На Дальнем Западе (др. изд.) - Сальгари Эмилио - Страница 3
- Предыдущая
- 3/15
- Следующая
– Эй, Гарри! – сказал один из солдат. – Смотри, индеец-то, кажется, был не один! Он вез кого-то, иначе он не упал бы, как мешок, потому что ведь ты не попал в него, а подстрелил лишь лошадь.
– Ищите, дьяволы! – вскричал Джордж, —
А мы пока потащим этого молодца к полковнику. Он не спит ведь еще?
– Кажется, нет! – ответил один из солдат. – Всего четверть часа назад он болтал в своей палатке с агентом Джоном Максимом!
– Ну так идем! – сказал Гарри. – А вы тут ищите повнимательнее! Мне и самому, если сказать по правде, показалось, что индеец держал в руках какую-то штуку, вроде, знаете, куклы или ребенка. Этой штуке некуда было деваться. Разве что свалилась к чертям в пропасть?
Трапперы обыскали и обезоружили индейца, который не оказал им ни малейшего сопротивления, понимая, что это было бы совершенно бесполезно, и повели его к лагерю.
Посредине лагеря находилась высокая палатка конической формы. Внутренность этой палатки была слабо освещена фонарем, стоявшим на маленьком походном столике, около которого сидели, оживленно беседуя, два человека.
По-видимому, грохот громовых раскатов и вой бури помешали им расслышать и выстрелы двух часовых, и поднявшуюся вслед за тем в лагере тревогу.
Это были полковник Деванделль и правительственный агент[5] индейских территорий Джон Максим, типичные американские искатели приключений, люди геркулесова телосложения, сильные, костистые янки с резкими чертами лица и почти такой же темной, как у индейцев, кожей.
– Командир! – сказал Гарри, приподымая одной рукой заменявшее дверь полотнище палатки и подталкивая вперед молодого пленника. – Наконец-то мы его поймали! Это, ей-ей, тот самый, который уже три ночи подряд все пытался проскочить из ущелья.
Командир маленького отряда быстро вскочил на ноги и устремил пристальный взор на стоявшего перед ним в спокойной позе индейца, на бронзовом лице которого лежало выражение полного равнодушия. Ничто решительно не выдавало обуревавших пленника мыслей.
– Кто ты такой? – спросил полковник Деванделль индейца.
– Птица Ночи, – спокойно ответил юноша, как будто в этом живописном имени заключалось все, что могло удовлетворить любопытство спрашивающего.
– Ты чэйэн?
– Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Разве мое одеяние не говорит тебе и без слов, кто я таков?
– Почему ты пытался пробраться мимо нашего лагеря? – переменил тему допроса полковник. – Разве ты не знаешь, что мы сейчас находимся в войне с твоим племенем, точно так же, как с племенем сиу и арапахов?
– Я должен был отвезти Левой Руке, вождю арапахов, его дочь Миннегагу.
– Ты лжешь! Левая Рука ни за что не допустил бы такого безрассудства!
– Гуг! Я повиновался, потому что я воин и не должен рассуждать, когда мне приказывают.
– И где же эта девушка?
– Она выскользнула у меня из рук во время моего падения с лошади и, кажется, погибла, упав на дно Ущелья Могил.
Полковник обернулся к агенту.
– Веришь ты этому, Джон?
– По-моему, он мелет вздор! – ответил тот. —
Я даже уверен, что этот молодец отнюдь не чистокровный индеец. Это, скорей, метис, сын какой-нибудь белой пленницы от индейца племени сиу, чем чэйэн! Разве вы не видите, что глаза его почти голубого цвета, лоб высок, а скулы выдаются сравнительно мало?
И затем, вот еще признак: у него на шее висит маленький голубой камень от «ворот первого человека»[6]. Этот амулет носят только воины племени сиу. Ясно, что этот негодяй собирался ввести нас в заблуждение. Не правда ли?
Полковник не отвечал. Опершись на один из столбов палатки, он с каким-то странным, затаенным, но глубоким волнением смотрел на пленника, продолжавшего сохранять свое безмолвное спокойствие, хотя молодому индейцу, захваченному белыми, прекрасно была известна ожидавшая его участь.
Старый солдат, всегда сохранявший спокойствие в минуты опасности, вдруг неизвестно отчего побледнел, и его лоб покрылся каплями пота.
– Боже мой! – пробормотал он, проводя рукой по лбу.
– Что с вами случилось? – спросил Джон Максим, в первый раз в жизни видя Деванделля таким взволнованным.
– Ты думаешь, что он метис? – спросил полковник, делая усилие, как будто для того, чтобы отогнать от себя какую-то тяжелую мысль. – И думаешь, что он должен принадлежать непременно к племени сиу?
– Я готов прозакладывать мою винтовку против того ножа, который висит у вашего пояса, что это так! – ответил агент. – Его выдал амулет, который он носит на своей груди. Ни арапахи, ни чэйэны не имеют таких амулетов.
– В таком случае нужно заставить его говорить!
– Гм, легко сказать! Эти краснокожие упрямы, как ослы; когда они не хотят говорить, из них не вытянешь ни единого звука!
Молодой индеец слушал этот разговор, не проявляя ни малейшего волнения. Он только сорвал гневным движением предательский голубой камень и швырнул его далеко в сторону.
Полковник два или три раза прошелся вдоль палатки, как бы желая оправиться от внезапно охватившей его тревоги, затем быстрым движением приблизился к пленнику и схватил его за руку.
– Скажи же мне, наконец, кто ты такой: сиу или чэйэн? – спросил он прерывающимся от волнения голосом.
– Я – индейский воин, ставший на тропу войны с бледнолицыми. Этого с тебя довольно! – ответил юноша.
– Я хочу знать, – настаивал полковник.
Птица Ночи пожал плечами и, казалось, стал с большим вниманием прислушиваться к глухому стуку дождевых капель о поверхность палатки, чем к словам полковника.
– Будешь ли ты, наконец, говорить, несчастный?! – воскликнул рассерженный этим упрямством Деванделль. – Кто был твой отец?
– Не знаю! – ответил после некоторого молчания молодой воин.
– А твоя мать? Была ли она бледнолицей рабыней или женщиной из племени сиу или арапахов?
– Я никогда не видел моей матери! – был ответ.
– Но этого не может быть! – воскликнул полковник.
– Птица Ночи никогда не лжет! – холодно ответил краснокожий.
– Так скажи мне, по крайней мере, какого ты племени?
– Не все ли тебе равно, бледнолицый? Я взят в плен и знаю, каковы законы войны: убей меня, и все будет кончено. Я сумею умереть так, чтобы заслужить милость Великого Духа, который благосклонно примет меня на свои бесконечные луга, полные прекрасной дичи.
– Так ты больше ничего не скажешь мне?
– Нет, бледнолицый!
– В таком случае ты получишь то, что заслужил. Я не настолько прост, чтобы поверить рассказанной тобой истории. Мне очень жаль, по закону войны я должен тебя расстрелять.
Ни один мускул не дрогнул на бронзовом лице индейца.
– Истинный воин не боится смерти! – ответил он гордо. – Я знал, чем я рискую, вступая в войну с бледнолицыми, и теперь, когда Великий Дух отдал меня в твои руки, я сумею без страха встать под пули твоих солдат. Делай же поскорее, что велит тебе твой долг, а я позабочусь о том, как выполнить свой.
Едва только полковник открыл рот, чтобы ответить на эту гордую речь пленника, как у входа в палатку послышался нестройный гул голосов, и точас же внутрь ее просунулась голова солдата.
– Командир! Мы и эту птичку накрыли, – сказал он, вталкивая в палатку полковника Деванделля индианку, девочку лет одиннадцати или двенадцати, стройную, гибкую, как грациозный зверек, обладающую бронзовым личиком с довольно правильными чертами и блестящими глазами.
– Опоздай мы лишь на несколько минут, и она улизнула бы в ущелье, – продолжал болтать солдат, видимо, взволнованный неожиданно удачной погоней за юной индианкой.
Птица Ночи, увидев пленницу, чуть побледнел и сделал жест глубокого отчаяния. Не спускавший с пленника глаз агент уловил и эту бледность, и этот нервный жест индейца.
Обменявшись долгими и выразительными взглядами со снова застывшим в своей гордой позе Птицей Ночи, девочка неожиданным движением выскользнула из рук державшего ее за хрупкие плечи солдата и, приблизившись к полковнику Деванделлю, взглянула ему прямо в лицо вызывающим взором.
5
Здесь: уполномоченный, представитель правительства на индейских территориях.
6
Радуга. У некоторых племен краснокожих Северной Америки в большом ходу предметы из камней, отливающих всеми цветами радуги. По индейскому поверью, эти камни – осколки радуги. – Примеч. авт.
- Предыдущая
- 3/15
- Следующая