крича, чтоб кто-нибудь помог… Но крестьянская семья продолжала ковыряться в своих руинах; только что они слышали бога и не могли пока услышать царя… Я обрезал кинжалом постромки и вожжи охромевшей лошади; сколько осталось я мог проехать и на одной.

Дороги больше не было: грязь и слизь, груды плавника, рытвины от камней и сами камни… Конь скользил и спотыкался, и я не мог подгонять его; будь то несколько лет назад - я сам бежал бы быстрее.

В грязи корчилась умирающая рыба… Возле дороги раздался свист, - конь шарахнулся и едва не сбросил меня, - это дельфин, сопя своей ноздрей, пытался добраться до воды… В том месте склоны круче, дорога поднималась и должна была вот-вот выйти за линию потопа, а лошади все кричали на том же месте, где я их услышал сначала, замолкая иногда, как умолкают от усталости звери в западне… Еще раз проревел бык, с яростью или с болью, мой конь снова забился от страха; усмиряя его, я все время ждал, что прозвучит еще один голос… Не было.

В конце подъема дорога изгибалась, и там я увидел. Спрыгнул и побежал.

До них было меньше полета стрелы; на берегу под дорогой копошилась окровавленная масса спутанных зверей, - рвались и бились искромсанные кони, - а над ними, на том месте откуда они упали, на дороге, опустив голову, стоял бык. Волна выбросила его из загона и забросила сюда; передняя нога у него была сломана; он ревел - от страха, ярости и боли - и хромал, пытаясь рыть землю копытом… Облепленный водорослями и тиной, черный бык Посейдона.

Бык из моря.

Там, внизу, были люди. Пока я бежал, они добивали ножами искалеченных лошадей; те одна за другой издавали последний смертный крик, кровь хлестала из них, а люди теснились, нагнувшись над чем-то под ними.

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая