Эдинбургская темница - Скотт Вальтер - Страница 55

• Предыдущая
• 55/138
• Следующая

Произнося слова приговора вслед за секретарем суда, он поспешно пробормотал, что осужденная Юфимия Динс должна быть отведена обратно в Эдинбургскую темницу и содержаться там до среды… месяца… дня, а в указанный день, между двумя и четырьмя часами пополудни, должна быть доставлена на городскую площадь для свершения над ней смертной казни через повешение. «Таков приговор», – прокаркал думстер.

С этими зловещими словами он исчез, точно адский дух, свершивший свое дело; но ужас, вызванный его появлением, еще долго не рассеивался среди присутствующих.

Осужденная – ибо теперь мы вынуждены так называть ее, – обладавшая более тонкой нервной организацией, чем ее отец и сестра, как оказалось, не уступала им в мужестве. Она выслушала приговор, не дрогнув, и только при появлении думстера закрыла глаза. Когда страшный призрак удалился, она первая нарушила молчание.

– Да простит вам Бог, милорды! – сказала она. – Не прогневайтесь на мои слова: ведь в прощении мы все нуждаемся. Вы решили дело, как вам говорила совесть, и я вас не осуждаю. Хоть я и не убила моего бедного сыночка, но, наверное, свела в могилу отца – это все сегодня видели. Поделом мне, я заслужила и людской суд и Божий – да только Бог к нам милосерднее, чем мы друг к другу.

На этом суд закончился. Толпа устремилась из зала, теснясь и толкаясь так же, как и при входе, и в этой суете позабывая недавние тяжелые впечатления. Судейские чиновники, которые взирают на людское горе с той же профессиональной невозмутимостью, с какой медики относятся к операциям, расходились по домам группами, беседуя о статуте, по которому была осуждена молодая женщина, о ценности улик и убедительности доводов защитников и позволяя себе критиковать даже самого судью.

Женщины из публики, настроенные более сочувственно, негодовали против той части речи судьи, где он, казалось, отнимал у осужденной всякую надежду на помилование.

– Ишь какой! – говорила миссис Хауден. – Готовься, говорит, девушка, к смерти! А ведь сам мистер Джон Кэрк – достойный человек, дай Бог ему здоровья! – и тот сказал, что надо просить о помиловании.

– Так-то оно так, – ответила девица Дамахой, с достоинством выпрямляя свою сухопарую девическую фигуру, – а все же надо бы положить конец этому бесстыдству – рожать незаконных детей! Не успеешь взять мастерицу помоложе, как сейчас же за нею целый хоровод парней – и писцы, и подмастерья, и не знаю уж, кто еще. Только девок в грех вводят и честный дом срамят. Глаза бы не глядели!

– Полно, соседка! – сказала миссис Хауден. – Сам живи и другим не мешай. И мы с вами были молоды, так что же других осуждать за эти делишки?

– То есть как не осуждать? – сказала мисс Дамахой. – Не так уж я стара, миссис Хауден, однако ж об этих делишках, как вы их называете, благодарение богу, ничего не знаю.

– Чего уж за это благодарить! – сказала миссис Хауден, тряхнув головой. – А что до вашего возраста, так, помнится, вы уж были в совершенных летах, когда собрался наш последний парламент, а это было в седьмом году, так что молоденькой вас не назовешь.

Пламдамас, сопровождавший обеих дам, тотчас увидел всю опасность этих хронологических экскурсов и, будучи по природе миролюбив, поспешил перевести разговор на прежнюю тему.

– Насчет прошения о помиловании судья не сказал всего, что ему известно, – заметил он. – У судейских уж всегда где-нибудь закавычка. Только это секрет.

– Что за секрет, что такое, сосед Пламдамас? – разом вскричали миссис Хауден и мисс Дамахой; магическое слово «секрет» оказалось щелочью, которая мгновенно остановила кислое брожение их ссоры.

– А это вам лучше объяснит мистер Сэдлтри; он-то мне и сказал, – ответил Пламдамас, указывая на Сэдлтри, который вел под руку свою плачущую жену.

На заданный ему вопрос Сэдлтри отвечал презрительно:

– Хотят, видите ли, пресечь детоубийства! Неужели англичанам, заклятым нашим врагам, как они названы в «Книге статутов» Глендука, есть дело до того, что шотландцы убивают друг друга? Да им хоть бы мы все друг друга перебили до последнего человека, omnes et singulos note 69, как говорит мистер Кроссмайлуф. Не в этом дело, а в том, что король с королевой так разгневаны делом Портеуса, что не захотят теперь помиловать ни одного шотландца, хотя бы весь Эдинбург пришлось повесить на одной веревке!

– Убирались бы тогда на свой немецкий огород, как говорит сосед Мак-Кроски, – проворчала миссис Хауден. – Нам таких королей не надо!

– Я слыхала, – вставила мисс Дамахой, – будто король Георг со злости бросил свой парик в камин, когда ему доложили о мятеже.

– А я слыхал, что он это частенько проделывает, – сказал Сэдлтри, – чуть что не по нем.

– Себя, значит, не помнит в гневе, – сказала мисс Дамахой. – Зато его парикмахеру от этого выгода.

– А королева – та чепец изорвала с досады, слыхали? – сказал Пламдамас. – А король будто бы дал пинка сэру Роберту Уолполу – зачем не справился с эдинбуржцами; только неужели король мог позволить себе такую грубость?

– Нет, это правда, – сказал Сэдлтри, – он хотел заодно дать пинка и герцогу Аргайлу.

– Как? ! Самому герцогу? ! – воскликнули все слушатели тоном крайнего изумления.

– Хотел-то хотел, да только кровь Мак-Каллумора этого не стерпела бы. Герцог мог ведь и шпагу пустить в ход.

– Это добрый шотландец; он всегда за нас стоит, – подхватили слушатели.

– Да, он верен и королю и своему отечеству, – продолжал Сэдлтри. – Я бы вам показал кое-что, но для этого попрошу пройти ко мне. О таких делах лучше беседовать inter parietes note 70.

Проведя соседей в свою мастерскую, он выпроводил подмастерья и, отперев конторку, с важным видом достал оттуда измятый и грязный печатный листок.

– Вот тут у меня новинка, – сказал он, – которая навряд ли есть еще у кого-нибудь во всем городе. Это речь герцога насчет дела Портеуса – только что отпечатана. Сейчас услышите, что говорит о себе Красный Иан note 71. Мне ее прислали из Лондона. И ведь где продавалась? На дворцовом дворе, под самым носом у короля, куда уж дальше! Кстати, приславший просит возобновить ему какой-то там вексель. Ты уж позаботься, миссис Сэдлтри.

Достойная миссис Сэдлтри так сокрушалась о своей несчастной помощнице, что вначале не слушала мужа и не перебивала его. Однако слова «вексель» и «возобновить» заставили ее встрепенуться; она выхватила у мужа письмо, которое тот протягивал ей, вытерла глаза, надела очки и сквозь набегавшие под очками слезы стала разбирать деловую часть письма; муж ее между тем с большой торжественностью принялся читать выдержки из обращения герцога:

– «Я не министр, никогда им не был и никогда не буду. В свое время я мог им стать, если бы ощущал к этому призвание. Но я благодарю создателя, что он не попустил меня расточить отпущенные мне скромные способности на возню с бумагами и тому подобные бесполезные занятия. С тех пор как я возмужал (а для меня эта пора наступила раньше, чем для многих), я служил моему государю мечом, словом и тем влиянием, какое имею у себя на родине. Мне случалось занимать высокие должности и терять их; но если бы завтра меня лишили и остальных – а я их все честно старался заслужить, – я по-прежнему остался бы верен моему государю до последней пяди родовой земли и до последней капли крови…»

Тут миссис Сэдлтри прервала чтеца:

– Что ж ты со мной делаешь, Сэдлтри? Ты тут себе читаешь про герцога, а этот твой Мартингейл собирается обанкротиться – и пропали тогда наши шестьдесят фунтов! Кто за него платить-то будет – герцог? Так герцог и по своим счетам еще не уплатил с тех пор, как в последний раз был в Ройстоне. Тут за ним набралось до тысячи шотландских фунтов. Конечно, он человек справедливый, я разве что говорю? И деньги его верные, – а только мне сейчас не до герцогов. У нас тут наверху бедная Джини с отцом – не знаю, как с ними быть. А ты еще парнишку оторвал от дела и куда-то услал. Что ему делать на улице? Баловаться с бездельниками? .. Сидите, соседи, я вас не гоню. Я одного боюсь: чтобы мой муженек совсем не спятил со всеми этими судами, да палатами, верхними и нижними, здешними и лондонскими.

• Предыдущая
• 55/138
• Следующая