Мой загадочный двойник - Харвуд Джон - Страница 8
- Предыдущая
- 8/17
- Следующая
Я столь глубоко погрузилась в воспоминания, что вздрогнула от неожиданности, услышав голос Беллы, которая появилась в дверях и сообщила, что «мистер Мардант» желал бы повидать меня, если я достаточно хорошо себя чувствую. Я не увязала имя с прощальной репликой доктора Стрейкера и неохотно согласилась, решив, что меня хочет осмотреть еще один врач. Однако молодой человек, минуту спустя возникший на пороге палаты, внешне походил скорее на поэта, нежели на медика.
Он был примерно одного роста с доктором Стрейкером, но худой, почти изможденный, с густыми каштановыми волосами, довольно длинными и разделенными на прямой пробор посредине головы. В темно-коричневом бархатном костюме, белой сорочке с отложным воротником и полосатом галстуке. Свет из окна падал прямо на лицо, освещая тонкие нервные черты и темные влажные глаза.
– Мисс Феррарс? Я Фредерик Мордаунт, помощник доктора Стрейкера. Он попросил меня заглянуть к вам.
Имя «Мордаунт» отозвалось в памяти слабым эхом, подобным отзвуку далекого колокола, но уже в следующий миг оно бесследно растворилось в волне облегчения, захлестнувшей меня при словах «мисс Феррарс». Говорил молодой человек тихим нерешительным голосом, словно мы с ним находились не в больничной палате, а в светской гостиной. Я пригласила его присесть, но он продолжал неловко стоять в дверях.
– Пожалуй, не стоит… – заикаясь, пробормотал мистер Мордаунт. – Я не врач, и мне не пристало… Тут совсем рядом гостиная, камин разожжен… и я подумал, если вы уже достаточно окрепли, мы могли бы…
Через двадцать минут я шла по полутемному коридору – не совсем твердой походкой, но без помощи Беллы. Девушка постаралась привести меня в приличный вид, и, хотя я по-прежнему ощущала себя страшно грязной, голубое шерстяное платье Люси Эштон сидело на мне как влитое. Мистер Мордаунт ждал у окна в комнате немногим больше моей, но оснащенной диванчиком и двумя потертыми кожаными креслами, стоящими по обе стороны от камина. Серые обои с вертикальными темно-зелеными полосами вызывали в воображении образ зарешеченной тюремной камеры с закопченными дымом стенами. Над каминной полкой висела выцветшая гравюра со сценой охоты.
– Мы с вами уже встречались прежде, мисс Феррарс, – сказал молодой человек, когда мы уселись у камина. – Именно я принял вас в клинику… под именем Люси Эштон, – добавил, слегка покраснев. – Но вы меня не помните, верно?
– Да, сэр, не помню. Позвольте спросить, что вам сказал обо мне доктор Стрейкер?
– Мне известно, что вы перенесли тяжелый припадок и полностью утратили память о последних нескольких неделях. И что вы предпочитаете, чтобы вас называли «мисс Феррарс»…
– Я и есть мисс Феррарс, – перебила я. – Полагаю, доктор Стрейкер показал вам телеграмму?
– Боюсь, да. Но, мисс Феррарс, я здесь не для того, чтобы ставить под сомнение ваше… в смысле, я не имею такого права, ведь я не медик. Доктор Стрейкер просто считает, что беседа в непринужденной обстановке поможет вам вспомнить…
Молодой человек сделал порывистый жест, и тут же смущенно сцепил руки.
– Мистер Мордаунт, – твердо произнесла я, – хотя я не в силах объяснить происшедшее со мной, вы должны понять, что телеграмма – это какая-то ошибка или мошенничество и что я непременно уеду домой в понедельник.
Он пробормотал несколько слов, явно призванных меня успокоить, но больше ничего не сказал.
– Позвольте спросить, – продолжала я, – какое впечатление я произвела на вас, когда появилась здесь?
– Ну… – начал он, снова краснея. – Вы казались очень взволнованной и испуганной, как многие пациенты в первый день своего пребывания в клинике, но исполненной решимости поговорить с доктором Стрейкером, и ни с кем другим, о «срочном деле конфиденциального характера», как вы выразились.
– А кроме того, что вы записали, я еще что-нибудь говорила? О том, почему сюда приехала?
– Нет, мисс Эш… то есть Феррарс… не говорили. Вообще вы держались так, словно… как бы поточнее сказать… словно вы автоматически повторяете зазубренный урок, но ваши мысли где-то далеко.
– А потом? Вы говорили доктору Стрейкеру, что видели меня бродящей по территории.
– Да, видел. И даже издалека вы выглядели положительно несчастной. Один раз я подошел и спросил, не могу ли я чем-нибудь вам помочь.
Он просительно посмотрел на меня, будто надеясь, что я его вспомню.
Я собиралась спросить, что же я ему ответила, но тут вошла Белла с подносом.
– Уже почти полдень, – промолвил мистер Мордаунт, – и я подумал, вы не откажетесь… я взял на себя смелость заказать легкий ланч.
Я осознала, что впервые за время своего пребывания в лечебнице я по-настоящему голодна. Странно было сидеть у камина, прихлебывая чай и поглощая бутерброд с креветками, в обществе этого привлекательного молодого человека, и внезапно в душе моей всколыхнулась надежда. Почему бы мне просто не сказать, что я уже совершенно оправилась и мне нет никакой необходимости ждать возвращения доктора Стрейкера? Я помнила, что денег у меня нет, но, может, он даст мне взаймы на дорогу до Лондона?
– В чем состоит ваша работа у доктора Стрейкера, мистер Мордаунт? – поинтересовалась я.
– Главным образом, мисс Феррарс, я отправляю обязанности секретаря. Как вы понимаете, у нас здесь невпроворот бумажной работы. Но доктор Стрейкер не только умнейший, а и добрейший человек. Сколько я себя помню, он всегда был мне вместо отца.
– Вы знали его еще до того, как приехали сюда?
– Нет, мисс Феррарс, я здесь родился.
– Значит, ваш отец был врачом?
– Нет, душевнобольным.
Я ошеломленно уставилась на него:
– Ваш отец содержался здесь?!
– Да, все последние годы своей жизни. Видите ли, мисс Феррарс, Треганнон-хаус стал психиатрической клиникой всего лишь лет двадцать назад. А до этого был моим родовым домом.
– Вашим домом?
– Да. Мордаунты жили здесь с тысяча семьсот двадцатого года, когда мой прапрадед женился на представительнице рода Треганнонов. То был союз двух богатых семей, укрепивший положение обеих, а также соединивший две родословные линии, отмеченные сильной наследственной предрасположенностью к меланхолии, маниакальным состояниям и умопомешательству. Мой дед Джордж – по прозвищу Бесноватый Мордаунт, самый безумный из всех моих предков, – промотал львиную долю фамильного состояния, а из его детей один только мой дядя Эдмунд избежал тяжелой душевной болезни. Но мне не следует вести такие разговоры…
– Нет-нет, продолжайте, пожалуйста, – попросила я. – А жива ли ваша матушка, позвольте спросить?
– Не знаю, – ответил мистер Мордаунт. – Я ее почти не помню. Она сбежала с другим мужчиной, когда мне было четыре года. И можно ли ее винить?
Он говорил без всякой обиды, и сердце мое преисполнилось сочувствия.
– Очень жаль это слышать. А братья или сестры у вас есть?
– Нет. Мы с дядей Эдмундом – единственные живые Мордаунты, во всяком случае в этой злосчастной ветви семейства. Здоровье моего дядюшки быстро ухудшается; боюсь, ему недолго осталось.
– Ваш дядюшка тоже обитает здесь?
– Да. У него комнаты на первом этаже, но в последние дни он почти не выходит.
– А… как вы воспитывались?
– Меня вырастил дядя Эдмунд; он платил за мое частное обучение на дому, и я всем ему обязан. Ему и доктору Стрейкеру. Они подружились во время учебы в Оксфорде. Доктор Стрейкер уже тогда глубоко изучал душевные недуги, а дядя Эдмунд поклялся сделать все возможное для того, чтобы снять родовое проклятие, как он выражается. Они мечтали основать психиатрическую клинику на принципах гуманизма и просвещения, наподобие Йоркской лечебницы для душевнобольных – вы о ней слышали?
Я не слышала, но кивнула, не желая прерывать мистера Мордаунта.
– Вступив во владение поместьем, дядя Эдмунд учредил психиатрическую клинику Треганнон и назначил доктора Стрейкера на должность главного врача. Дядя верил в него безоговорочно, хотя он и практиковать-то тогда еще толком не начал. Денег едва хватило, чтобы заплатить за лицензию. Мой дядя, хотя он совершенно не склонен к легкомыслию, частенько говорил: раз уж здесь все равно сумасшедший дом, так давайте хотя бы превратим его в коммерческое предприятие. И вот уже много лет дело процветает; построена значительная часть нового здания, что не может не радовать… правда, я бы предпочел, чтобы все здесь пришло в упадок за отсутствием пациентов, – добавил он с неожиданной горячностью.
- Предыдущая
- 8/17
- Следующая
