Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович - Страница 68

• Предыдущая
• 68/182
• Следующая

— Мы все начинали без опыта, ничего.

— Опирайся на актив. Сейчас не то, что пять лет назад. Сейчас там сельские исполнители, сочувствующих много. А главное — будь начеку.

Барабан кольта проворачивался с сухим металлическим треском. Коля распечатал новую пачку патронов, начал снаряжать каморы. Маша стояла рядом и внимательно наблюдала, как матово поблескивающие патроны послушно занимают свои места.

Проверив револьвер, Коля положил его на стол и стал укладывать чемодан.

Мария взяла кольт, направила на мужа:

— Руки вверх!

— Этим не шутят, — рассердился Коля. — Положи!

— Отними, — она показала ему язык.

— В твоем возрасте, между прочим, Софья Ковалевская уже была академиком, — сказал Коля. — А ты как была девчонкой, так и осталась. — Он попытался осторожно отнять револьвер, но Маша неожиданно и очень ловко увернулась.

— Неплохо, — одобрил Коля.

— А ты думал, я зря время теряю? — гордо сказала Маша. — Давай спорить — я наверняка знаю приемов больше, чем ты!

— Сдаюсь без боя, — улыбнулся Коля. Он сел, задумался. — Маша, мы едем в отпуск.

— Открыл Америку. Ты лучше скажи — брать мне теплую кофту или нет? У вас там ночи холодные?

— Я хотел объяснить тебе, — осторожно сказал Коля, — что моя поездка на родину только формально называется отпуском, а на самом деле…

— А на самом деле? — встревожилась Маша.

— Я получил очень ответственное и… небезопасное задание, — откровенно признался Коля.

Она взглянула на него с упреком:

— Хоть раз в жизни мы могли бы провести несколько дней без «очень ответственных» и «очень важных» дел!

— Ну, положим, ты преувеличиваешь, — смутился Коля. — У нас были дни вполне спокойные.

— Вы что-то путаете, Николай Федорович, — горько сказала Маша. — Когда же все это, наконец, кончится? — Она опустилась на стул.

— Вот изловим последнего жулика…

Маша перебила его:

— Ты шутишь плоско, так шутит, если верить твоим рассказам, Кузьмичев, но он — дурак и сволочь, а ты? Зачем ты так?

— Я сказал Сергееву, что ты все равно поедешь со мной, — ушел от отзета Коля.

— Почему «все равно»? — удивилась Маша.

— Они с Бушмакиным требовали, чтобы ты со мною не ездила.

— Ах вот оно что. Какие заботливые, — Маша тут же переменила тон и закончила без тени иронии: — Они оба — настоящие люди, я их очень люблю, Коля. Но ты правильно им сказал: я все равно поеду!

Она села рядом с ним на старенький диван. Этот диван был, пожалуй, единственным приобретением с 1922 года. В остальном — все было без перемен.

— Маша, — сказал Коля и привлек ее к себе. — Ты знаешь, о чем я все время думаю?

— О чем? — Она заглянула ему в глаза.

— О тебе.

— Тогда не о чем, а о ком, — поправила она.

— Я вообще часто задумываюсь. Вот я. Допустим, я стал грамотнее. Расширился мой кругозор. Все это верно, конечно. Но ведь я отчетливо понимаю, как мне еще далеко до тебя. Что же нас объединяет?

— Любовь, — сказала Маша. — Дружба. Не на жизнь, а на смерть.

— Просто у тебя, — усмехнулся Коля.

— Просто потому, что верно, — заметила Маша. — Знаешь, я никакого представления не имею о твоей прошлой жизни. Все твои рассказы — как сказки Андерсена. Я не ходила по земле, на которой ты вырос. Можешь смеяться, но я никогда не могла отличить рожь от пшеницы.

— А я все время мечтал, во сне видел, — горячо сказал Коля, — как мы с тобой в ночное с конями идем, по мокрой траве бродим. И ты встаешь рано-рано — с петухами и заводишь квашню. Ты хоть знаешь, что это такое?

— А ты знаешь, что такое «эгрет»? — парировала Маша. — Ну и молчи!

— Без эгрета можно прожить, — спокойно сказал Коля. — Подумаешь, заколка в волосы. А вот без квашни — с голоду помрешь, Маша.

Она изумленно посмотрела на него.

— Все просто, — Коля показал ей словарь. — Читаю на досуге помаленьку. Год назад лектор сказал: теория, говорит, трансцендентального идеализма, — инфернальна по своей сущности. С тех пор читаю словарь.

…Пришла Маруська. Расцеловалась с Машей, потом осторожно — с Колей. Сказала, по-бабьи всхлипнув:

— Если моего Витьку будешь в поле зрения держать — осаживай его, Горячий он слишком. А у меня, Коля, кроме него, — нет никого. Он мне вместо сына и брата младшего.

— Все понял, не беспокойся, — кивнул Коля. — Я ему в случае чего на рожон лезть не позволю, ты будь уверена.

— Завидую вам, ребята, Из-за Витьки, конечно. Насколько вы будете к нему ближе, чем я. — Маруська с тоской взглянула на Машу: — Может, не поедешь? Опасно все же. Ты ведь не оперативник, как-никак.

— Я — жена оперативника, — с гордостью сказала Маша. — Ты за меня не волнуйся, Маруся. Я не буду мужу обузой.

Трамвай шел привычным маршрутом: Садовая, потом Измайловский. Коля смотрел, как за окном неторопливо проплывали серые, слившиеся в сплошную стену дома, и вдруг поймал себя на мысли, что ему до боли дороги эти прямые, как удар хлыста, улицы и вообще — весь этот город, который еще совсем недавно казался слишком сухим и холодным. Он поймал себя на мысли, что о Ленинграде думает: «у нас», а о Псковщине: «там, у них», и усмехнулся: что делать? Ленинград стал второй родиной.

— Надо было на кладбище сходить, — вдруг сказала Маша.

— Да, — кивнул Коля. — Когда вернемся — сходим.

— Надо бы теперь, — со значением произнесла Маша, и Коля понял: она допускает, что можно и не вернуться.

— Все будет хорошо, — улыбнулся Коля. — Где наша ни пропадала! Ты не беспокойся — там все в порядке, могилы ухожены, ребята были, рассказывали…

— У Лицкой умер отец, — сказала Маша. — Кто теперь будет ухаживать за ее могилой?

— Мы, — просто ответил Коля. — Вернемся и займемся этим.

Трамвай остановился у скверика, перед вокзалом. Коля не был здесь десять лет — с того памятного дня, как первый раз ступил на перрон. Он с удивлением обнаружил, что здесь ничего не изменилось, как будто и не прошло десяти лет. То же здание вокзала — приземистое, неуклюжее. «Почему оно мне тогда показалось красивым?» — подумал Коля. Такие же, как тогда, люди — с мешками, чемоданами, перевязанными крест-накрест бельевыми веревками, плачущие дети, издерганные матери и обалдевшие от суеты милиционеры и железнодорожники. Единственное новшество, которое автоматически отметил Коля, заключалось в огромном транспаранте: «Товарищ! Твоя обязанность помочь главной стройке страны! Новый автозавод-гигант решено строить в районе Нижнего Новгорода!» Транспарант протянулся через весь фасад вокзала, но, казалось, на него никто не обращал внимания.

• Предыдущая
• 68/182
• Следующая