Чудовище - Хаггард Генри Райдер - Страница 11

• Предыдущая
• 11/38
• Следующая

Я подумал, что это, пожалуй, правда. Старый колдун часто намекал о каких-то будущих великих предприятиях, в которых мне отводилась видная роль, к тому же я знал, что он по-своему уважает меня и потому не желает мне зла. К тому же мною вдруг овладела жажда приключений и новизны. Однако я это скрыл, если только можно что-нибудь скрыть от Зикали, и спросил деловым тоном:

— Куда ты хочешь послать меня, далеко ли это и как туда добраться?

— Теперь мы переходим к делу, Макумазан. Слушай, что я буду тебе говорить.

Говорил он целый час, но я не стану докучать вам утомительными географическими подробностями. Достаточно будет сказать, что ехать надо было триста миль на север, затем переправиться через Замбези и потом ехать еще триста миль на запад. Потом надо было взять на северо-запад и ехать неопределенное расстояние до некоего горного ущелья. Там надо было оставить фургон и идти два дня по безводной пустыне до болота и теряющейся в песках реки, откуда в ясный день виден дым вулкана, о котором Зикали говорил накануне. Перейдя через болото или обогнув его, я должен был найти второе ущелье, через которое река из страны Хоу-Хоу вырывается в пустыню. Здесь, по словам Зикали, меня должен был встретить отряд вэллосов с лодками и отвезти в свою страну, а там все пойдет, как предначертано судьбой.

— Так вот какая поездка, — сказал я, когда Зикали кончил. — Отлично. Скажу тебе прямо: по незнакомой стране я не поеду. Как я найду дорогу без проводника? Я еду в Преторию — на твоих волах или без них.

— Так ли это, Макумазан? Я начинаю считать себя очень умным. Я предвидел, что ты это скажешь, и уже нашел проводника, который доставит тебя прямо к дому Хоу-Хоу. Проводник здесь. Я сейчас пошлю за ним. — И своим обычным способом Зикали вызвал слугу.

— Откуда он, кто он и как давно он здесь? — спросил я.

— Я не совсем точно знаю, кто он, Макумазан, потому что он не любит рассказывать много о себе, знаю, что откуда-то из тех краев, а здесь он уже довольно давно, так что я успел его немного научить зулусскому языку — это, впрочем, не важно, раз ты понимаешь по-арабски, ведь понимаешь?

— Да, я немного говорю по-арабски, Зикали, и Ханс тоже.

— Прекрасно, Макумазан, это облегчает задачу. Предупреждаю тебя, что он очень странный человек, в чем ты сам сейчас убедишься. Кстати, его зовут Иссикор.

Я ничего не сказал, а Ханс шепнул мне, что проводник, несомненно, один из сыновей Хоу-Хоу и, верно, похож на большую обезьяну. Он сказал это очень тихо, однако Зикали услышал и заметил:

— Значит, ты будешь чувствовать, словно встретил нового брата, Свет-Во-Мраке?

Ханс замолчал, не желая показывать Открывающему Пути, что обижен этим сравнением с обезьяной. Я тоже замолчал, занятый своими размышлениями. Теперь завеса мистики спала, и фокус открылся: к Зикали пришел посланец из какой-то далекой земли просить у него помощи на неизвестных мне условиях.

Зикали решил воспользоваться для этого мной. История с волами была подстроена, составляя часть его плана. Но не мог же Зикали подстроить грозу или сделать, чтобы я укрылся в нужной пещере.

Как бы то ни было, я служил его неведомым целям. Я понимал, что дело не в одних листьях для его зелья.

Быть может, далекий, таинственный народ возбуждал любознательность карлика, а может быть, Хоу-Хоу был его соперником и стоял у него на дороге.

Пока я размышлял таким образом, а Зикали читал мои мысли, вернулся слуга и ввел высокого незнакомца, живописно завернувшегося с головой в меховой плащ. Он подошел, скинул плащ и поклонился в знак приветствия сначала карлику, потом мне и в своей учтивости почтил также и Ханса — правда, более легким поклоном.

Я смотрел на него и дивился — было на что: передо мной стоял такой красивый человек, какого я еще в жизни не видывал. Он был высок — шести футов с лишним — и превосходно сложен. Широкая грудь, округлые линии тела, руки и ноги, которые сделали бы честь греческой статуе.

Несколько грустное лицо, почти белое, с большими темными глазами, было выточено с дивным совершенством, и было в нем что-то, что говорило о благородной и древней крови. Казалось, он явился прямо из минувших веков. Он мог быть жителем погибшей Атлантиды или загоревшим на солнце древним греком. Каштановые волосы крупными кольцами спадали на плечи, но на подбородке и над изогнутыми тонкими губами растительности не было. Может быть, он был выбрит. Словом, это был великолепнейший образец вида homosapiens, отличающийся от всех когда-либо виденных мною.

Одежда его также была необычна и поражала взгляд, хотя и висела лохмотьями. Она могла быть похищена с тела египетского фараона. Стан его был обвит холстом, который по краям был вышит блеклым пурпуром, а на голове возвышалось какое-то сооружение из холста, в виде опрокинутой и заостренной нижней половины сифона для сельтерской воды. К коленям спускался узкий, книзу расширяющийся кожаный фартук, тоже вышитый; сандалии из того же материала довершали костюм.

В изумлении смотрел я на него, не зная, принадлежит ли он к какому-нибудь неизвестному мне народу или это новое созданное карликом видение. А у Ханса глаза на лоб полезли, и он спросил шепотом:

— Это человек, баас, или дух?

На шее у незнакомца было простое золотое ожерелье, и он был опоясан мечом с крестовидной рукоятью слоновой кости и красными ножнами.

Некоторое время этот замечательный человек стоял перед нами, сложив руки и смиренно склонив голову, хотя склониться следовало бы мне, принимая во внимание физический контраст между нами. По-видимому, он считал неприличным самому начать разговор, а между тем Зикали сидел угрюмо, поджав под себя ноги, и не приходил мне на помощь. Наконец я встал со своего места и протянул руку. После минутного колебания великолепный незнакомец взял ее, но не пожал, а почтительно коснулся моих пальцев губами, словно он был французский придворный, а я — красивая дама. Я еще раз поклонился насколько мог изящнее, сунул руку в карман и сказал по-английски:

— How do you do?8

— О Макумазан, — ответил он по-арабски, — приди, заклинаю тебя, и спаси Сабилу Прекрасную.

— Почему вы так заинтересованы в этой даме? — спросил я.

— Господин, она любит меня, не как брата — и я ее люблю. Сабила, великая владычица моей земли и моя троюродная сестра, помолвлена со мной. Но если бог не будет побежден, моя нареченная, как прекраснейшая из наших дев, будет отдана богу. — Он склонил голову в неподдельном волнении, и слезы наполнили его темные глаза.

— Слушай, господин, — продолжал он, — живет в нашей стране древнее пророчество, что бог наш, в чьей безобразной оболочке скрывается дух давно убитого вождя, может быть побежден только человеком иной расы, видящим ночью, мужем великой доблести. Через наших ясновидцев обратился я к Властителю Духов по имени Зикали, ибо я был в отчаянии. От него узнал я, что есть на юге такой человек, о котором говорит пророчество, и что имя его Бодрствующий В Ночи. Тогда я презрел проклятие, оставил свою родину и пустился тебя искать — и вот я нашел тебя.

— Да, — ответил я, — вы нашли такого человека, но он не отважный герой, а простой торговец и охотник на диких зверей. И я вам говорю, мистер Иссикор, что не хочу впутываться в дела вашего племени, ваших богов и жрецов или вступать в поединок с какой-то крупной обезьяной, если она существует, ради горсти блестящих камешков или пучка листьев, нужных этому знахарю. Ищите лучше другого белого человека, с кошачьими глазами и более сильного и храброго, Иссикор.

— Как могу я искать другого, когда ты избранный, о Макумазан! Если ты не пойдешь, я вернусь и умру вместе с Сабилой, и все будет кончено.

Он замолчал и через минуту заговорил снова:

— Владыка, не много могу я тебе предложить — но благородное деяние таит награду в себе самом, и воспоминание о нем питает сердце в жизни и в смерти. Я обращаюсь к тебе, потому что ты благороден: сделай это, не ради награды, но ради доблести твоей.

• Предыдущая
• 11/38
• Следующая