Когда я был произведением искусства - Шмитт Эрик-Эмманюэль - Страница 9

• Предыдущая
• 9/43
• Следующая

— Когда она умерла?

— Она вовсе не умирала. Она добровольно заснула глубоким морозным сном, — он на секунду задумался: — Постой, это было… — Он напряг свою память, затем, отчаявшись, посмотрел на счетчик морозильника: — Десять лет! Да-да, уже десять лет назад…

Он был искренне удивлен, что с той поры прошло столько лет. Похоже, он не особо скучал по ней.

— Как вы думаете, она нас слышит?

— Да ты что, мой юный друг! Еще до того, как она подвергла себя заморозке, она вокруг себя никого не слушала, с чего бы ей менять свои привычки.

Он поднял руки, взывая к неоновым лампочкам:

— Послушайте, десять лет! А я ведь помню эту церемонию, словно это было вчера. Донателла была так счастлива устроиться в этой обители.

— Вы хотите сказать, что она добровольно вошла в морозильную камеру?

— Она считала себя настолько красивой, что, пока время не тронуло ее красоту, решила заморозить себя в возрасте двадцати восьми лет. Она была убеждена, что наука рано или поздно придумает способ бороться со старостью, и потребовала в письменном заявлении, чтобы ее разморозили, как только это случится. Даже спустя тридцать или пятьдесят лет.

Он продолжал рассуждать вслух:

— Я глубоко оценил ее выбор. Донателла никогда не допускала компромиссов. Она спокойно возлегла на ледяное ложе, словно это был обычный сеанс массажа в салоне красоты.

Он улыбнулся нахлынувшим на него воспоминаниям.

— Это был настоящий праздник: я одел всех слуг в костюмы пингвинов; наши друзья, съехавшиеся на церемонию из разных уголков мира, бросали к ее ногам, когда она шествовала к морозильной камере, охапки эдельвейсов, и наконец она уснула, убаюканная пением китов. Это было впечатляющее шоу, скажу я вам.

— Никто не сможет выжить при такой температуре. Она, должно быть, сразу же умерла! — воскликнул я.

Он в задумчивости посмотрел на супругу.

— Мнения разошлись. Я консультировался и с адвокатами, и с научными экспертами. Первые утверждают, что она мертва, другие — что она пребывает в зимней спячке. Необходимо растопить ее, чтобы узнать наверняка. Но в этом случае существует большая опасность, что она погибнет при разморозке. И никто не желает брать риск на себя. Короче говоря, пока она остается в холодильнике, я не могу вновь жениться.

— А вы хотели бы?

— Мои отношения с Донателлой весьма охладились. К тому же, женитьба — одна из моих любимых привычек. Я считаю, что моя креативная гениальность нуждается в музах. Донателла была моей восьмой супругой.

Он почесал голову.

— Она — моя восьмая супруга. И по-прежнему остается таковой, поскольку на сегодняшний день никто толком не может сказать, мертва она или жива. Придется ждать, когда научный прогресс скажет свое слово. Странная ситуация, тебе не кажется? Я не знаю, являюсь ли я вдовцом Донателлы или станет ли Донателла однажды вдовой Зевса-Питера-Ламы.

Мы покинули холодный зал. Я не был недоволен возвращением в нормальную атмосферу, пусть даже в белую комнату с белой мебелью.

Титус-ветчина объявил нам, что для Паолы сегодня выдался поистине несчастный день, поскольку, оступившись на лестнице, она сломала ногу, и ее уже увезла карета скорой помощи. Зевса, однако, нисколько не взволновала эта новость.

— Знаете ли вы, мой юный друг, статистика утверждает, что на нашем острове человеческая особь мужского пола познаёт за свою жизнь в среднем пятьдесят семь с половиной женщин.

— Пятьдесят семь женщин…

— …с половиной! Да, такие вот дела, нужно пятнадцать лет заниматься математическими исследованиями, чтобы позволить себе разрезать женщину на две части. Разумеется, я совершенно далек от всяких цифр. Я никогда не допущу, чтобы меня относили к чему-то среднему. Я выше количества обласканных мною женщин. Я выше количества взятых мною в жены женщин. И я обязан этим идее, которая есть у меня относительно своей личности.

— Зачем же вы женитесь?

— Мишура, мой юный друг, мишура! Ни одна женщина не будет уважать вас без мишуры. Нужны церковь, фата, голубки, орган, подарки, тещи-свекрови, лепестки роз, платочки, вечеринки, гости, а иначе женщины примут вас за того, кто мы есть на самом деле, — просто за помешанных на сексе мужиков. Без торжественной мишуры они примут вас за вульгарного любовника.

Он вдруг с яростью набросился на меня:

— Поскольку я — муж, молодой человек, муж! Не любовник! Если я играю в пьесе, я желаю иметь благородную роль. Только как муж я реализую весь свой огромный потенциал по отношению к женскому полу. И я хочу, чтобы его представительницы были обязаны мне во всем.

— А что стало с другими вашими женами?

— Они все умерли.

Замолчав, Зевс-Питер-Лама подошел к окну и нахмурил брови.

Внизу, на лужайке, целая бригада садовников возилась с голубями. Зевс толкнул окно и заорал не своим голосом:

— Что это за синий цвет? Вы что, смеетесь надо мной? А ну-ка, быстро замените этот синий!

Выглянув в окно, я увидел, что слуги занимаются раскрашиванием настоящих живых голубей.

— Сделайте синий цвет светлее. Я хочу, чтобы он был почти васильковый. Я же показал вам образец. Цвета перванш… при свете солнца. Ведь я не требую от вас ничего чрезвычайного! Цвета перванш… при свете солнца!

Я сгорал от любопытства, чтобы узнать, с какой целью Зевс раскрашивает перья своим голубям, но мне все же удалось погасить его. По-видимому, в знак благодарности за мое молчание он сам ответил на мой немой вопрос:

— Это нужно для моей радуги.

Я кивнул головой с понимающим видом, хотя так ничего и не понял, и вернулся к разговору о его женах.

— Выражаю вам свое соболезнование в связи с кончиной всех ваших супруг.

— Вот как? — пытливо посмотрел он на меня. — Вы говорите то же самое, что и все. А для меня это не было страшным ударом. Каждая из этих кончин стала отдельной главой в моей судьбе. Последним мазком художника в картине. Окончательным мазком. Словно была перевернута последняя страница в повествовании, которое превратилось в легенду. Мне очень повезло с женщинами — они блестяще смогли войти в мою жизнь и не менее блестяще покинуть ее. У них был прирожденный дар к мизансцене. И потом, поверь мне, гораздо приятнее вспоминать о мертвой, чем о живой жене, которую ты покинул. Я становился вдовцом семь раз, женился восемь раз — и был всегда счастлив!

Он опустился на белый табурет, который я сразу не заметил, и углубился в воспоминания:

— Первая, Барбара, была натурой чрезвычайно мистической. Она поддерживала регулярные отношения с умершими, постоянно покручивая столики для установления с ними духовного контакта. Однажды утром она оставила на нашей супружеской кровати записку: «Я слишком любопытна, мне необходимо это увидеть, я не могу больше терпеть» и отправилась на тот свет, к своим собеседникам по спиритическим сеансам. Вторая, Роза, личность гораздо менее духовная, так жадно жрала всё, что оказывалось у нее в тарелке, что однажды подавилась устрицей, так как заглотнула ее вместе с ракушкой. Третья, Ева, модная фотомодель, тоже подавилась, но на этот раз причиной смерти стала виноградинка, малюсенькая виноградинка, с которой она забыла снять кожицу. И вот вам результат, поскольку она два года страдала анорексией, что, впрочем, весьма часто встречается среди ее коллег. Лизабетт, четвертая, хронически страдала повышенной эмоциональностью, и в один прекрасный день ее сердце остановилось, не выдержав ужаса при просмотре телевизора, когда одна любопытная мышка-садистка преследовала бедного, великолепно нарисованного кота. Пятая… Постойте, как же звали пятую?

— Вы не можете вспомнить имя вашей пятой супруги?

Он презрительно смерил меня взглядом, словно перед ним стоял неотесанный мужлан.

— Молодой человек, я еще не встречал ни одного мужчину в мире, женившегося восемь раз, который сходу вспомнил был бы имя своей пятой по счету супруги!

Перебирая в уме имена, он прикурил свою привычную парочку сигарет. По одной для каждой руки.

• Предыдущая
• 9/43
• Следующая