Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/182
• Следующая

— А Бахарев? — от удивления Никифоров забыл закрыть рот.

— А что Бахарев? — она наслаждалась растерянностью Никифорова. — Бахарев говорит: дядя все свое состояние мне завещал…

— Так, — Никифоров тронул извозчика за плечо. — Давай, милый, в Гнездниковский, в МУР, а ты, Таня, иди на службу и жди нашего вызова и никуда, поняла? Ты нам можешь срочно понадобиться.

Таня выпрыгнула из пролетки и долго смотрела вслед Никифорову. Очень ей понравился этот ладный, решительный парень…

Она подумала, что идти на службу лучше всего проходными дворами — через Тверскую и Малую Дмитровку. Свернула в Георгиевский переулок, потом во двор, и тут ее окликнули. Таня обернулась и увидела двоих. Один был в бекеше, с маузером через плечо. На голове у него залихватски сидела кожаная фуражка с пятиконечной звездочкой. Это был Плавский, собственной персоной. Второй — усатый, в фуражке без звездочки — Кутьков.

— Здравствуйте, Таня. Вы нам нужны.

— Здравствуйте. А меня только что допрашивал ваш товарищ. Вы из ЧК?

— И о чем же он вас допрашивал? — улыбнулся Плавский.

— О Бахареве, — сказала Таня простодушно.

— А вы? — заинтересованно спросил Плавский.

— А я сказала, что Бахарев все врет и выдает себя за другого человека.

— Мы все знаем, — Плавский взял Таню за руку. — Идемте… Мы вас проводим.

Когда Никифоров вернулся в МУР, Трепанов принимал доклад Афиногена и Коли. Никифоров решил приберечь свою новость «на третье» и сел на стул, в углу кабинета.

— Так вот, эта самая Овчинникова Пелагея, — продолжал Коля, — из квартиры номер четыре, хорошая тетка, своя в доску, революцию приняла всей душой. Она нам говорит: прихожу дней за двадцать до октябрьских событий в Столешников — невестке колечко купить, день ангела у невестки, ну и прямиком в магазин Комкова: там как раз на витрине такие колечки были… Захожу, магазин пустой, а у прилавка мой сосед с Комковым ругается… Жичигин, значит… Мой, кричит, магазин! Еще раз, орет, замечу, — в порошок сотру! Ну я было назад, да поздно, он меня увидел. Смутился, растерялся и шмыг на улицу! Я и про кольцо забыла! Вот, думаю, оказия… Небогатый вроде бы человек, профессор всего-навсего, а на тебе! Тайно, на подставное лицо, владеет ювелирным магазином!

— Как это профессор? — подал голос Никифоров. — Какой профессор?

— Императорского университета! — торжественно объявил Коля. — Кутьков, паразит, в этом же доме и скрылся. А у кого? Да ясное дело — у этого Жичигина, больше не у кого!

— Ну, это еще проверить надо… — заметил Афиноген.

Никифоров хлопнул ладонью по столу:

— Шофер Бахарев связан с каким-то «профессором императорского университета»… Я прямо сейчас позвоню Тане!

— Что же получается? — вскочил Коля.

— А получается вот что, — подытожил Трепанов. — Если твой, Никифоров, профессор и этот Жичигин — одно и то же лицо, — похоже, связан этот Жичигин с Кутьковым.

— Еще бы! — крикнул Никифоров. — Ведь Бахарев — прямая связь Кутькова! Это факт! Я сейчас позвоню Тане, можно?

— Сейчас закончим — и звони, — сказал Трепанов. — Только пока все это не более чем предположение! Вот что, братки. Я займусь биографией Жичигина. Суть человека часто кроется в его прошлом, так меня учили.

— Кто вас так учил? — спросил Коля.

— Жизнь, — усмехнулся Трепанов. — В пятом году меня отдали под суд… Я тогда был матросом на миноносце «Стремительный», и старший унтер нашел у меня большевистскую прокламацию. Дали мне пять лет каторги. В десятом я вернулся в Москву, пошел регистрироваться в охранное отделение. Кстати, здесь, в нашем здании, и помещалось. Мне жандармский полковник говорит: не разрешим в Москве жить. Почему, спрашиваю? А потому, что суть ваша в вашем революционном прошлом. Вы, говорит, что вор прощенный. Но это я к слову… Вам же, братки, надо вот что сделать: пойдите на улицу, «пощупайте» блатных, но осторожно! Может, они чего и слышали, на какую-нибудь мысль нас наведут. И второе: под видом проверки квартир — к этому сейчас все привыкли, так что подозрения это не вызовет, — зайдите в дом четырнадцать, в квартиру четыре, к профессору Жичигину. Глаза держать разутыми, слушать в шесть ушей: о Бахареве — ни слова, никаких намеков, и все время помните: в любую секунду Жичигин, если он то, что мы подозреваем, может обронить слово и дать нам ключ к этой истории… А теперь ты, Никифоров, звони.

Никифоров набрал номер, но к телефону никто не подошел…

— Ладно, — сказал Никифоров. — И так ясно. Вернемся — я дозвонюсь к ней и все уточню.

Вечерело. Шли по пустым улицам. Фонари еще не зажигались. Афиноген поднял воротник пальто и поежился:

— Вот, говорят мне часто: ты начальник, то-сё… А у меня пальтецо — на рыбьем меху… А вообще-то несправедливо это… Мы служим революции, и могли бы нас одеть получше.

— Ерунду мелешь, — хмуро сказал Коля. — Служба революции — не билет в рай. Не будет так, чтобы одни ржавую селедку ели, а другие — осетрину копченую…

— Чего это ты? — удивился Афиноген.

— То… — Коля вздохнул. — Вспомнил свой разговор с приемным отцом… А это еще что такое?

В подворотне звенела гитара, хором пели похабные частушки.

— Отрыжка царизма проклятая! — выругался Афиноген. — В мешок их, а, Никифорыч?

Никифоров замедлил шаг. Блатные заметили оперативников:

— Почтение блюстителям, — гитарист выплюнул окурок и приподнял кепочку-малокозырку. — Желаете взять смехача на характер?

На тротуар вылетел раздетый догола парень. Он стыдливо прикрывался ладонями.

— Предлагает побеседовать с этим типом, — перевел Афиноген Коле воровской жаргон. — Они его якобы раздели…

— Как это якобы? — Коля рванул из-за пояса брюк кольт.

— Тихо… — Афиноген отвел руку Коли, спросил: — Слышь, Дуся, я тебя считал шутником. А ты так, фрайер с конфетной фабрики…

— Одевайся, Кныш, нечего дурака валять, — сказал Никифоров.

Голый юркнул в подворотню, раздался хохот.

— Молоток, кум, — сказал Дуся. — Хотели мы свосьмерить, да вы вовремя щекотнулись!

— Дела ждете? — спросил Никифоров.

— Фу, начальник, — сказал Кныш, выходя из подворотни уже одетым. — Такие вопросы… Я знал вас, как тактичного мента!

• Предыдущая
• 26/182
• Следующая