Королева викингов - Андерсон Пол Уильям - Страница 28

• Предыдущая
• 28/175
• Следующая

Ярл Сигурд был мудрым человеком, стремившимся сохранять дружбу со своими бондами. Он справедливо судил их, оказывал помощь, если они в ней нуждались, а также оделял их вождей хорошими подарками всякий раз, когда навещал их. Таким образом ему удалось добиться их искренней преданности, благодаря чему он обрел даже большую силу, нежели та, которой обладал его отец.

У короля Харальда было много детей от различных женщин. Некоторые из его сыновей умерли молодыми от болезней и несчастных случаев или же пали в сражениях дома и за границей. Стремясь положить конец приводившим к смертельному исходу ссорам среди сыновей, он, достигнув пятидесяти лет, созвал тинг в Эйдсвольде. Там он передал королевскую власть над самыми важными областями четырнадцати сильнейшим из своих сыновей, оставив за собой верховное правление. Каждый получал половину податей и других доходов со своей области с правом сидеть на ступень выше любого ярла, но ниже самого Харальда, когда он посещал их владения. Почти каждый из них надеялся стать верховным королем после смерти отца, но конунг назвал своим наследником Эйрика. Поэтому никто из них не любил брата, о чем Эйрик хорошо знал.

Последний из отпрысков Харальда Прекрасноволосого появился на свет, когда конунгу сравнялось семьдесят зим. Его матерью была молодая женщина из семьи, обитавшей на острове Мостр, и поэтому она получила прозвище Тора Хозяйка Мостра. Она была дочерью лендрманна,[16] происходила из хорошего рода, была высокой и миловидной, но пошла служанкой в одно из поместий конунга в Хёрафюльки. Впрочем, это был вполне обычный поступок, попытка принести пользу родственникам. Когда конунг на некоторое время остановился в этом поместье и взял ее себе на ложе, никто не подумал ничего дурного.

Через некоторое время там проезжал ярл Сигурд. Это случилось как раз тогда, когда женщине подошло время рожать. Конунг жил в Саехейме, на севере. И, когда Сигурд остановился на ночь в этом доме, Тора попросила его взять ее с собой. Харальд, сказала она, конечно, будет рад увидеть ребенка и признает его своим. Сигурд согласился. Утром она поднялась на его корабль.

Лето только начиналось, и погода была неустойчивой. Моряки держались под защитой островов и больше шли на веслах, чем под парусами. Заметив приближение шторма, они заблаговременно подошли к берегу возле холма, именуемого Хельлунн. И тут у Торы начались схватки.

Ветер налетал порывами, яростно завывал, хватался холодными когтями за промокшую от ливня и брызг морской воды одежду. Волны одного с небом серо-стального цвета были здесь, в затишье, не такими уж большими, но били по кораблю, словно топорами. На берегу не было видно никакого жилья — только трава, кусты и деревья, на ветках которых только-только пробилась первая зелень. Берег окаймляла россыпь больших и маленьких камней. Прилив оказался высоким, и Сигурд приказал подойти почти вплотную к берегу и спустить носовой и кормовой якоря. Трап удалось подать на мелководье.

Тора стояла на коленях в трюме. Ее била дрожь, а изредка она принималась негромко подвывать. Сигурд обхватил ее рукой, помог подняться и повел по доске. Корабль в любой момент могло подбросить, так что роженица разбила бы голову. Земля была по крайней мере неподвижной.

Тора прошлепала по воде до берега, а там, лишь немного отойдя от воды, снова рухнула на колени. Среди камней она и родила мальчика. Конечно, на корабле не было никакой повитухи, чтобы помочь ей, но она сама была здоровой женщиной с широкими бедрами, а среди моряков нашлись люди, которым приходилось помогать рожать домашней скотине. Сигурд собственноручно перерезал и завязал пуповину.

Новорожденный оглушительно вопил и вскоре принялся жадно сосать грудь матери. Сигурд окатил его водой и назвал Хоконом в честь своего отца. Тут шторм утих, и корабль двинулся дальше.

Конунг Харальд согласился, что обстоятельства рождения ребенка, несомненно, многообещающие. Он позволил Торе прожить несколько лет в его собственном имении в довольстве и почете. Хокон был с нею.

Первенец Гуннхильд родился в комнате, где в свете свечей искрились и сияли висевшие на стенах гобелены. Поверх гобеленов были развешаны амулеты тончайшей работы. Роженице помогали три опытные повитухи. Она лежала на полу, застланном толстым слоем соломы, покрытой чистыми холстами. Женщины часто меняли их и все время вытирали с лица и тела Гуннхильд пот полотенцами, которые смачивали в отваре трав и выжимали насухо. Когда она чувствовала, что изнемогает, женщины поддерживали ее. Время от времени старшая из них забиралась на высокий трехногий табурет и обращалась с молитвой к Фригг, матери Бальдра, Ёрд, матери Тора, и Ингрунн, матери Фрейра и Фрейи. Вторая, обладавшая хорошим голосом, пела песни, исполненные радости и надежды. Третья следила за жаровней, над которой курился ароматный дым.

К тому же Гуннхильд была еще молода и худощава. Роды затянулись. Боль окутывала ее, словно плотный туман, в котором она, потерянная для всего мира, исполняла свои труды, пока волчий вой ветра и шум ливня вновь не достигали ее слуха, словно ободряющий звук рога во время сражения. Каждый приступ боли она ощущала как удар меча.

Она не станет кричать, снова и снова говорила она себе, она не станет метаться, корчиться и дергаться, она будет тужиться именно так и именно тогда, когда скажут женщины. И она так или иначе должна найти способ воспользоваться тем волшебством, которым она владеет.

Она боялась, что боль может ослабить ее дух.

Шаг за шагом, от одного негромкого песнопения к другому, по мере того как день шел на убыль и ночь вступала в свои права, она уходила в себя — ни разу до конца, ибо заснуть сейчас для нее означало то же самое, что и умереть. В конце концов она устроила свое тело на соломе, как кормчий направляет судно. Она слышала и чувствовала лишь шум моря и ветра. Сознание покинуло ее плоть, взвилось ввысь и понеслось к северу.

Вместе с нею летела луна, продираясь сквозь рваные, светящиеся неровным светом тучи. Назад уносились горы, огромные пятна тьмы, пересеченные фьордами, озерами, пропастями, ледниками. Низменности Траандло — это должен быть Траандло, — раскинувшиеся вокруг огромного залива, казались в лунном свете покрытыми инеем. А на этом белесом фоне лежал черный поселок — длинный дом и множество окружавших его надворных построек. В окнах, затянутых бычьими пузырями, приплясывали отблески огня очага. Мужчины, все еще сидевшие за пивом, не заметили, как она прошла сквозь крышу — разве что один-другой передернул плечами, словно от внезапно налетевшего порыва холодного ветра. Она нашла боковую комнату и поднялась там над кроватью. В комнате не было ни искорки света, и все же она ясно увидела спящую женщину и рядом с нею младенца в колыбели.

Она знала, кто они такие, — известия успели прибыть к ней на юг. Перед нею была Тора Хозяйка Мостра и ее щенок. Гуннхильд поначалу почти не обратила внимания на новость. Подходило время для ее собственных родов, а прямую угрозу представляли взрослые братья Эйрика.

А теперь она с ужасом поняла, что норна, пропевшая над этим самым Хоконом, отвела ему высокую судьбу — ему и тем, с чьими жизнями ему предстоит соприкоснуться. Но она была абсолютно беспомощна: ее душа странствовала обнаженной, не имея даже оболочки из перьев ласточки, как когда-то.

Гуннхильд возвратилась в свое тело, как будто ее притянули на веревке. Старшая из повитух высвобождала из ее лона ножки младенца, две другие помогали ей улечься на спину.

— Мальчик, — услышала она глухо, как из-за стены. Слух и зрение вновь обострились, когда она увидела орущее красное существо, сына ее и Эйрика, первого из королей, которых ей предстояло выносить. Ее муж уже давно сказал, что если это будет здоровый мальчик, то он даст ему имя Гамли.

Затем легко вышел послед. Женщины снова умыли Гуннхильд, дали ей новую рубаху, помогли перейти в кровать, поднесли воды напиться. Хокон исчез из ее мыслей; она лишь смутно помнила о том, что ей было видение.

• Предыдущая
• 28/175
• Следующая