Выбери любимый жанр

Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович - Страница 22

Изменить размер шрифта:

— А вот мне свекор рассказывал, — завладела общим вниманием именинница, — как он однажды Новый год в Вене встречал. В Австрии, — добавила она Коле.

— Вот спасибо, что пояснила, а то бы я подумал, что в Бразилии... — буркнул тот.

— Там Новый год в опере встречают. И дают всегда один и тот же спектакль вот уже лет пятьдесят — «Летучую мышь». Причем все устроено так, что антракт приходится как раз ровно к двенадцати ночи. Бьют часы, все поздравляют друг друга, выпивают по бокалу шампанского, а потом идут слушать оперу дальше.

— Оперетту, — вставил я. — «Летучая мышь» — это оперетта Иоганна Штрауса.

— Это не важно, — ответила мне Тамара, — а главное — что если верить той примете, то весь год будет вас окружать прекрасная венская музыка. Вальс... Кстати, никто не хочет потанцевать?

Однако танцевать в телогрейках и резиновых сапогах на вязкой кочковатой тундре оказалось невозможно, несмотря на то что в репертуаре Марии Пахоменко удалось найти вальс (батареи для этого специально поджарили на печке). Поэтому вновь пришлось вернуться за стол и налечь на кушанья и в особенности на напитки. И вскоре все, а особенно виновница торжества, довольно здорово набрались.

— Анекдот! — заявила она. — Я рассказываю анекдот. Анекдот к месту. Про чукчу...

— Может, не надо? — предчувствуя недоброе, спросила Нина Кузьминична.

— Нет, надо! — упрямо твердила именинница. — Надо, потому что я хочу рассказать анекдот. Про чукчу. К месту. — Она обвела руками тундру и льды на море. — Женился чукча на француженке, а через неделю разводится. «Чего разводишься-то?» — спрашивают его. «Шибко грязная, — отвечает, — каждый день по два раза моется — утром и вечером».

Тамара засмеялась своему анекдоту, следом за нею хохотнул Шеф, а потом и Валера.

— Ты бы, Тамара, это... — крякнул Альберт, — не рассказывала таких анекдотов-то, про то, кто да сколько раз моется.

— А что такое? — надменно спросила именинница.

— А то, — бухнул Коля, — что чья бы корова мычала, а уж твоя бы молчала...

— Хамы! — выскочила из-за стола Тамара. — А ты, ты... — она ткнула пальцем в сторону Коли, — быдло! — И, залившись слезами, вылетела из кают-компании, однако в дверях ноги ее подкосились, и она рухнула прямо в ручей.

Нина Кузьминична и Альберт подбежали к ней, подняли и под руки увели в палатку. После чего праздник закончился сам собой. Шеф с Большим Начальником отправились к себе. Вместе с ними ушел и Валера — к Кеше он не пошел: тот сразу поймет, что у нас был праздник, на который его не пригласили.

Мы с Колей вымыли посуду, прибрали по кастрюлям недоеденные яства (их хватит еще на пару дней, а холодильника здесь не требуется). После чего торопливо заснули.

15 августа

Вновь подул треклятый северо-восток, и опять все льдины оказались у нашего берега. Правда, Кешина бухта очистилась от льда совершенно. Ветер опять принес холод, ледяную крупу и плохое настроение.

Сегодня я в первый раз иду в маршрут — Нина Кузьминична попросила меня помочь ей принести образцы, которые она оставила на обнажении. Так что на сегодня я от хозяйственных работ в лагере освобожден. Там останутся Тамара и Большой Начальник. Обед и ужин, в сущности, готовы, так что никаких значительных усилий им прилагать не придется. (Да Тамара, как мне кажется, ни к каким работам сейчас не годна: она лежит в своем спальном мешке и стонет — веселенький был у нее вчера день рождения!) Впрочем, и меня тоже слегка мутит после вчерашнего, но так, чуть-чуть.

До разреза, то есть до места работы, можно идти двумя путями: длинным, по берегу моря, зато там твердый грунт и идти легко; и коротким, напрямик, но по кочковатой и болотистой тундре. Выбираем второй путь, тем более что берегом можно пройти лишь в отлив, а мы нынче с поздним подъемом его уже прозевали.

И вот он — мыс Цветкова! Высокий крутой обрыв упирается прямо в ледяные торосы. Спуск к воде (вернее, ко льду) очень крут, спуститься можно только по узкой лощине, у края которой прямо в болотягу тундры вбит лом. К этому лому привязан

трос (без него спуск был бы почти невозможен). Поскольку разрез на мысе Цветкова является каноническим, а место это — местом паломничества многих стратиграфов, спуск к обнажению оборудован давно и как следует. Птицы — кайры, чайки и топорки — видимо, уже поняли, что селиться здесь опасно, а потому склон чист от гнезд. А справа и слева совсем рядом шумят птичьи базары.

Вид, открывающийся отсюда, сверху, не может не потрясать. Море Лаптевых распахнуто на три стороны, а остров Преображения кажется совсем рядом, рукой подать. Неподалеку, тоже на высоком и крутом обрыве, стоит старый маяк, и хозяйственный Коля давно притащил оттуда добротный ящик для своих образцов, предварительно выкинув из него старые аккумуляторы. (Коля посчитал, что маяк брошенный и бесхозный.) Возле маяка почему-то много зайцев. Что им там? Море почти чисто ото льда, лишь кое-где плавают обломки ледяных полей, и по чистой этой воде один за другим в устье реки Хатанги идут пароходы. А весь лед собрался возле нашего берега, и голубые и салатные поля, покрытые причудливыми скульптурами, подчеркнуты черной линией Кешиной косы, в основании которой можно заметить жирную точку — Кешину избушку.

С трудом по канату спустился я вниз, по неопытности пустив на голову своим спутникам лавинку из увесистых камней. (Шеф довольно внятно матюгнул меня за это.)

Сперва мне было поручили ответственную работу: молотком выколачивать образцы, но после того, как по неопытности и никчемности я разбил две какие-то очень редкие и важные ракушки, Шеф произнес гневную тираду, которой категорически запретил использовать этого косорукого кретина (меня то есть) на какой-либо работе, кроме кухни, работ по лагерю и перетаскиванию тяжестей. И затем отправил меня в лагерь с огромным рюкзаком, набитым камнями.

В лагерь я отправился напрямик, через болотистую тундру. На середине пути из-за небольшого бугорка неторопливо вышел красавец олень и, остановившись, в упор уставился на меня. Он стоял метрах в двадцати и ждал, словно знал, что я один и совершенно безоружен. У меня даже камня под рукой не было — кругом, насколько хватало глаз, простиралась болотистая кочковатая тундра. Я уже собрался было сбросить рюкзак, с тем чтобы запустить в нахала хотя бы образцом, но олень, словно догадавшись о моих намерениях, повернулся и величественно исчез за тем же бугром, откуда и появился.

В лагере тишина. Большой Начальник ушел в гости к Кеше, забрав гагарьи шкуры (я думаю, понял, что самому ему их не выделать); Тамара все еще лежит в своем мешке и, похоже, вылезать из него нынче не собирается вовсе. Ну что же, ладно, мне не привыкать. Вымыл посуду, оставшуюся после завтрака (для этого пришлось растопить печь и нагреть воды), приготовил все, что нужно, к ужину и отправился к Кеше. Сегодня придется ставить тесто — завтра попробую сделать две или даже три хлебные выпечки.

Кеша в большом возбуждении: пошел омуль.

— Дождались, дождались праздничка, — суетливо потирает он руки, — пошла рыбка-то! Полны-полнехоньки сети. Ну, теперь держись, паря, теперь спать некогда. Омуль-то, он ведь дня три-четыре, много, если неделю идет.

В нашу истерзанную сеть, которую мы поставили на дальнем берегу, попало аж четырнадцать штук омулей, причем два гиганта, килограммов по пять-шесть каждый. Я срочно сбегал в лагерь, принес все сети, распутал их (причем в этом мне здорово помог Большой Начальник, которому, похоже, наше возбуждение передалось тоже) и выбросил в море с обеих сторон бухты. Ну, теперь ловись рыбка большая (маленькой не будет: слишком велика для нее ячея).

16 августа

Спать почти не пришлось. Во-первых, поставил большую квашню теста (на дрожжи мы уже давно махнули рукой, теперь пользуемся только закваской), а во-вторых (и это главное), трижды за ночь проверял с Валерой сети (рыбу желательно выбирать из дели живой, пока на нее не бросился бокоплав). Ах, если бы не нерпа, не гагары, не эта чертова сикомора (бокоплав то есть), мы бы за сутки добыли полную бочку рыбы. При таком обилии рыбы нерпа всю ее целиком не ест, а только откусывает головы да выжирает потроха (самые вкусные, по ее мнению, места у рыбы), а потом на эти окровавленные обрубки бросается сикомора. Она за час оставляет от рыбы только скелет (кстати, жуткая картинка — сеть, битком набитая скелетами).