Крысиная башня - Дартс Павел - Страница 5
- Предыдущая
- 5/5
? А я – не по необходимости
– Тебе, я смотрю, начинает нравиться сам ‘процесс’. Богом себя ощущаешь?? – Что ты несёшь, брателло??! Каким ‘богом’?? Чё ты вываливаешь свою блядскую психоаналитику?? Я делаю то, что делаю, потому что это делать надо – для выживания! В русле твоей, бля, концепции! Это раз. И потому, что мне – да, это нравится! И чо?? Ты сам, сам говорил, что ‘парадигма сменилась’, что сейчас то, что ценилось раньше – отменяется; что на первый план выходят другие ценности и другие умения начинают цениться! Не ‘служение общему благу’, как никогда и не было; и не ‘всестороннее раскрытие натуры и творческого потенциала человека’, не ‘гуманитарные ценности’, – а ценности и потребности изначальные, природные: выжить, помочь выжить своей стае, дать потомство... Ага. – Он хотел сказать ‘и защитить и вырастить его’, но поймал себя на мысли, что для него самого это понятие ‘потомства’ и защиты его – просто пустой звук; вот ‘сам процесс’... И продолжил, близко дыша в лицо Олегу потом и адреналином: – Умение убить – на первом плане! Ты сам это знаешь! И так всегда в истории было! Это как профессия. Ты сам говорил, в истории всегда ценились люди, способные пролить кровь – и свою, и чужую. Я рисковал?? Очень, по сути, рисковал – всё же три матёрых бойца. Ну, может, не матёрых... Но всё одно риск был меньше, чем ‘обезоруживать’, как ты нёс пургу. Нам нужно было оружие – я взял его наиболее простым способом, – в чём косяк?? В том, что с тобой не посоветовался? Так и скажи – пренебрёг, типа, моей санкцией! А если мне сам процесс ещё и нравится, – в чём косяк?? Хорошего столяра ведь никто не упрекает, что ему нравится возиться с деревом; или певца – что ему нравится петь. Чем плохо, если Крыс будет классным профессионалом – в деле, востребованном в Новом Мире?? Так что ты из себя целку строишь, и вещаешь ‘не хочу, чтобы Крыс таким стал!..’ А каким он стать должен? Как ты – подкаблучником? – Я не подкаблучник... – А, не подкаблучник!.. – И не хочу, чтобы Сергей полностью стал Крысом; хочу, чтобы оставался Сергеем! Чтобы ему НЕ НРАВИЛОСЬ убивать! – А как можно хорошо делать то дело, которое не нравится?? – Просто профессионально... – Это говно можно черпать ‘просто профессионально’, – и, желательно, без эмоций; а воевать, убивать, – нужно полюбить, чтоб хорошо получалось!! Ты же... – Эй!.. Идите сюда, гляньте, что я нашёл! – прервал тягостный для обоих разговор крик Сергея из другой комнаты. ПЕР-СПЕК-ТИВЫ Толик вернулся из очередного ‘похода на разведку’. – Да, мы в городе не одиноки... – Ну, это не новость, я часто вижу... – Нет-нет, я не о том. Я не о пенсионерах, не о ‘брошенных бабушках’, ныкающихся по подвалам. И не о Администрации. Дело в том, что кроме нас тоже есть, так сказать, укреплённые позиции. Частные, типа. – Например? – Я пока знаю две. Первая – это военное кладбище – ну, знаешь – на котором Устоса похоронили, оно же в центре города... Там ограда такая мощная... – Да знаю-знаю, и что там?.. – Полазил там, понаблюдал. Там кто-то сильно укрепляется. Что они и сделали: там ведь церковь стоит посреди кладбища. Рядом – ещё строение, видимо, дом священника или что-то наподобие, короче что-то жилое. Они пригнали бурильную машину и сделали себе там скважину. Так что вода у них есть... – Кто такие? – Не знаю. Их там основных, как я прикинул, человек 20 мужиков, с семьями, видимо вояки, – в камуфляже... – Ну, это... – Знаю-знаю, не показатель. Но укрепляются они грамотно. Вода у них есть – это раз... Потом они заложили все окна в церкви кирпичом и обломками могильных плит и устроили на колокольне НП, – и, видимо со снайперкой НП... в монокуляр смотрел – явно с эсвэдэхой там чел сидит... Так вот. Они используют внешнюю ограду кладбища как периметр – помнишь, там и так-то бетон и стальные решётки – хоть и декоративные – но толстые, как арматура – двадцатка. Сейчас они разбирают ограды на могилах, и стаскивают получившиеся куски решёток с ограде, привязывают толстой проволокой, арматурой, теми же штырями от оградок, тонкие которые – выламывают, и скручивают решётки между собой – там сейчас не прошмыгнёшь, такого наворотили... Используют пленных, типа – да, там на тяжёлых работах, я видел, пашут мужики под конвоем. Выламывают памятники... – Вот варвары! – Да брось ты. Всё грамотно. Во время всех войн так делали. Мне понравилось – они серьёзную оборону там могут держать. Из каменных плит от памятников строят огневые точки, прикрывают плитами ходы сообщения вокруг церкви... Из ограждений от могил наделали таких лабиринтов – там так просто, напрямую, не пройдёшь – будешь вилять – а всё простреливается... Там чёрт ногу сломит! Деревья... Помнишь – там ведь всё кладбище в деревьях – и старые деревья, толстые. Там ведь, считай, лес – только без подлеска. Был... Их спиливают, зачищают сектора обстрела. Спиливают, оставляя пни ‘по грудь’ – опять же вяжут на них решётки, там и танк сейчас не пройдёт, да... Кроме того, дровами они себя обеспечат чёрт знает на сколько... Пока не везде зачистили – я подобрался поближе, рассмотрел. И знаешь что? Могила Устоса нетронута. Даже, мне показалось, прибрана. Венок, типа, рядом лежит. Щит так же, как мы положили, меч. И вообще... – Неудивительно. Про эту историю многие теперь знают. Громкая получилась история. – Да уж. Вот. Оставили они себе две асфальтированные дороги к церкви – наделали на них только из плит ‘зигзагов’ – подвозят себе продовольствие, складируют. В церкви, видимо, печки – из окон торчат дымовые трубы, железные, от буржуек... Хорошо укрепляются, надёжно. Я позавидовал. – С техникой, с артиллерией их вынесут на раз! – Кому это надо? Они там не с армией воевать затачиваются, а выживать, обеспечив себе безопасность. В общем, как и мы. – Ну, а ещё кто где? – В бывшем Доме Офицеров. Он ведь ещё до Войны построен, там несколько этажей под землёй. Ещё с тех времён. Но его сильно сверху разбило, снесло все почти верхние этажи, когда над Домом Правительства во время путча шарахнуло. Так что там толком не укрепиться. – А вот твой знакомец, абу-Халил, обосновался в Театре Оперы и Балета. – Театрал, блин... – Ага. И там мне понравилось больше, чем на кладбище. Ну, у него и людей побольше. Здание огромное ведь, стоит на возвышении, на горке. Вокруг территория: газоны, бассейны и деревья. Вокруг территории – опять же, периметр, ограда. Они деревья спиливают, зачищают сектора. Близлежайшие дома, как я понял, минируют что-то там нездоровая суета. В самом Театре первый и второй этаж – окна заложили кирпичом, наглухо; третий и четвёртый – мешками с песком и оставили амбразуры. Я не знаю, как и что у них внутри, но по окружности – выглядит как крепость. Там ведь такие балкончики ещё – на уровне верхних этажей. Так на них торчат крупнокалиберные пулемёты... – Да ты что?.. – Точно. Бля буду. КПВТ, видимо. Старые, но – сам понимаешь. А главное – здание большое, в плане, – но компактное, круглое, подземных помещений там до чёрта – для машин, да для хранения всяких габаритных декораций – там оне очень серьёзно устроились, да... – Откуда знаешь, что абу-Халил? Ты ж его не видел? – Всё, как ты про них рассказывал. Серьёзные, ага. У них форма единая. Где-то достали... И на камуфле, на груди и на рукаве – эмблема. И дисциплина. – Что за эмблема? – Квадрат чёрный. И в нём белые цифры. У каждого свои. Последователи Малевича, что ли. – Толик хмыкнул. – А! Ясно. Это хреново, брат. Я знаю, кто это такие, чёрноквадратники эти. – А кто такие? Сатанисты, что ли? Секта? – Нет... Не сатанисты. Хотя в чём-то и секта... У них старший – с такой... видел его? – Чёрт его знает. Не сталкивался. – Да, видать ты прав, они это. Надо от них подальше держаться. Отморозки ещё те, причём, блин, с идеологией. Опасны они, хотя изначально идеологию затачивали на... на благо, словом. Но я с ними через интернет общался. Сначала повёлся, а потом... Нет, чувствую, что-то не то... Попахивает. Серой, чертями, попахивает. Если я не ошибаюсь – то это они. Опасны. Знаешь чем в первую очередь опасны? Не пулемётами и не количеством, нет. Идеологией. Какая никакая, но идеология у них есть. Пусть гнилая и ущербная. Но есть. абу-Халил, глав-Чёрт постарался. А в мире сейчас, сам видишь, кризис с идеологией, и это, поверь, пострашнее голода. Народ к ним потянется. Дисциплина, опять же. Этот ублюдок, абу-Халил, придумает ещё чего... Сплотит... Я его ещё тогда, до всего этого бардака раскусил – ему власть нужна, он от власти тащится. Этот бардак для него шанс, конечно, и он его не упустит. – Он араб, что ли? – Да не, татарин. Или башкир, чёрт его разбёрёт. Шифруется. – Да, эти опасны... Есть ещё довольно безобидные придурки: буддисты там, эти... Ну, помнишь, мимо окон по проспекту ходили, в оранжевых балахонах, приплясывали строем, весёлые такие... – Кришнаиты? – Точно. Эти – ‘Харе Кришна, харя в раме’. Эти ничё. Нормальные. Я к ним случайно зашёл – так попытались накормить даже, прикинь? Я, правда, отказался, – пророщенные зёрна как-то не в кайф лопать. Есть ещё эти – прямая им противоположность, – дьяволисты, типа. – Кто-кто? – Ну?.. Я ж говорю... – Сатанисты? – О. Точно. Сам не видел – рассказывают. Мне кажется это так – ветвь гопнического движения. Всякие готы да прочая тяготеющая к потустороннему шушера вдруг почувствовали возможность реализации своих бредовых идей. Ну и... Мочат во-всю! Людей воруют – в жертву, типа, приносят. Кровь пьют... Резвятся ребята по-полной! – Ты видел? – Да ну, я ж говорю – рассказывают. – Тебе наговорят... Помолчали. Олег: – Я полагаю, всё это должно рвануть весной... – Что – рвануть? – Всё. Понимаешь, народ в основном из города выгнали. Куда? – в деревни, пригороды с огородами, и в эти – ‘сельхозкоммуны’. Городских жителей заставить зарабатывать себе на хлеб ручным трудом... то есть на брюкву варёную, – можно только угрозой смерти... На что они там надеются? За осень-зиму подъедят госрезервовские запасы, а дальше? Посевная? С лопатой и тяпкой? Топлива не будет, техники не будет... ‘Колхоз имени ПолПота?’ Удержать в повиновении огромные массы людей, собранные в одном месте, можно только или силой, или внешней опасностью. И они должны быть постоянно заняты, постоянно! Чтобы не думалось. Ну, сейчас их заняли обустройством и выживанием – а дальше?.. Это ещё советский какой-то военный теоретик вывел: ‘Мобилизация это есть война!’ Ну?.. Сейчас, по сути, мобилизация уже проведена – только не мобилизация армии, а мобилизация населения. Под благими лозунгами ‘сельхозкоммунизма’, уравниловки, защиты и так далее. Это всё хорошо, но по сути что сделали? Собрали массы народа вместе... Как перед войной мобилизуют армию. А дальше что? Это массы или должны быть на что-то ‘брошены’ – не важно на что, на внешнего врага, в ‘битву за урожай’; или они тут всё разнесут!.. Потому что и людей нет уровня Лаврентия Палыча, способных удержать такие массы в подчинении, и, – а это главное, – люди сейчас уже не те, другие. Избаловавшиеся люди! Им уже мало просто быть сытыми и в безопасности, мало даже и горячей воды в кране и телевизора, – им ещё и ‘гражданские свободы’ подавай! Ну, сейчас, временно, согнули их... Но ведь когда жратва станет заканчиваться – что-то будет!.. Я не знаю ещё что, зачем и кем это затеяно – я не верю, что всё это происки этих недоумков из ‘Администрации’, этих ‘Безымянных Отцов’, будь они неладны... Тем более, есть сведения, что и во всём мире что-то подобное творится. Кто и что нам готовит?.. У меня есть свои соображения, но они настолько ‘зябкие’, что я даже думать их боюсь. – Да ладно? – Вот тебе и ладно. – Всё больше я убеждаюсь, что мы правильно поступили, что не ломанулись в лоно природы-то!.. Ну, посмотрим. Посмотрим... ПРИБАВЛЕНИЕ В КОМАНДЕ В этот раз мы пошли ‘на дело’ вчетвером. Взяли с собой Элеонору, которая уже изнывала от безделья в своей квартире. Помогать Лене по хозяйству, готовить есть ей не нравилось; ходить одной на базар или вообще на улицу Толик ей запретил: ‘Нам ещё с тобой новых проблем не хватало. Учти, приведут тебя под ножом, – я не галантный американский полицейский в боевичке – просто пристрелю всех, тебя – первую!’ Да она и сама не рвалась – шарохаться сейчас по опустевшим улицам города молодой симпатичной девке было реально опасно. Целыми днями она или занималась в своей тренажёрке, или валялась дома на диване и смотрела по компу, зарядку которого регулярно обновляла от сети или от нашего генератора, фильмы из нашей с батей коллекции. Ну, а у нас там преобладали боевички и трэшевые ужастики... Коллекцию маминого ‘позитива’ она смотреть после пары фильмов наотрез отказалась. Теперь она предстала в камуфлированных брючках, покроя ‘милитари’, явно из какой-то гламурной коллекции; и защитного цвета курточке с блестящими пуговицами и массой пряжечек, которая, очевидно, у неё тоже вызывала ассоциации с прикидом крутой героини боевика. На ногах – высокие шнурованные лаковые ботинки на толстой подошве. Мы-то давно уже походы ‘на мародёрку’ воспринимали как обыденную, иногда грязную работу, соответственно и одевались. Батя взглянул на неё и ничего не сказал. Мне вообще было пофиг, хорошо что ещё один человек; если что дельное попадётся – легче тащить. Толик оглядел, и с подколом спросил: – А боевую раскраску – забыла? Ну, боевой грим? Полосы такие на мордашке? Ну как же, куда ж без этого? Ты что, ‘Коммандо’ не смотрела? Это ж основной элемент крутости! Элеонора только заискивающе улыбалась, не рискуя дерзить в ответ; во-первых, зная на печальном своём опыте тяжесть толиковой пощёчины, во-вторых, уж очень хотелось выбраться из Башни ‘в город’. Хотя батя сразу предупредил, что это типа не прогулка, а идём ‘на работу’, возможно – опасную. Ствола ей, понятно, не дали; а вот сумку, в которой, кроме инструментов, свёрнутые лежали ещё несколько сумок, навъючили именно на неё. Толик так ей это обосновал: ‘Ты, говорит, Элеонора, пока что самый неопытный, и потому самый бесполезный член мародёрского коллектива. И потому, пока что кроме как на таскание сумок ни на что не годна. По команде – падай, чтоб не попасть под пулю; по команде – беги; будешь тормозить – ушибу.’ Вот и весь краткий инструктаж. Сам Толик закинул на плечо большую сумку, в которой лежал один из автоматов; пару магазинов засунул во внутренние карманы джинсовки. Взял ПМ, мне дал (‘Временно, Крыс, временно!’) свой наган. Батя снабдил нас своими самодельными гранатами, на корпуса которых он пустил толстостенные стеклянные флаконы из-под маминого, вернее, нашего, парфюма. Толик фыркнул, разглядывая их, что-то пробурчал про ‘самоделкина, которому только бенгальские огни делать’; но взял пару. Батя заметил, что, судя по всему, банды гопников и бомжей, обожравшие и разорившие пригородные супермаркеты и крупные магазины в городе, делившие город до сих пор достаточно мирно, теперь вступают в период соперничества за остатки ‘ресурсов’, за ‘кормовую базу’ – ещё не отмародёренные жилые кварталы и мелкие магазинчики в них. Вот опасность вот так вот попасть на территорию, которую кто-то считает своей, и заставила нас всерьёз вооружаться. На машине мы подъехали только до полпути, оставив её за стеной парка, замаскировав насколько сумели и поставив с ней пару батиных сигналок, сделанных из ‘сигнала охотника’. Мы уже ‘зачистили’ ближайший квартал – в общих чертах, конечно. Периодически попадали на следы работы ‘коллег’, но лицом к лицу ни разу не встречались. Как и они, мы в первую очередь брали продукты питания, кроме ожиданий довольно щедро оставленные эвакуировавшимися жителями, – все эти соленья\варенья, крупы и сахар, иногда – чай. Брали свечи, если были. Батарейки. Хорошую крепкую одежду и обувь. Инструменты, гвозди и шурупы, проволоку. Батя всегда брал электропровод, сколько бы и какого бы его не было. Ну и вообще, что нравилось и казалось ценным. После моей находки в Башне мы с особым рвением искали тайники, и со временем научились их довольно быстро находить. Люди ведь прячут ценности примитивно, без выдумки. На кухне – в банках с крупами. Под хлебницей. Сверху подвесных шкафчиков, среди паутины и дохлых тараканов. В духовке газовой плиты, под газовой плитой. Как в Башне – приклеенными к задней стенке или днищу выдвижных ящиков. В цветочных горшках. Под коврами. В спальне среди чистого белья (бельё тоже брали, если возвращались налегке). За зеркалами, за картинами, в фальш-розетках. Попадались в богатых квартирах встроенные сейфы, которые Толик взламывал с особым удовольствием. Пачки никчёмной валюты мы всё же брали, хотя ходили слухи что вся прежняя валюта была с началом ‘острой фазы’ БП аннулирована, страны вводили совершенно новые фантики для внутренних расчётов. Но внутри страны валюта хождение имела, вполне. Ну а в тур-вояжи в ближайшее время никто не собирался. Ну и, конечно, мы брали золото и серебро, ювелирку; но всё это попадалось редко. Меня всегда удивляло, зачем люди, уходящие из своих домов в неизвестность, оставляли дома ‘вечные ценности’. Это можно было объяснить только одним: они не думали, что это надолго; они верили, что вот-вот вернутся... И, типа, не было смысла тащить на себе ‘на природу’ те ценности, которые ни при каких условиях продавать не собирались. Сегодня нацелились на длинную панельную девятиэтажку. Батя с Толиком возились внутри уже третьей квартиры, мы с Элеонорой стояли на стреме. Прижился у нас этот жаргон уголовников-домушников, а что делать? Мы, по сути, и есть домушники – только не уголовники, уголовный кодекс благополучно ‘кончился’ вместе с государственными институтами; осталось только право сильного, да ‘распоряжения’ Новой Администрации, что, по сути, тоже являлось совсем не законами, а правом сильного... Так что, по идее, мы и действовали ‘по закону’; только по новому, неписаному закону. Только и делов. Выглядели наши рейды так: выбирали дом, машину оставляли где-то поодаль, маскировали по мере возможнсти. Ставили на неё сигналки. По пути к дому шли не стадом, а ‘построением’ – с разведкой и арьергардом. Не хватало ещё на засаду, или на отдыхающую где-нибудь в подъезде группу гопов нарваться. Хотя теперь, конечно, с автоматом и гранатами-самоделками мы чувствовали себя намного уверенней, чем с короткостволом. С фасада определяли квартиры, которыми стоило заняться в первую очередь, потом определялись в подъездах, по входным дверям. Если подъезд был явно жилой, или просто заперт – тот не трогали. ‘Не трогай других – и тебя не тронут. Может быть’ – по такому принципу. Потом Толик с батей занимались замками, а я пас вход в подъезд. Замки вскрывали и отмычками – но редко, ‘квалификации не хватает’, как говорил батя; чаще высверливали аккумуляторной дрелью. Батя всё говорил, что неплохо бы иметь бензорез – но бензорез нам пока нигде не попадался. Бывало и что замки не поддавались – тогда просто начинали заниматься другой дверью, благо пустых, нежилых квартир хватало. Кстати, заметили интересную закономерность: что касалось продуктов питания, и вообще дельных запасов – это всё находилось отнюдь не в самых богатых по виду квартирах, с навороченными дорогущими дверями, стеклопакетами, обставленными ящиками кондёров и спутниковыми антеннами. В тех как раз не так уж много и было толкового, – гламурные никчёмные шмотки нас мало интересовали, как и навороченная аппаратура или статуи с фонтанами, – да, бывали и статуи, и фонтаны... Видимо, в богатых квартирах люди больше полагались на толстую чековую книжку, на счета с большими цифрами, на золотой и платиновый ‘пластик’; они не делали запасов ‘в натуральном выражении’, или смогли вывезти запасы в свои загородные дома. Но в таких квартирах попадались сейфы и тайники, – а ‘рыжьё’, золото на вес, стало одной из валют ‘нового времени’. Вот в квартирах ‘со средним достатком’ почти всегда обнаруживались и запасы. – Они им теперь ни к чему, пускай их Администрация кормит! – приговаривал Толик, вытаскивая в подъезд сумку с домашней консервацией и мукой-крупами. После того, как батя с Толиком паковали в сумки всё, на их взгляд ценное, они выходили в подъезд ‘отдохнуть’, а мы с Элеонорой осматривались в квартире, беря что-нибудь и себе... Меня интересовали книжки, модели самолётов и коллекционные копии машинок; я уже собрал себе некоторую коллекцию. Элеонора же, как сорока, офигевала от всякой блескучей ерунды – ‘О, кулон от Булгари, ого!’, ‘Вау, я такое колечко видела в последнем Космополитене!’ – как дура, честное слово! Мы не разоряли квартиры и не устраивали в них срач и погром, как это делали гопники, мы просто брали то, что нам было нужно и полезно. Как сельский житель, пойдя в лес по грибы, собирал, если попадалась, и ягоду. Для нас город стал нашим лесом, нашей зоной для поиска пропитания. Батя сказал, что те, кто таких выводов не сделал – умрут в эту зиму. Ещё он сказал, что скоро офигевшие от холода и голода в деревнях, непривычные к жизни в деревенских условиях люди начнут возвращаться в покинутый город, в смешной надежде, что ‘тут, может, уже наладилось’... Они там, в деревнях и палатках, в землянках эваколагерей, будут вспоминать, как хорошо, тепло и сытно было в городе, – и начнут возвращаться... Если их выпустит Новая Администрация, взявшая под контроль сельские поселения и организовавшая сеть сельскохозяйственных коммун... Едва ли им понравится, что разбегается рабочая сила. Нечего было куда-то переться, вот что! Почему люди решили,что куда бы они не смотались с родного, насиженного места – там будет лучше? Ну, имеющие родственников в деревне и сами наполовину деревенские – это ладно, но дачники-то куда? Куда попёрлись горожане в третьем поколении??.. Мои размышления у дверей в подъезд прервала Элеонора, на цыпочках примчавшаяся с верхних этажей, глаза у неё были девять на двенадцать: – Крыс, там... Там гопники!!! Пока батя с Толиком копались внутри квартиры, я сторожил у входа в подъезд; Элеонору же посылали подняться на несколько этажей выше и сечь обстановку из окна подъезда. Этих орлов она и заметила первая. К подъезду, укрываясь за стоявшими во дворе тут и там в изобилии неожиданно многочисленными брошенными машинами, приближались четверо субъектов, по Элеонориному описанию – явно гопников, и с оружием. Я тут же подал сигнал бате с Толиком – ‘Опасность’. Мы брали с собой пару батиных, бог знает какой древности, ещё начала 90-х годов, раций – для переговоров в доме. ‘На дальность’, из Башни их всё одно не хватало, как я убедился. Как и насчёт всего, батя постоянно нудил, что ‘хорошо бы нам хорошие рации, вот, скажем... Или сканеры... И на Башню поставить хорошую стационарную, дальнобойную связь...’ – но пока это были только мечты. Мы здорово рисковали, оставляя маму по сути одну в Башне, ещё и без связи с нами. Но выхода не было. Мы старались уходить из Башни разными путями, рано утром, чтобы наш ход никто не срисовал. Мама запиралась изнутри, включала все батины сигналки и мины, и дрожала до самого нашего возвращения. Впрочем, заниматься мародёркой она сама наотрез отказалась. – Ну и смотри пока свои позитивные фильмы, мы скоро вернёмся. С добычей, – как сухо сказал ей как-то батя. Впрочем, ‘творчески переосмыслив’, как он выразился, мой опыт с подачей сигнала во время ‘битвы Устоса’, которая стала своего рода вехой в истории Башни, батя кое-что сделал. На крышу башни он поставил несколько коробок с фейерверками, найденными нами и в ‘Гекторе’, и в специализированной секции одного из ближайших торговых центров. Вот для чего всегда нужен был провод, и в любых количествах, – по сигналу из квартиры фейерверки срабатывали, должны были срабатывать на крыше, салютом давая нам знать об опасности, угрожающей Башне и маме с Ольгой Ивановной. Батя даже сделал три разных запала на разные коробки – по степени и виду опасности: ‘одиночный наезд’, ‘группа до пяти человек’, ‘вооружены, много, агрессивны’. Ну и... Если уж ‘совсем’, говорит – то жми все три кнопки, – салют будет тот ещё... Запрись и жди нас. Я клавишей вызова отсигналил Бате с Толиком ‘тревогу’. Они мигом появились. Я в это время с лестницы на второй этаж следил за входом в подъезд и за улицей, сжимая потную рукоятку нагана; насколько мог видеть стараясь заглянуть на улицу – двери в подъезд просто не существовало. Элеоноре я велел не отсвечивать, – вдруг они просто идут мимо. Но они явно шли к подъезду. То ли случайно, то ли, что скорее всего, они засекли нас откуда-то, когда мы ещё шли к дому. Я подумал: кто-то увидел нас – и сообщил гопникам, потому они и нарисовались не сразу; мы ведь уже третью квартиру оприходуем. Своими соображениями я шёпотом поделился со всеми; батя со мной согласился, а Толик сказал, что это без разницы, раз они ‘к нам’, и их только четверо – ‘сделаем им сюрприз’. Но ‘сюрприза’ не получилось. Гоблины просто не полезли в подъезд. Спрятавшись за машинами, стоявшими напротив подъезда, они долго и бесплодно совещались. Они явно трусили лезть за нами в темноту и неизвестность... Мы тоже стали совещаться. Ситуация дурацкая, – они устроили засаду на нас во дворе, и что у них за оружие, мы не знаем. Сколько они будут нас ждать, и не подойдут ли ещё к ним бойцы, мы тоже не знаем... – Кстати, а почему их только четверо? Они ведь обычно большими кодлами слонялись? – спосил я. – Это было в период ‘изобильной кормовой базы’ – пояснил батя, – Когда жрачки, пойла и развлечений было много. А сейчас они порядком подъели то, что было на виду; а что-то запасать на будущее, или обходиться малым они уже не могут, их ведь девиз ‘Живи здесь и сейчас!’, – точно как пропагандировала нашей маме эта старая страшная ведьма, ‘бизнес-тренер и психолог’ Соловьёва... – батя сплюнул. – Сейчас у них, у гоблинов, думаю, период раздробленности. Прокормить одну большую банду может супермаркет какое-то время, а вот по квартирам и мелким магазинчикам шарить сподручней втроём-вчетвером, на большее число едоков делить уже кисло получается. Вот они, видать, и кучкуются малыми кодлами. Мы ещё повыжидали, – гоблины явно всё же не собирались лезть в подъезд. Рассыпавшись за машинами полукругом, они решили ждать нашего выхода на улицу. А время идёт! Не появится ли здесь ещё одна группа отморозков? – этого мы исключить не могли. Батя как вариант предложил вскрыть квартиру на первом этаже и уйти по-английски через окно первого этажа. Мы обсудили идею, – она всем была хороша, кроме пары моментов – пришлось бы именно на первом этаже, напротив открытого подъезда, стучать и ковыряться с входной дверью квартиры, – практически у них на виду. Кроме того, ‘улов’ уже был не маленький, и тащить три почти полных сумки через первый этаж, карабкаться через окна нам тоже не улыбалось. Ещё меньше нам нравилась идея оставить сумки с хабаром этим ублюдкам, устроившим на нас засаду. Да с какой стати?? При одной мысли об этом меня, да и других охватывала злость, – мы тут трудились, собирали, и вдруг всё оставить? Да пошли они!.. Возмущение было почти таким же, как если бы после целого дня плодотворных блужданий по лесу, на выходе хулиган попытался бы отнять у грибника лукошко с грибами... Толик просто сказал, что он сейчас поднимется на этаж пятый-шестой и короткими очередями положит всех четверых уродов, благо есть из чего. Идея была неплоха, – но батя со скептической ухмылкой её зарубил, – типа, шухер поднимишь, ещё кто-нибудь припрётся, нам не хватало ещё тут, в чужом доме оборону держать... Толик, поспорив, всё же согласился, что это было бы не есть здорово; но и окрысился: – Предложите что-нибудь умное, а то только критиковать способны!! Батя опять стал развивать идею ухода ‘по английски, не прощаясь’ через первый или второй этаж; Толик его, насупясь, слушал, вертя в руках автомат. И тут мне пришла идея: – Надо их всё же заманить в подъезд! И тут уже им самим устроить засаду! Они уставились на меня, как детишки на новогоднюю ёлку. Пожевали идею, – и она всем понравилась. – Ну ты, Крыс, молодца! Идеи у тебя только в путь! Как тогда, с хлоркой! – Постой, а как мы их заманим?.. Есть идеи? Они ведь тут, судя по всему, настроились хоть до вечера сидеть; и расстрелять нас на выходе... – А интересно, они хоть знают, сколько нас тут? – Про автомат-то точно не знают. – Но как их заманить? На ‘кис-кис’ они точно не пойдут... – А, Крыс? – батя с Толиком с надеждой уставились на меня, ожидая от меня очередной идеи, – Или ты, как тот филин из анекдота про мышек, только ‘стратегически мыслишь’?.. Но тут голос подала молчавшая до этого Элеонора: – Я знаю, как заманить... – Как?? – мы все уставились на неё, ожидая ответа. И тут я увидел, как рыжая-бесстыжая краснеет... Ничего себе, она краснеть умеет?? Вот не ожидал; да она не краснела даже, когда я её голой с Толиком застал!.. *** Прятавшиеся за машинами гоблины не сводили хищных взоров с подъезда. Их старший, Бруцеллёз, бывший слесарь с механического, расставил подельников по номерам и каждому, жарко дыша перегаром и луком в ухо, нашептал, перемежая матом и угрозами, их действия. План был простой и ясный: когда лохи будут выходить из подъезда, двоих мужиков завалить сразу, наглушняк; бывшего с ними парня, почти мальчишку, и фигуристую тёлку взять живыми. Тёлку – на круг, а пацана – в рабство. План был простой и вполне выполнимый, и он уже реализовывался не однажды, но на этот раз немного у вожака играло очко: двое мужиков, хотя один был и совсем седой, выглядели, по словам срисовавшего их наблюдателя, весьма серьёзно. Насчёт своих ‘бойцов’ Бруцеллёз иллюзий не питал, – запинать толпой упавшего, оприходовать тёлку на круг, подломить ларёк в глухом районе или даже вломиться в квартиру к пенсионерам и разнести там всё вдребезги, включая черепушки стариков, – это как раз они могли; а вот участвовать в серьёзной драке при почти равных силах, – это не по ним. А он, да трое вчерашних учащихся ПТУ, против двоих серьёзных мужиков плюс парень, – девку они не считали, – это был не очень оптимистичный вариант. А вдруг ещё у мужиков в сумке ружьё? Кстати, и наблюдателю придётся за наводку доляху с добычи отстегнуть... Бруцеллёза тормозило сознание слабой ‘огневой мощи’ его компании, или, как они высокопарно, в память одноимённого сериала, называли себя, ‘бригады’. Всего-то у них и было что старый-престарый обрез трёхлинейки, ещё кулацких времён; и ружьё для подводной охоты. И обрез, и ружьё били отлично, но... Но это всего лишь обрез и ружьё, ружьё для подводной охоты! Бруцеллёз явно не горел стать героем, и схватка с неизвестными мужиками в тёмном подъезде его нифига не прельщала. А вдруг, в натуре, у них ствол в сумке?? Зачем подставлять голову, выйдут ведь они когда-нибудь! Вот на выходе их и завалим! И если и есть ружьё – будет наше, вместе с хабаром! Короче, Бруцеллёз со своей ‘бригадой’ решил сидеть в засаде напротив подъезда до упора – не ночевать же они сюда пришли, выйдут рано или поздно! Сидеть, молчать, не курить, не сводить глаз с подъезда! – свирепо вращая глазами, в очередной раз шёпотом он инструктировал ‘бригаду’, когда ему послышались странные, чем-то знакомые звуки... Бруцеллёз, вытянув шею, прислушиваясь, уставился на окно четвёртого этажа, окно с открытой форточкой, откуда раздавались странные звуки: вроде как стоны, всхлипы, какие-то вскрики... Что там происходит?? Он недоумённо переглянулся с дружками, – все тоже обратили внимание на звуки из окна. Некоторое время звуки доносились через открытую форточку вроде как из глубины комнаты, но вот они стали громче... Ещё громче... В окне четвёртого этажа вдруг появилась голая спина молодой женщины, густая грива рыжих волос закрывала её ниже лопаток, но она явно была голой. Толчком прижавшись спиной к окну, она раскинула руки, упираясь в оконный проём. Голые её плечи, смутно видные через не очень чистое стекло, толчками ходили вверх и вниз, голова ритмично стукалась о стекло. Внезапно она зашарила руками у себя за спиной, щёлкнул шпингалет, другой, – и окно на улицу распахнулось. Рыжая девка, всё так же, не поворачиваясь лицом к улице, упала спиной на подоконник, рыжая грива её волос свесилась вниз, на улицу. Теперь снизу, от подъезда, были видны только её голова и раскинутые руки, голые плечи, ритмично ходящие взад-вперёд; зато слышно стало всё значительно лучше, – девка стонала, вскрикивала и что-то, всхлипывала, ритмично дёргаясь вверх-вниз. – Да! Да!! Да!... – Да её же е.ут! – обожгла Бруцеллёза очевидная мысль, и тут же в штанах вспух горячий бугор. Остальные ‘бригадовцы’ так же словно одурели от увиденного зрелища, высунув головы из-за машин, они уже всё внимание сосредоточили только на окне, где Рыжая уже чуть не орала вголос: – Да! Да! Да!!! Давай!! Ещё! Ааааввв!!!. Да! Оооо-оу!!! ‘Шприцен фантастишь!’ – всплыла в голове у дуреющего от зрелища Бруцеллёза невесть откуда взявшаяся фраза, и он сразу вспомнил, что ему напомнили раздающиеся звуки, – да немецкую порнуху, ничего другого! А рыжая голая девка уже высунулась чуть не по пояс в окно, и, выгнувшись всем телом назад, через подоконник, так что стали видны маленькие упругие грудки с розовыми сосками, чуть не визжала: – Даааа!!! Даааа!! Давай! Не останавливайся!!! Аааааа!!! – кто-то, невидимый с улицы, жёстко трахал её; и горячий бугор в штанах Бруцеллёза стал нестерпимым. Отбросив все сомнения, он рывком вылетел из-за машины. ‘Они, бля, сейчас сильно заняты, им не до нас... Вот мы и...’ – мелькнула последняя прагматичная мысль в его голове, а ноги уже сами несли его к подъезду, руки сжимали в потных ладонях хищно нацелившийся на проём подъезда ствол обреза. Рядом, мешая друг другу, шумно и возбуждённо сопя, ломились к подъезду вслед за главарём Анафема с взведённым ружъём для подводной охоты, и Ржавый с Вальком с бейсбольной битой и кухонным топориком для рубки мяса. Дальше его мысли ограничивались простым инстинктивным ‘Мужиков – всех!.. В расход – сразу! Девку – на круг! Сразу!! Я – первый!!’ На первом этаже, как и ожидалось, никого не было; Бруцеллёз не останавливаясь рванул наверх; прокуренные лёгкие начали сипеть уже на третьем этаже, слыша за спиной тяжёлое сопение подельников, подбегая к приоткрытой двери квартиры на четвёртом этаже, он приготовился на бегу рывком распахнуть её и ворваться... Он ухватился левой рукой за ручку чуть приоткрытой двери, из темноты которой доносились страстные женские крики, и приготовился с усилием рвать её на себя – дверь казалась тяжёлой; когда она сама внезапно, очень легко рванулась ему навстречу, чуть не выбив из правой руки обрез, и что-то стремительное, как удар с одиннадцатиметрового нападающего любимого ‘Манчестер Юнайтед’, прилетело ему в голову, мгновенно выбив из неё все и мысли, и инстинкты, и ввергнув Бруцеллёза в полную черноту забытья. Выпавший из ослабевших рук обрез скрежетнул по полу. Через несколько секунд лестничная площадка перед квартирами напоминала сцену избиения спартанцами войска царя Ксеркса: после того, как Бруцеллёз, неожиданно легко распахнув дверь (поскольку ему помог пинком изнутри Толик) получил неотразимый по убедительности довод в виде удара прикладом автомата в переносицу и рухнул на своих ‘бригадников’; мгновенно распахнулась дверь квартиры у них за спиной, и мощный удар монтировки в голову швырнул на стену Ржавого. Загремела по полу упавшая бита. Перед ними рослый мужик с автоматом в руках шагнул из распахнутой двери, в которую они только что так стремились, легко отбил в сторону ствол ружья с торчащим из него гарпуном, – и держащий его в руках Анафема получил мощный пинок берцем в поддых, выпустил из рук ружьё, и боком повалился на тело уже лежащего Бруцеллёза. Через мгновение на него упало тело Валька, который только-то и успел оглянуться, как тут же получил впечатляющий удар монтировкой в лоб, точно промеж глаз. Ему на миг показалось, что грязный заплёванный подъезд расцветился праздничным салютом, – и сознание тут же милостиво покинуло его, – монтировка была увесистой. Звякнул о бетон пола металлический кухонный топорик. Анафема, загибаясь от режущего грудь удушья, попытался поднять голову из-под упавшего на него Ржавого, как тут же получил ещё один мощный пинок берцем, на этот раз в голову, впечатался головой в стенку, и сознание покинуло его. На полу лестничной клетки образовалась живописная группа бесчувственных тел, лежащих друг на друге. Аккуратно ногой Толик отодвинул в сторону лежащий на полу обрез, Олег вытащил из-под Ржавого гарпунное ружьё. Подоспевший сверху Крыс подобрал топорик и биту. За спиной Толика появилась прикрывающая грудь скомканной футболкой Элеонора. Она была по-прежнему в модных камуфляжных штанах, заправленных в лаковые голенища длинных полусапог со шнуровкой. Установился краткий миг тишины. Увидев Элеонору, его нарушил батя странной сентенцией, обращаясь к куче тел: – Ну, кто ещё хочет комиссарского тела?.. – и прокрутил в руке монти
- Предыдущая
- 5/5
