Речные заводи (том 1) - Най-ань Ши - Страница 19

• Предыдущая
• 19/151
• Следующая

– Так нельзя! Раз ты стал монахом – должен учиться, как предаваться самосозерцанию!

– Я хочу спать! Это мое личное дело и никого не касается! – возмутился Лу Чжи-шэнь.

– О, боже, – взмолились монахи.

– Причем тут угорь? – закричал Лу Чжи-шэнь. – Я и черепах едал.

– Вот так беда! – воскликнули монахи.

– Почему же горько? – спросил, недоумевая, Лу Чжи-шэнь. – У черепахи большое брюхо, она жирная и на вкус очень приятна.

Тут игра слов. Иероглифы, означающие «боже» и «угорь», произносятся одинаково: «шань»; равно как и слова «горе», «беда» и «горько» произносятся: «ку».

Тут монахи оставили Лу Чжи-шэня в покое и больше не мешали ему спать. На следующий день они все решили пойти к игумену и доложить ему о недостойном поведении нового брата. Но настоятель храма стал их уговаривать:

– Ведь игумен сказал нам, что когда-нибудь Чжи-шэнь достигнет высшего совершенства и никто из нас не сможет с ним сравниться. Ясно, что игумен потворствует Чжи-шэню, и пока ничего с ним не поделаешь. Оставьте его в покое.

Монахи ушли восвояси.

А Лу Чжи-шэнь, видя, что его больше не тревожат, каждый вечер разваливался на скамье для самосозерцания и засыпал, раскинув руки и ноги. По ночам на весь монастырь разносился его громоподобный храп. Свои нужды он, к великому ужасу всех монахов, отправлял прямо позади храма и загадил все кругом.

Монастырские служки отправились к игумену и стали жаловаться:

– Лу Чжи-шэнь не соблюдает никаких приличий. Он ведет себя совсем не по-монашески! Как же можно держать такого человека в монастыре!

– Вздор! – сердито закричал на них игумен. – Мы не должны забывать нашего покровителя. Брат Чжи-шэнь исправится.

После этого никто уж не решался заговаривать о новом монахе.

Так прошло около пяти месяцев, в течение которых Лу Чжи-шэнь, сам того не замечая, постоянно нарушал спокойную жизнь монастыря на горе Утай. От длительного безделья его стали одолевать различные мысли. Однажды, в начале зимы, выдался прекрасный тихий день. Лу Чжи-шэнь надел черную рясу, подвязался блестящим черным поясом, обулся в монашеские туфли и большими шагами вышел из монастыря, не зная, куда направляется. Дойдя до беседки, расположенной на середине горы, он сел на скамейку с высокой спинкой и задумался: «Что за никудышная жизнь! Раньше я каждый день пил хорошее вино, ел вкусную пишу, а теперь меня сделали монахом, я уже начал сохнуть с голоду! Вот и Чжао что-то долго не присылает своих людей с провизией. Я уж ко всему потерял вкус! Достать бы хоть вина немножко, то было бы хорошо».

Только Лу Чжи-шэнь подумал об этом, как вдалеке увидел человека, который нес на коромысле две кадушки, закрытые крышками. В руках он держал оловянный кипятильник для подогревания вина. Подымаясь в гору, неизвестный распевал:

Сидя в беседке, Лу Чжи-шэнь поджидал, пока человек с ношей приблизится. А тот опустил кадушки на землю у самой беседки и остановился передохнуть.

– Послушай-ка, приятель! – обратился к нему Лу Чжи-шэнь. – Что это у тебя в кадушках?

– Доброе вино.

– Сколько же стоит кадушка? – спросил Чжи-шэнь

– Ведь ты же монах! Верно, хочешь посмеяться надо мной? – удивился пришедший.

– Буду я еще с тобой шутить! – рассердился Лу Чжи-шэнь.

– Это вино, – отвечал человек, – я приношу в монастырь для продажи мирянам, работающим по найму: истопникам, носильщикам, уборщикам и другой прислуге. Если мы, торговцы, будем продавать вино монахам, нас сурово накажут, отберут деньги, которые выданы на торговлю, и выгонят из жилищ. Все мы торгуем на монастырские деньги и живем в домах, принадлежащих монастырю. Как же я могу осмелиться продать тебе вино?

– Так ты и в самом деле не хочешь продать мне вина? – спросил Лу Чжи-шэнь.

– Хоть убей не продам! – отвечал продавец.

– Убивать я тебя не стану, – крикнул Лу Чжи-шэнь, – но вина ты должен мне продать!

Видя, что дело плохо, продавец подхватил было свой товар, но тут Чжи-шэнь выскочил из беседки, ухватился обеими руками за коромысло и пнул продавца ногой прямо в пах. Тот, схватившись обеими руками за ушибленное место, так и присел на землю и долго не мог подняться.

А Чжи-шэнь тем временем втащил обе кадушки в беседку, открыл одну из них, и подобрав с земли кипятильник, стал черпать им вино, хотя оно и не было подогрето. Быстро осушив кадушку, Лу Чжи-шэнь крикнул торговцу:

– Эй, парень! Приходи завтра в монастырь за деньгами!

Боль у продавца постепенно унялась. Боясь, что игумен узнает об этом происшествии и лишит его заработка, парень сдержал свое негодование и даже и не подумал о деньгах. Он разлил оставшееся вино поровну в обе кадушки, схватил коромысло и бегом пустился с горы.

Лу Чжи-шэнь посидел еще немного, вино ударило ему в голову. Он вышел из беседки, прилег под сосной отдохнуть и окончательно опьянел. Он спустил с плеч свою черную монашескую одежду, и на его обнаженной спине открылась цветная татуировка. Обмотав рукава вокруг поясницы и размахивая, как птица крыльями, руками, он стал подыматься в гору. Так он и добрался до монастырских ворот. Два привратника, издали заметив, что он пьян, вооружились граблями и преградили ему дорогу.

– Ты последователь Будды! – закричали они. – Как смел ты напиться? Разве ты слеп и не читал правил, где говорится, что нарушивший заповедь о неупотреблении вина приговаривается к сорока ударам палками и изгоняется из монастыря. А привратник, допустивший пьяного монаха в монастырь, получает десять палок. Ступай-ка ты скорее отсюда, тебе же лучше будет!

Но Лу Чжи-шэнь не так давно стал монахом и не забыл еще своих старых повадок. Свирепо вытаращив на привратников глаза, он заорал:

– Ах вы, разбойники этакие! Вы что же, хотите побить меня? Давайте-ка померяемся силами!

Один из привратников, видя, что дело плохо, побежал доложить о буяне казначею, а другой попытался преградить Лу Чжи-шэню дорогу бамбуковыми граблями. Одним движением отбросив грабли, Чжи-шэнь размахнулся и закатил привратнику такую пощечину, что тот зашатался и с трудом удержался на ногах. Тогда Чжи-шэнь ударил его еще раз кулаком, и привратник свалился у ворот, завопив от боли.

– На этот раз я тебя милую, – сказал Лу Чжи-шэнь и, пошатываясь, вошел в монастырь.

Казначей, услышав о том, что произошло, собрал человек тридцать истопников и носильщиков, вооружил их палками и вышел из западного флигеля навстречу Лу Чжи-шэню. А тот, завидев их, дико заревел и бросился к ним. Люди, шедшие смирять пьяного, не знали, что еще недавно он служил в войсках. Испугавшись его свирепого вида, они поспешно отступили к складу и закрылись там на засов.

Тогда Чжи-шэнь вскочил на крыльцо, ударил в дверь кулаком, а потом ногой и распахнул ее. Его противникам бежать было некуда. Чжи-шэнь отобрал у них палки и выгнал их из склада. Казначей побежал к игумену и доложил ему о случившемся. В сопровождении пяти служителей игумен подошел к флигелю и крикнул:

– Чжи-шэнь, перестань буйствовать!

Тот, хоть и был пьян, все же узнал голос настоятеля монастыря, отбросил палку, поклонился ему и, указывая в сторону склада, сказал:

– Я выпил всего две чашки вина и никого не обидел, а вот целая толпа прибежала меня бить.

– Ради меня, – сказал игумен, – отправляйся скорее спать завтра мы поговорим.

– Если бы не игумен, я убил бы кое-кого из вас, лысых ослов, – сказал Чжи-шэнь, обращаясь к монахам.

Игумен приказал служителям уложить Чжи-шэня в постель. Завалившись, он тотчас же захрапел.

Старшие монахи, окружив настоятеля, стали говорить ему:

– Мы уже предупреждали вас, почтенный отец, Что теперь делать? Разве можно держать в монастыре этого дикого кота, оскверняющего правила буддизма!

• Предыдущая
• 19/151
• Следующая