Сердце мира. Чудовище. Мечта мира - Хаггард Генри Райдер - Страница 24

• Предыдущая
• 24/113
• Следующая

— В чем эта цель, я до сих пор плохо понимаю. И при чем тут мы?

— Цель всей его жизни — восстановить павшее царство Сердца. Я не верю богам Зибальбая, но верю его видениям, так как они привели его ко мне. Ни один из нас порознь не может достигнуть успеха!

— Почему это?

— Мне нужны средства, а ему — люди. Если он даст мне средства, я доставлю ему людей тысячами!

— Начинаю понимать, но боюсь, что вам встретятся серьезные препятствия на вашем пути. Но что должны делать Майя и я, не собирающиеся восстанавливать царство? Мы будем простыми зрителями?

— Как можно так говорить! Она ведь наследница своего отца, а вы оба… стали так близки друг другу, — добавил я после минутного размышления.

— Я не думал, что вы заметили нашу взаимную привязанность, Игнасио. Я ничего не говорил, так как знаю, что вы ненавидите женщин.

— Я не совсем слеп, сеньор. К тому же нельзя не заметить, когда в жизнь друга входит женщина. Нет, вы не можете не быть действующим лицом, но какова ваша роль — не знаю. Она зависит, впрочем, от откровения богов Зибальбая, или, собственно, того, что он примет за откровение. Пока что он расположен к вам, так как допускает, что оракул признает вас сыном Кветцала, который спасет весь народ. Таково пророчество. Но будьте осторожны: если он придет к обратному заключению, то сметет вас с лица земли, и вы должны будете расстаться с Майей!

— Этого никогда не случится, пока я жив!

— Может быть, но те, которые мешают жрецам или земным владыкам, недолго живут. Еще нет оснований падать духом: я здесь нужен и потому могу во многом помочь. Я дал Майе клятву, что сделаю для вас обоих все, что только буду в состоянии сделать. Быть может, что и вы поможете мне.

— Во всяком случае, мы будем держаться вместе. Но о будущем рано толковать, а теперь пора спать. Верно только одно: если только не умрет Майя или не умру я, то она будет моей женой.

Было совершенно темно, когда на следующее утро нас разбудил голос Зибальбая:

— Вставайте! Пора двигаться в путь!

— Разве носилки уже здесь? — спросил я.

— Нет. Они могут быть только через несколько часов. Но я непременно желаю быть сегодня в городе и потому мы пойдем навстречу носильщикам.

В общей комнате мы застали наших спутников уже совершенно готовыми. На столе стояла еда.

— Ешьте и идемте! — торопил нас старик.

Ветра не было, но холод стоял довольно сильный, и мы старались согреться быстрой ходьбой. Когда стало светать, я заметил, что вся окружающая местность, насколько мог видеть глаз, понижалась, образуя как бы очертание чаши, окаймленной с боков горами. Вдали виднелись священные воды озера, в которое текли многочисленные ручьи с соседних склонов. Но больше всего мое внимание привлек густой туман, точно наполнивший воздух; вскоре он стал рассеиваться, и нашим очарованным глазам открылась величественная панорама. Необычность картины заставила меня даже остановиться. Серебристые ручьи протекали по зеленой долине, за ней виднелись рощи, вдали блестело озеро, а на большом острове посреди озера возвышался город, очертания которого выступали на фоне небесной синевы.

— Там находится моя родина! — произнесла Майя не без некоторой гордости, — Нравится она вам, белый человек?

— Она мне так нравится, что я меньше чем когда-либо понимаю, почему вы так хотите ее покинуть?

— Потому что, хотя в городе, в окрестностях и на дне озера заключается множество разных богатств, но нам приходится жить среди людей, а от этих людей трудно ожидать себе счастья!

— Иные полагают, что счастье в нас самих, Майя, — сказал ей на это сеньор. — Я думаю, что в такой стране можно быть счастливым!

— Это вы теперь так думаете, но когда будете в городе, измените свое мнение. Если бы вы действительно думали только обо мне, то нам лучше было бы остаться по ту сторону гор. Но вы стыдились бедной индейской девушки, которая оказалась достаточно красивой, чтобы вас прельстить, и которая имела счастье спасти вам жизнь. Вам было бы стыдно жениться на мне по обычаям вашей родины и ввести в свой дом дочь сумасшедшего индейца, которого вы застали в руках шайки разбойников. Здесь же я как женщина имею высокую цену, гораздо большую, чем любая белая женщина…

— Вы несправедливы ко мне! Вам должно быть стыдно говорить со мной так без всякого на то повода!

— Быть может, я несправедлива, но нас ожидает много затруднений. Прежде всего — Тикаль…

— Что нужно Тикалю? — спросил сеньор.

— Ему нужно жениться на мне и стать, таким образом, касиком страны; во всяком случае, он не уступит меня без борьбы. Потом, мой отец, служащий только двум господам: своим богам и своей стране, который видит во мне лишь орудие для достижения своих целей — и в вас тоже. Наши светлые дни миновали, наступили черные, а за ними идет темная ночь. Там нам редко придется беседовать, я окружена придворными, которые следят за каждым моим шагом. Кроме того, за мной всегда наблюдает мой отец!

— Теперь и я начинаю сожалеть, что не последовал вашему совету остаться по ту сторону гор… Но не можем ли мы спастись бегством?

— Нет, поздно. Нас поймают. Остается только идти навстречу судьбе. Только поклянись мне теперь, моими богами или твоими, или чем иным, самым тебе дорогим, что, пока я жива, ты не изменишь мне, как я буду верна, пока не умру!

Она взяла его за руку и вопросительно смотрела ему в глаза. В эту минуту Зибальбай, шедший все время впереди, случайно обернулся и увидел их.

— Подойди сюда, дочь, и вы, белый человек, и слушайте оба. Я стар, но зрение и слух еще хороши, хотя в пустыне я не придавал большого значения многому, что видел и слышал. Здесь, в моей стране, все иначе. Запомните, белый человек, что Госпожа Сердца неизмеримо выше вас и на этой высоте должна остаться. Поняли?

— Вполне! — ответил сеньор, с трудом сдерживая свой гнев. — Но жаль, касик, что вы не сказали мне тогда, когда мы спасали вашу жизнь, что я недостойный товарищ для вашей дочери; ведь без нашей помощи от вас остались бы теперь одни только кости!

— Вы были посланы богами, чтобы служить мне, и вы были мне нужны, — спокойно возразил Зибальбай, — вы можете мне и опять понадобиться. Если бы не эта возможность, то мы расстались бы за горой.

— Жаль, что этого не случилось! — воскликнул сеньор.

— Я тоже, быть может, об этом пожалею. Но вы здесь, а не там, и останетесь здесь до конца вашей жизни. Я хочу сказать, что вы в моей власти. Одно мое слово может поставить вас очень высоко или зарыть глубоко в землю. Поэтому будьте осторожны, принимайте с благодарностью все, что вам будет дано и не оглядывайтесь назад: бежать нет возможности. Подчинитесь во всем моей воле, и вам будет хорошо. Если будете сопротивляться, я вас уничтожу. Я сказал. Теперь идите впереди меня, а ты, дочь, иди за мной!

Казалось, бешенство сеньора не имело границ. Я опасался самых ужасных поступков, но умоляющий взгляд Майи его успокоил, как по волшебству.

— Я слышу ваши слова, касик. Вы правы, я в вашей власти, и мне бесполезно спорить с вами.

Мы двинулись дальше в указанном порядке. Подойдя к Зибальбаю, я сказал ему:

— Ты произнес резкие слова тому, кто мне брат, а следовательно, и мне!

—Я сказал то, что должен был сказать. Разве ты не слышал, что сказал вчера индеец? Тикаль, мой племянник, правит страной вместо меня. Эта девушка, моя дочь, помолвлена с Тикалем, и только этим способом он может наследовать мне. Если он считает меня мертвым и занял мое место, то ему не захочется уступить свою власть. Посуди сам, как должно понравиться ему и его друзьям, что белый человек нашептывает слова любви в уши моей дочери и держит ее руку? Говорю тебе, Игнасио, что это одно может возбудить войну против меня. Вот почему я говорил резко, пока еще есть время. Ты должен мне в этом помочь, потому что от этого зависят и твои планы, иначе они ни к чему не приведут!

Я ничего не ответил. Некоторое время мы шли молча и на повороте дороги столкнулись с шедшими нам навстречу носильщиками с паланкинами. Их было около сорока. Все были высокого роста, хорошо сложены, с правильными чертами лица, но все-таки отличались от людей моего племени. Выражение их лиц было какое-то странное: оно было не тупым, но каким-то безразличным; уже в глазах самого молодого из них можно было подметить какую-то подавленность, точно от тяжести прожитых народом веков. Они были крепки и сильны, но глаза их не светились умом. Даже вид белого не поразил их. Они ограничились мелкими замечаниями, которыми обменялись между собой, — о длине бороды, о цвете волос. Зибальбая они приветствовали своими гортанными голосами:

• Предыдущая
• 24/113
• Следующая