Ибн Сина Авиценна - Салдадзе Людмила Григорьевна - Страница 29

— У Зенона все может быть. Следи внимательно ял моими словами. Дорога между Ахиллесом и черепахой будет все время сокращаться. Так?

— Так.

— Как бы дробиться, стремиться превратиться в дочку.

— Ну.

— Но никогда она к точке не придет.

— Почему?

— Дорога-то перед черепахой бесконечна! Значит, бесконечным будет и это дробление.

— А мы перегородим дорогу! — говорит Али.

— Хорошо. Вот стена. Я пускаю в нее стрелу. Мысленно, конечно. Ты видишь стрелу? Легат она?

— Летит.

Это тебе только кажется, что летит. Стоит она на месте!

— Как?!

— А вот так! Из чего состоит полет стрелы?

— Не знаю.

— Из маленьких кусочков времени, — таких, за которые стрела успевает занять место, равное самой себе. Понимаешь? — ну.

— Значит, она как бы стоит в воздухе в каждый этот момент, А если сложить все эти моменты, то получится, что стрела все время., стоит. Не летит! А о чем это говорит? О том, что истинное бытие неподвижно. Нам только кажется, что стрела летит.

— Но я-то хожу перед вами! — вскричал возбужденно Али. — Я кидаю вот камень в стену, и он долетает до нее! Слышите удар?

— Это тебе только кажется, что камень долетев.

Али долго смотрел на Муса-ходжу, потом закрыл голову чапаном.

— Уходите… Страшно, „Все, — думает Ибн Сина, — философия зашла в тупик, Вмерзла в нелепость. Надо как-то размораживаться „Разум неподвижен. Разум неподвижен“, — повторяют на все лады философы.

Народ перестал приходить на площадь, где происходили диспут“.

— Разум неподвижен, ладно, — соглашается Анаксагор.

— Но ведь из чего-то он все же состоит?

Философы повернули к нему головы.

— Из чего?

— Наверное, из понятий. Тогда получится, что БЫТИЕ — ЭТО ДВИЖЕНИЕ. ОТ ОДНОГО ПОНЯТИЯ И ДРУГОМУ!

Как будто впустила свежий воздух в душную комнату. Площадь снова стала наполняться народом.

— А с чего началось движение? — спрашивают Анаксагора.

— Был, я думаю, первотолчок!

— Что же тогда такое — мир становления?

— Хаос бесконечного числа вечных сущностей. И Разум приводит их в круговое движение. В середину собирается плотное, легкое — вверху. Комки, оторвавшиеся при вращении, оформляются в планеты… [59]

— А как же зародилась на нашей планете жизнь?

— В Космосе летают семена жизни. Одно из них в попало на Землю.

— А от чего мир погибнет?

— Движение — это’ несоответствие действительности понятиям о ней. Как только все части действительности совпадут со всеми предназначенными им понятиями, наступит гармония и движение прекратится. Но Разум снова будет двигаться. Сначала в самом себе: от понятия к понятию, пока не захочет познать себя. Тогда он снова запустит мир, где управлять движением будет случай.

— А чем же дорого тебе такое существование мира?

— Тем, что я могу созерцать постепенно выстраивающийся космический порядок! [60]

Растаяли последние звезды. Белый рассеет отодвинул ночь. В чистоту и, свежесть огромного неба вступило Солнце. Люди поднялись, умылись прохладным песком. Начали вьючить караван.

Тронулись…

Теперь путь лежал на Адам кырылган — „Место, где погиб человек“ — самый изнурительный переход. Опять ни птиц, ни насекомых. Только выбеленные кости прежних путников, отполированные горячим песчаным ветром, словно драгоценность.

Хозяин смазывает на привале ногу рабу-славянину, разбитую цепью, перевязывает чистой тряпкой…

„Сегодня бог бьет тебя по голове, а завтра гладит по щеке“, — вздыхает Ибн Сина, глядя на эту сцену, — я продолжает думать о Неизвестном философе.

… Демокрит заменил „понятия“ атомами. Причиной первотолчка объявил столкновение атомов, рождающее вихрь огромной силы и скорости. Вечное вращательное движение Космоса поддерживается, мол, перевесом той или иной противоположности.

„Перевесом Ненависти и Любви, — уточнил Эмпедокл. — Любовь — причина единства и добра. Ненависть — множественности и зла“.

— Демокрит запирался в надгробия, чтобы ему не мешали думать, — рассказывает Муса-ходжа крестьянину Али. — Когда умер его отец, взял себе меньшую долю наследства, но деньгами. Совершил путешествие в Египет, Халдею, Индию, родину Гераклита — Эфес. Вернулся нищим. За растрату отцовского наследства по греческим законам стал отверженным. Но… „одно причинное объяснение, сказал он, предпочитаю персидскому престолу“. Ему всегда было смешно смотреть на людей, а Гераклиту — грустно. Гераклит, этот плачущий философ, похороненный на главной площади Эфеса, стал национальным героем, и еще несколько веков эфесцы печатали на монетах его лицо. Демокрита называли смеющимся философом. И еще Философом Чести. Так представляешь, как же надо было прожить жизнь, чтобы и ее сделать аргументом своей философии?!

— Чем?

— Ну, пашешь ты поле судьбы одним конем. А если сделаешь из своей чисто прожитой жизни второго коня?.. Демокрит вернул уважение народа, когда прочел на площади свой первый философский труд. Эмпедокл и вовсе объявил себя богом. Сказал:

„У света есть скорость“?

„Мы не видим этого! — рассмеялись люди. — Свет как воздух. И никуда он не движется!“

„Не видите потому, что скорость света очень велика“.

„А ты почему видишь?“

Вот тут он развел руками и сказал: „Потому, что я — бог“.

Но, боясь случайной смерти, которая разуверила бы людей в его божественной природе, а значит, и во всей его философии, он бросился в кратер Этны. Вулкан же злорадно выбросил к людям его медную сандалию. Только у него были такие сандалии. „Что ж, не столь важна истина, сколь способ доказательства ее…“ — сказала доброта людей.

От стоянки Адам кырылган двинулись к стоянке Тюнюклю, куда прибегала ненадолго Джейхун. Этого отрезка пути ждал» с ужасом. Отсюда начинались страшные «собачья дни», и которые обязательно кто-нибудь погибал. Не было еще каравана, благополучно миновавшего это место. Не жажда, так сжигающий ветер теббад выбросит из жизни. Когда идут в противоположном направлении, — от Тюнюклю к Бухаре, даже верблюды долго оглядываются на Джейхун и вздыхают.

Хозяин бьет раба…

Но вот случай заклинивается. Хозяин бьет и бьет раба, бьет и бьет, бьет и бьет. Раб начинает думать: «Как неразумно поведение хозяина! Разум — это добро. Разум — это счастье».

И рождается Сократ.

Сократ… Ибн Сина долго сидит и перебирает в ладонях песок. Песчинки — люди. Жизнь — ветер. Философы спотыкаются о барханы — великое скопление песчинок, но и тогда их не видят: глаза подняты к песчинкам звезд.

Сократ первым увидел человека и сказал:

— Вот что — главное. Природа — непознаваема, обмануть ее нельзя, а человечество — можно. Истинная нравственность человека — природная, а не воспитанная культурой. Страж истинности — разум. Надо заново все переосмыслить, когда приходишь в мир. Скепсис против всего. Надо разрушать все те понятия, которые культура создала до тебя, и найти новые. Вот что такое, например, человек?

Аристотель: «Живое существо. Разумное. Смертное. Способное вмещать в себя ум и знания».

Платон: «Живое существо. Бескрылое. С двумя ногами и плоскими ногтями, способное обладать общественным сознанием».

Сократ: «Я ничего не знаю о человеке. Не знаю даже, в каком он находится положении в сравнения со вселенной. Я не знаю: человек ли я или еще какой-нибудь зверь, более пестрый, чем Тифон[61]».

Вот с такого скепсиса, снимающего все наслоения культуры, и начинал мыслить Сократ. Задумавшись, он мог стоять сутки среди толпы, когда искал какое-нибудь понятие. Главное — выработать понятийное мышление, говорил он. И сохранить нравственность — эту великую красоту философия.

— Зачем ты, Сократ? — спросили его афиняне.

— Я приставлен к вам богами, как овод к коню.

— Афинянам он стал костью в горле, — рассказывает Муса-ходжа крестьянину Али. — Обвинили его в бесчестии. Вот тут он и должен был унизиться и попросить оставить ему жизнь. Но Сократ есть Сократ…