Дневник матери - Нефедова Нина Васильевна - Страница 25
- Предыдущая
- 25/56
- Следующая
Несомненно, что решающим фактором в трудовом воспитании является личный пример родителей. Если отец поучает своего сына или дочь, а на производстве слывёт лентяем, то его поучение никогда не будет действенным. Не станет хорошим примером для дочери и мать, которая большую часть дня будет проводить в болтовне с соседками.
Иногда родителей раздражает, если ребёнок проявляет любопытство, любознательность, жажду деятельности. Мы кричим на детей: «Не трогай это! Без тебя сделают!
Не смей брать молоток, пальцы отобьёшь!» Нет ничего вреднее таких окриков.
Встречаются родители, которые, уважая школьный труд детей, неправильно считают, что больше их ничем занимать нельзя, и снимают с них всякие домашние обязанности. Я знаю одну мать, которая с гордостью говорила:
– Я все стараюсь делать сама, а мои дочки пусть хорошо учатся!..
Если девочек в большинстве семей ещё приучают к домашней работе, то мальчиков очень часто полностью освобождают от этого, очевидно, потому, что до сих пор бытует мнение, что домашняя работа – прямая обязанность женщины.
– Я хочу, чтобы мой сын хорошо знал физику, математику, химию, был грамотным, – заявил на родительском собрании один папаша. – А от того, что он будет убирать за собой постель или пришивать пуговицы, он умнее не станет.
Вот в таких-то семьях и рождаются белоручки, не уважающие труд других.
В большинстве случаев к неблагополучным семьям относятся те, в которых имеется всего один ребёнок. Нередко он становится центром внимания всего семейства. Всё, что делается в доме, – делается для него, каждый старается доставить ему какую-нибудь радость. В доме он ни к какому труду не привлекается, все делают за него любящие родители.
Меня часто спрашивают, почему я не возьму себе помощницу – ведь мне так трудно, должно быть, одной управляться с пятью детьми. Скажу откровенно. Я боюсь домработниц. Боюсь, что появление их в доме плохо ска жется на детях. Если сейчас помощь мне, матери, они считают своей наипервейшей обязанностью, своим священным долгом, то не сочтут ли они появление в доме помощницы как освобождение от всех своих обязательств в отношении меня и семьи?
Можно будет убежать в школу и в спешке не заправить постелей, потому что есть теперь няня, которая сделает это. Няня вымоет пол, сходит на рынок, приготовит обед, выстирает, выгладит бельё. А что же остаётся детям? Прийти на все готовое? Оставить на стуле небрежно брошенное пальто («няня повесит!»), пройтись по комнате в грязных ботинках («няня вымоет пол!»), отказаться пойти в магазин за сахаром («а няня на что?»).
Конечно, все это крайности. Можно и должно и по отношению к домработнице выработать в детях ту норму поведения, которая сложилась из любви к матери или бабушке, но это осложняет задачу трудового воспитания.
Меня могут упрекнуть в том, что нравственные основы трудового воспитания, которые я стараюсь заложить в детях, по-видимому, не столь прочны, если я не надеюсь на своих детей. Но дети есть дети. Иногда и взрослый человек рад избежать неприятной работы, если за него её могут выполнить другие.
Уважение к труду матери, желание облегчить его дети обычно заимствуют из поведения отца. В этом отношении Иван Николаевич старается быть для сыновей примером. Уж он не даст мне поднять тяжёлый бак с бельём, когда я хочу поставить его на плиту, или вынести ведро с мусором.
Как-то раз на мою просьбу принести воды из колонки (водопровод был почему-то выключен) Юра буркнул недовольно:
– Некогда мне! – и углубился в решение задачи.
Иван Николаевич молча оделся и сказал мне:
– Дай-ка, Маша, мне ведро… Я схожу за водой… Юрка стремительно вскочил с места и кинулся к отцу, чтобы взять у него ведро. Но Иван Николаевич решительно отстранил Юру.
– Тебе же некогда! А матери я не позволю носить воду! И столько холодного презрения было в его голосе, что вконец убитый Юра несколько дней не находил себе места. Я тоже иногда прибегаю к этой мере воздействия. Когда кто-нибудь из детей отказывается выполнить моё поручение, я сухо говорю:
– Хорошо, я сделаю это сама…
Если Валя и допускает, чтобы я вымыла посуду, то на душе у него тяжело, тем более что я какое-то время с ним сдержанна в обращении.
И Лида, разгадав мой педагогический манёвр, как-то раз уже прямо сказала, отстранив меня от ведра и отобрав тряпку:
– Мама! Оставь, пожалуйста. Ты прекрасно знаешь, что я всё равно не позволю тебе мыть полы. И ты говоришь так только потому, что сама знаешь это…
Уличённая, я смущённо улыбнулась и подумала, что в отношении Лиды этот приём, пожалуй, уже не годился.
Что в мерах воспитательного воздействия нуждаются и взрослые, я поняла впервые, когда мне было восемнадцать лет. Студенткой первого курса университета я поехала на свою первую педагогическую практику – заведовать детской площадкой в городе Шадринске.
Помощницей у меня была няня, маленькая рябая женщина, с длинными светлыми волосами, которые она то и дело любовно расчёсывала.
Стояли жаркие дни июля. Врач назначила детям солнечные ванны. Был у нас и солярий, надо было только привести его в порядок: вычистить, вымыть. Несколько раз я напоминала нянюшке об этом, но она и «ухом не вела».
Уложив как-то после обеда детей спать, а нянюшку отправив в город, я решила сама вымыть солярий. Мне не привыкать было мыть полы, за свои восемнадцать лет я перемыла их немало. Но солярий был так запущен с прошлого года, что я едва справилась с работой к приходу няни. Увидев меня, домывающей порожек, няня всплеснула руками и запричитала:
– Матушки мои! Марь Васильевна! Пошто это вы сами-то моете?! Ведь у вас своё дело есть. Да разве бы я не вымыла! Вот оказия-то какая!
Она долго не могла успокоиться, пристыженная тем, что «заведующая», у которой и своих дел хватало – детей на площадке было около ста человек, – вымыла за неё полы.
С этого дня я обрела преданную помощницу. Не успеешь, бывало, высказать просьбу, как нянюшка со всех ног кидается исполнить её. Меня это несколько смущало. Видя, как мечется няня, желая мне угодить, я испытывала угрызения совести, что слишком строго «наказала» её.
Позже, работая воспитательницей в детском доме, эвакуированном с Украины, я много раз убеждалась, что эта мера безошибочно действовала. Скажешь, бывало:
– Неля! Заправь-ка хорошенько постель!
– И-и-и! Чего это я буду по десять раз перестилать её!
– Ну, если тебе самой это трудно сделать, заправлю я…
Моя напарница по работе, решительная девица лет 30, говорила мне, к счастью, без детей:
– Испугала! Да они рады-радешеньки, что ты за них сделаешь. Потакай, потакай им! Они тебе на шею сядут и ножки свесят!
Но действительность говорила о другом. На следующее, утро Неля из всех сил старалась заправить постель поаккуратнее. Ей было передо мной нестерпимо стыдно. Да и приятно разве слышать, как подруги хором осуждают:
– Тю-ю-ю! Бачылы, яка наша Нелька?! Марью Васильевну заставила соби постиль запрувляты…
Иван Николаевич хоть и вырос в крестьянской семье, но до женитьбы был в домашних делах удивительно непрактичен. Так, дожив до двадцати пяти лет, он не знал, как варится борщ. Объяснялось это тем, что его мать, трудолюбивая, степенная женщина, в своей семье строго «блюла» разделение на «мужской» и «женский» труд. И как же она была удивлена, приехав к нам в гости, когда увидела, что её сын таскает дрова, топит печи, носит воду и вообще выполняет по дому всю тяжёлую работу! На правах свекрови она сочла нужным сделать мне выговор:
– Ты пошто Ивану велела ведро вынести?! Не мужеское это дело – помои выносить…
Но, прогостив у нас недели две, уже сама кричала, заглядывая в пустую кадку:
– Ваня-я! Беги скоря-я за водо-ой!
Не сразу пришло к Ивану Николаевичу умение вымыть посуду, почистить кастрюли, выстирать себе носовые платки и носки, подмести пол. Не обходилось и без курьёзов. Однажды, желая мне помочь, вызвался он пойти со мной на рынок. Купили мы картошки килограмма тричетыре, ещё что-то, и я отправила его домой, неосторожно сделав наказ:
- Предыдущая
- 25/56
- Следующая
