Двуликий Янус - Яковлев Андрей Яковлевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/75
• Следующая

Сердце… Снова сердце. Ни днем, ни ночью оно не дает мне покоя, рвется, рвется на части. Какая боль! Какая адская боль! И нитроглицерин уже не спасает: снимает боль на полчаса, на час, а там все снова и снова. Что будет с Костей, с моим сыном?..»

Таких записей попалось еще несколько, и Горюнов быстро пробежал их. Внимание его приковала следующая:

«28 декабря

Сегодня я получил новое задание: со следующей недели ходить на Покровку к зубному врачу и высиживать там в приемной. Ходить придется два раза в месяц, каждую вторую пятницу и четвертую среду месяца. Чтобы не вызывать подозрений, буду ставить мост — дело долгое. (Между прочим, мост мне действительно нужен — только к чему?) Там я буду встречаться сам не знаю с кем, что-то от этого неизвестного получать и передавать Ему. Или от Него неизвестному. Боже, какая мука! Будет ли конец?..

16 января 1943 года

Был у зубного врача, никого не встретил. Он не сердился, когда я сообщил, что ко мне никто не обратился. Сказал: «Все нормально, всякое может случиться. Продолжайте ходить. Это вроде дежурства. Могут прийти, а могут и не прийти».

Дежурство! Врагу своему заклятому не пожелаю такого дежурства. Идешь по этому адресу, сидишь там, а сам так и ждешь: сейчас подойдут, схватят. «Вы Бугров? Руки вверх! Вы арестованы…»

А ночью? Сплошные кошмары, один ужаснее другого. От каждого шороха, от звука открывающейся в прихожей двери вскакиваю, обливаясь холодным потом: пришли. За мной… А может, так оно было бы и лучше? Но Костя… Ох, как мне плохо, как тяжко…»

Опять шло несколько разрозненных записей, не содержавших чего-либо значительного. Заинтересовала Горюнова запись, датированная двадцать восьмым июня 1943 года. Она гласила:

«Не писал бог знает сколько: не было сил. Рука не держала перо. Но на „дежурства“ ходил исправно. Вернее, ползал. За все время только один раз, в мае, подсел какой-то человек и назвал пароль. Пожилой, прекрасно одетый. Держался спокойно. Невозмутимо. Передал записку и ушел как ни в чем не бывало. А я… У меня волосы встали дыбом. „Сейчас схватят. Конец“, — билось в голове. В каждом встречном, каждом прохожем я видел свою гибель. Однако ничего. Обошлось. Записка эта жгла мне руки, я на нее даже и не взглянул. Рад был, когда смог от нее избавиться.

Потом опять никого, и в пятницу новая встреча. На этот раз женщина. Молодая. Интересная. И зачем ей это надо, зачем она полезла в эту грязь, эту гнусность? Впрочем, не мне быть судьей. Эта на словах передала какую-то тарабарщину, что-то вроде того, будто прибыл какой-то музыкант и еще один, быстрый. Действуют, выходят на связь, ждут указаний. («Она, — мгновенно решил Горюнов, — Ева Евгеньевна. Непременно она. Только кто тот, другой, пожилой? Варламов? Неужели?») Я ничего не понял, а Он так и сиял, когда я передал Ему эту чушь. О мерзавец, как я его ненавижу, как ненавижу!..

12 июля

Почему я ничего не пишу об этом проклятом приемнике? Правда, пользуюсь им редко. Он назначил определенные дни и часы, когда я должен ждать «Фауста», и я жду, жду. За все время условный марш звучал три раза, и каждый раз я выписывал цифры, выписывал и отдавал Ему. А вот с одной записи, в мае, снял копию. Зачем? Сам не знаю, но пусть будет у меня. Пусть лежит. А Он и не догадался, Он не знает, что у меня есть копия. А вдруг? Вдруг эта запись и пригодится? Вдруг… Нет, страшно подумать. Никогда, никогда не хватит у меня решимости. И все же!.. Пусть, пусть хранится у меня эта запись. И дальше — да, да, и дальше буду снимать копии. Буду!»

Тут же между страниц лежал клочок бумаги, испещренный цифрами, но только один. Единственный. Дальше шла последняя запись, кончавшаяся словами. «Не могу. Нет сил. Костя… Кост… Не мо…»

Какие-нибудь полчаса — сорок минут спустя Горюнов со Скворецким сидели в кабинете комиссара. Виктор взволнованно докладывал содержание дневника инженера Бугрова. Комиссар, слушая Виктора, листал страницы тетради, бегло просматривал записи умершего.

— Да, — сказал он, захлопывая тетрадь, когда Горюнов умолк, — картина знакомая. Типичная, я бы сказал, картина. Сколько уж было за время войны случаев — и здесь, в Москве, и в других городах, — когда родителям, женам, невестам вручали посланьица от их сыновей, мужей, женихов, находящихся в плену, а затем, спекулируя на судьбе пленных, пытались вербовать. Чаще такие номера не проходят: люди идут к нам и все рассказывают. Вербовщик горит, а получателей писем мы выводим из-под удара. Бывает, конечно, и иначе. Вот и Бугров смалодушничал. А уж раз попал — не выберешься. Лапы у фашистской разведки цепкие: ни чести, ни совести, ни морали. Мерзавцы!.. Впрочем, все это досужие рассуждения. Кто же такой этот «Он», Он с большой буквы? Вы смотрите, как написан дневник, в каком страхе, с какой осторожностью: ни одной приметы, ни единого намека, раскрывающего личность вербовщика. Даже места явок не указаны, будь он неладен, этот Бугров!

— Я полагаю, — начал осторожно Скворецкий, — я думаю, это «Зеро». Он самый. Смотрите: через Бугрова «Музыкант» и «Быстрый» — вернее, «Музыкант» — Гитаев, — докладывают о своем прибытии, устанавливают связь. А ведь Гитаев связывался именно с «Зеро», это нам достоверно известно…

— Все может быть, — согласился комиссар, — хотя уверенности никакой нет. Достоверно? Нет, тут вы, батенька, перехватили, пока еще не «достоверно». Однако… Что же, однако, будем делать?

— Разрешите? — подал голос Горюнов. — Я предлагаю немедленно организовать засаду на квартире Бугрова. Сейчас же.

— Ишь ты! — нахмурился комиссар. — Засаду! Как это просто у вас получается, Виктор Иванович. А вы подумали, что квартира-то там густонаселенная? Какая тут, к дьяволу, засада? Да и откуда я вам людей возьму? Вы думаете, что, кроме «Зеро» и Варламова, у нас других дел нету? Хотите, снимем засаду с квартиры Варламовых и перебросим к Бугрову? Согласны?

Тут уже вмешался Кирилл Петрович:

— Нет, товарищ комиссар, от Варламовых засаду снимать никак нельзя, мы об этом уже давеча говорили, да и не к чему. Нельзя у Бугрова засаду устраивать, не выйдет. Тут вы правы. Поторопился Виктор Иванович. Кроме того… Кроме того, она, засада, там и бессмысленна: хороший охотник дважды на одно болото не ходит. Будьте уверены, этот вербовщик, «Зеро» или кто там другой, больше на квартиру Бугрова не сунется. Я думаю о другом: надо поскорее дать нашим специалистам цифровую запись, копию, которую сделал Бугров, пусть поломают голову.

— Дельно, — подхватил комиссар. — С этого и надо начинать. Но это не все: подготовьте задание радистам. Пусть ловят марш из «Фауста» и цифры, которые за ним последуют.

Скворецкий задумался. Судя по выражению лица, его охватило сомнение:

— Трудно, товарищ комиссар. Боюсь, задача будет непосильной. Судите сами. Ни дат, ни времени работы станции, ведущей шифрованную передачу, мы не знаем. Нам неизвестно, на каких волнах она работает, какими позывными пользуется…

— Знаю, — перебил комиссар. — Задача не из легких, а попробовать надо. Вдруг да поймаем.

• Предыдущая
• 37/75
• Следующая