Мичман Тихоня - Марриет Фредерик - Страница 41

• Предыдущая
• 41/54
• Следующая

— Нельзя рассказывать ему обо всем, Джек, иначе он будет настаивать, что деньги принадлежат вам.

— Я и сам так думаю, сэр, — отвечал Джек. — Но есть одно обстоятельство, которым мы можем воспользоваться. Перед тем, как войти в маскарад, я предложил руку одной старой даме в бриллиантах, выходившей из кареты, а она так испугалась моего костюма, что упала бы, если б капитан Уильсон не поддержал ее. Она не знала, как и благодарить его.

— Вы правы, Джек, — отвечал губернатор, немного подумав. — Этим обстоятельством можно воспользоваться. Историю с попами я ему расскажу, но дальнейшего не буду рассказывать; предоставьте все дело мне.

Капитан Уильсон вернулся к вечеру и застал губернатора на веранде.

— Я говорил с Изи, — сказал губернатор, — и он рассказал мне курьезную историю, которую до сих пор не решался никому поверить.

Затем губернатор передал капитану историю с попами и завещанием.

— Но, — заметил капитан Уильсон, — эта история не объясняет завещания мне денег.

— Нет, конечно, не объясняет, но все-таки, как я думал, Джек замешан в этом деле. Он напугал старую даму костюмом черта, а вы подхватили ее и не дали ей упасть.

— Теперь я, действительно, вспоминаю, что поддержал какую-то почтенную старушку, испугавшуюся при виде черта, которым, разумеется, не мог быть никто другой, кроме нашего приятеля Изи.

— Ну, вот этим и объясняется завещание.

— Как! Тысячу дублонов за то, что поддержал старуху!

— Ну да, почему же нет? Разве вы не слыхали о человеке, получившем целое состояние, отказанное ему стариком, которому он отворил дверь церкви?

— Да, но все-таки это странно.

— Нет ничего странного на этом свете, Уильсон, решительно ничего. Вы можете работать как вол много лет и не получить ничего, можете оказать пустую любезность и сделаться богатым человеком. По моему мнению, тайна объясняется очень просто. Эта старуха — я знаю эту фамилию — безмерно богата; вы были при форме, и она узнала вашу фамилию; падение для такой тучной особы могло бы сопровождаться серьезными последствиями; вы избавили ее от них, и вот она вас вознаградила.

— Ну, — сказал капитан Уильсон, — так как другого объяснения не находится, то приходится принять это; но я не знаю, прав ли я отнять эту тысячу дублонов у ее родственников за простой акт вежливости.

— Вы просто смешны; эта старуха владела чуть ли не половиной Мурсии. Для нее эта тысяча дублонов ничего не составляет. Я радуюсь за вас; у вас большая семья, и уже ради нее вы должны взять эти деньги. Всякий распоряжается своими деньгами, как хочет — поверьте, вы спасли ее от сложного перелома ноги.

— Допуская это, я, пожалуй, в самом деле должен принять деньги, — отвечал капитан Уильсон, смеясь.

— Разумеется, пошлите за ними немедленно.

— Четыре тысячи фунтов за то, что не дал старухе упасть! — повторил капитан Уильсон.

— Чертовски хорошее вознаграждение, Уильсон, я поздравляю вас.

— Но до какой степени я обязан отцу юного Изи! — сказал капитан Уильсон после довольно продолжительного молчания. — Если бы он не помог мне, когда я был назначен на корабль, то я не получил бы ни повышения, ни трех тысяч фунтов за призы, ни команды над прекрасным фрегатом, ни четырех тысяч фунтов за здорово живешь.

Губернатор подумал, что некоторыми из этих благ он больше обязан Джеку, чем его отцу, но сохранил это про себя.

— Конечно, — сказал он, — мистер Изи оказал вам большую услугу, когда мы получили назначение, но позвольте мне заметить, что повышением, призами и фрегатом вы обязаны собственной храбрости, а четырьмя тысячами фунтов собственной любезности. Во всяком случае, мистер Изи славный малый, как и егo сын.

На этом их разговор кончился.

Несколько времени спустя Джек и Гаскойн были в гостях у губернатора. Когда они явились к нему, он сказал им:

— Вы оба говорите по-итальянски, поэтому извольте взять на себя попечение о сицилийском офицере, который явился сегодня ко мне с рекомендательными письмами и будет у меня обедать.

Перед обедом он познакомил их с приезжим стройным, красивым человеком, в лице которого, однако, было что-то неприятное. Согласно желанию губернатора, дон Матиас, так звали молодого человека, поместился между нашими мичманами, которые немедленно вступили с ним в разговор, тем более, что им самим хотелось расспросить о своих друзьях в Палермо. В течение разговора Джек спросил его, знаком ли он с доном Ребьерой, на что сицилиец ответил утвердительно. И начался разговор о различных членах этой семьи. В конце обеда дон Матиас спросил Джека, каким образом он познакомился с доном Ребьерой, и Джек рассказал ему, как он и его друг Гаскойн спасли старика от двух негодяев, собиравшихся убить его; после этого молодой офицер разговаривал уже не так охотно.

Когда он ушел, Гаскойн заметил как бы про себя:

— Я видел это лицо раньше, но где, не могу припомнить. Ты знаешь, Джек, какая у меня память на лица, и я уверен, что видел его где-то.

— Мне его лицо не кажется знакомым, — отвечал наш герой, — но я действительно не встречал никого с такой памятью на лица, как у тебя.

Затем разговор между ними прекратился, и Джек некоторое время прислушивался к тому, что говорили губернатор и капитан Уильсон, так как остальные гости ушли. Вдруг Гаскойн, сидевший в глубокой задумчивости после своего замечания о приезжем, вскочил.

— Знаю, кто это такой! — воскликнул он.

— Кто такой? — спросил капитан Уильсон.

— Этот сицилийский офицер. Я бы поклялся, что видел его раньше!

— Дон Матиас.

— Нет, сэр Томас, он вовсе не дон Матиас! Он тот самый дон Сильвио, который собирался убить дона Ребьеру, когда мы явились на помощь и спасли его.

— А ведь, пожалуй, ты прав, Гаскойн, — подтвердил Изи.

— Наверное прав, — отвечал Гаскойн, — я никогда не ошибаюсь в подобных случаях.

— Передайте мне те письма, Изи, — сказал губернатор, — посмотрим, что там о нем сказано. Вот — дон Матиас де Алайерес. Не ошиблись ли вы, Гаскойн? Вы выступаете с очень серьезным обвинением против этого молодого человека.

— Пусть у меня отнимут офицерский патент, если это не дон Сильвио, сэр Томас. Притом же я заметил, как изменилось его лицо, когда он узнал, что Изи и я явились на помощь дону Ребьере. Обратил ты внимание, Изи, что после этого он не говорил почти ни слова?

— Это правда, — сказал Изи.

— Хорошо, мы расследуем это, — заметил губернатор, — если так, то значит рекомендательное письмо подложное.

После того все разошлись, а на другое утро, когда Джек и Изи, ночевавшие у губернатора, толковали о своих подозрениях, пришли письма из Палермо. Они были написаны в ответ на письмо Джека с Мальты: несколько слов от дона Ребьеры; записочка от Агнесы и обширное послание от дона Филиппа, который сообщал ему, что все здоровы и по-прежнему расположены в нему; что Агнеса откровенно сообщила отцу и матери обих взаимной привязанности; что они дали свое согласие, а затем взяли его обратно, так как отец Томазо, их духовник, и слышать не хочет о браке Агнесы с еретиком; что при всем том они, дон Филипп и его брат, рассчитывают преодолеть это препятствие, так как не хотят, чтобы их сестра и Джек были несчастны из-за такого пустяка. Последняя часть письма содержала не менее важное известие о том, что дон Сильвио еще раз покушался на жизнь их отца и успел бы в своем намерении, если б отец Томазо не бросился между ними. Дон Сильвио в бешенстве даже нанес удар отцу Томазо и ранил его, впрочем, не опасно. Ввиду этого всякое снисхождение по отношению к нему признано излишним, и власти разыскивают его, чтобы привлечь к ответственности за покушение на убийство. Но до сих пор поиски остаются тщетными; предполагают, что он бежал в Мальту.

Таково было содержание письма, которое Изи передал за завтраком губернатору и капитану Уильсону.

— Отлично, мы расследуем все это, — сказалсэр Томас, уже начавший наводить справки.

Джек и Гаскойн едва дождались конца завтрака, а затем исчезли; спустя несколько минут капитана Уильсон встал, собираясь на фрегат, и послал за ними, но их не могли найти.

• Предыдущая
• 41/54
• Следующая