К 'последнему' морю (др. изд.) - Ян Василий Григорьевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/74
• Следующая

- А кто этот падающий вниз человек с лицом, искаженным злобой, с хвостом и рогами?

- Это бог зла, который толкает людей на преступления. Ляхи таких духов зовут "дьябли"...

- Этим дьяблам ляхи тоже молятся?

- Нет, они им не молятся, но их боятся.

- Пусть лучше нас боятся! - сказал подошедший хан Орду. Рабы должны бояться своего господина.

В костеле Бату-хан проехал между двумя рядами деревянных скамеек. Копыта монгольских коней звонко цокали по каменным плитам. Бату-хан остановился перед алтарем и пожелал узнать, что нарисовано на иконах, чья статуя раскрашенной женщины стоит на пьедестале возле алтаря и почему она обвешана цветами, ожерельями и лентами? Узнав, что это "матерь божия", он снова спросил:

- Где же певцы? И монахи, служители этого дома? Почему они до сих пор меня не встретили и ничего мне не поют? Приведите их сюда.

Сойдя с коня, Бату уселся, подобрав ноги, на широком резном кресле, обитом зеленым бархатом. На нем во время богослужений обычно сидел сандомирский воевода.

Нукеры бросились исполнять приказание Бату-хана, и вскоре притащили старого священнослужителя в длинной черной сутане с костяными четками в руках. Старик не выказывал страха. С трудом подойдя к Бату-хану, он остановился, близорукими глазами всматриваясь в лицо грозного татарского повелителя.

- Скажи мне, старик, где все твои шаманы? Почему они попрятались?

Ксендз, подняв глаза к небу, медленно перекрестился.

- Пан бог призвал к себе души всех братьев нашей святой обители. Они бесстрашно сражались против врагов веры Христовой и пали на стенах нашего несчастного города, перебитые твоими жестокими воинами. Я один остался в живых, чтобы сторожить этот святой храм и молиться о моих погибших братьях.

- Я ценю таких храбрых противников. Хаджи Рахим! Где Хаджи Рахим?

Из группы приближенных Бату-хана, стоявших позади кресла, вышел летописец и мудрец Хаджи Рахим, с белой чалмой на голове, в длинной темной одежде, подпоясанной куском полосатой ткани. Он выделялся среди блиставших оружием соратников Бату-хана своим скромным, почти бедным видом.

- Мой почтенный учитель! Позаботься о старике и расспроси его об этом латынском доме бога и о его шаманах, погибших на стенах города. Ничто не должно быть упущено и забыто в книге моих походов.

- Слушаю и повинуюсь, великий хан! Позволь только тебе предложить нечто из того, что заслуживает внимания: ты пожелал, чтобы тебе здесь пели молитвы, какие поются ляшскому богу. А петь некому! Рядом же на площади я видел певца, который ходит из города в город и поет песни. Он избит, и кровь стекает по его лицу. Но он продолжает гордо стоять на груде камней и смело поет. Воины его зарубят, а он бесстрашен...

Бату-хан обратился к одному телохранителю:

- Приведи с площади певца!

Вскоре тургауд вернулся, ведя под руку бедно одетого юношу с белокурыми кудрями до плеч. Одной рукой тот держал лютню, другой прижимал платок к голове. По лицу стекала алая кровь. Ноги в широких шароварах были без сапог: татары успели уже их стащить. Певец вполголоса бормотал проклятья, исподлобья поводя серыми глазами.

Бату-хан приказал стоявшему поблизости Дуде расспросить певца.

Дуда спросил:

- Нам передавали, что ты на площади пел преступные песни, призывая жителей Сандомира к упорному сопротивлению. Верно ли это?

- Да, я это делал, и, если останусь жив, я опять буду песнями призывать мой народ к борьбе за свою свободу. Но не побоюсь спеть такую песню даже перед повелителем татар, пришедшим погубить нашу прекрасную родину.

- Вот за этим-то наш доблестный Саин-хан и призвал тебя.

Певец выпрямился и недоверчиво посмотрел на безмолвно сидящего Бату-хана. Каменным было его лицо, и никто не сумел бы проникать в думы всемогущего вождя с узкими, как щелки, скошенными глазами.

- Я не побоюсь этого сделать, хотя меня ждет лютая казнь!

Переводчик объяснил, что никому не дано угадать последнее слово владыки. Может быть, казни не будет и он даже получит награду.

- Пускай поет! - сказал Бату-хан.

Тогда певец, отбросив окровавленный платок, попробовал струны лютни. Он запел хриплым, но полным глубокого чувства голосом, а Дуда Праведный тихо переводил:

Заплакали в селах, будто на погосте:

Ой, лихо нам, лихо! - Пепел да кости!

Девушки малины в лесу не сбирают,

Пастухи скотины в поле не гоняют.

Ой, лихо нам, лихо!

Татарва конями хлеба потоптала,

Девиц полонила, сынов порубала.

Ой лихо нам, лихо!

- Так и надо народу непокорному! - сказал Бату-хан. - На то и война!

Батыю поганому ночью не спится...

Дуда запнулся, но под грозным взглядом Бату-хана робко продолжал переводить:

- Что ж тебе, Батыю, не спится, не лежится?

"Человечьей крови я хочу напиться..."

Ой, лихо нам, лихо!

Поганцу языческому... Народа мучителю...

Дуда остановился, но против ожидания Бату-хан, видимо, остался доволен и заметил:

- Великий правитель и должен быть жесток.

Жрут человечину волки да собаки.

Кровь человечью пьют вурдалаки.

Осиновый кол вурдалаку в спину,

Волка лесного мы бьем дубиной!

Бату-хан более внимательно прислушивается и следит за движениями певца, нетерпеливо требуя перевода.

Ой, лихо-то, лихо, - да ворогам нашим!

Села мы построим, землю запашем!

Будем мы вами мосты мостити,

Хану да ханятам голову рубити.

Будете снопами лежать вы в могиле!

Встань же, отчизна, в славе и силе!

Встань, наша мати, рви свои путы,

Бей и гони ты ворогов лютых.*

Бату-хан слушал, невозмутимый, непроницаемый. Певец, обессиленный, вдруг прервал песню и зашатался. Его колени стали подгибаться. Изо рта по подбородку поползла кровавая змейка. Выпавшая из рук лютня жалобно зазвенела.

Дуда, поддерживая певца, уложил его на каменные плиты.

Бату-хан медленно перевел свой взгляд в сторону задумчиво стоявшего Хаджи Рахима.

- Что ты скажешь на, это, мой мудрый учитель?

Хаджи Рахим быстро подошел к Бату-хану, склонился и прошептал что-то ему на ухо.

Бату-хан скрипучим голосом сказал:

- Ты был и навсегда останешься дервишем, гонимым ветром беспокойства. Мои монгольские улигерчи поют так же прекрасно и смело, но этот юнец дерзко осудил сынов великого Потрясателя Вселенной и оскорбил их... Разве за это награждают? Подайте коня!

В этот день вечером, в монастыре близ храма, в узкой монашеской келье, Хаджи Рахим, низко склонившись над своей "Путевой книгой" при свете потрескивающего светильника, писал:

"В ляшском городе Сандомире, завоеванном грозными татарами, победоносный Саин-хан, как обычно, проявил свое великодушие, слушая в доме бога бесстрашного молодой певца, перед ним отважно призывавшего ляхов к защите своей родины.

Джихангир меня спросил, чем наградить певца?

- Поступи так, как имел обыкновение делать великий Искендер Двурогий. Ты завоевал землю ляхов, теперь постарайся завоевать сердца твоих новых подданных: подари певцу ценную одежду с твоих плеч. Тогда и внуки и правнуки ляхов будут и в сказках и песнях вспоминать с изумлением о твоей великой щедрости.

Я тогда думал: "Что значит одна шуба из богатств Бату-хана, когда он прибавил новый изумруд к ожерелью, составленному из завоеванных им столиц покоренных народов?"

Может быть, певец предсказал правду?.. Возможно, что пройдут века и будут сметены с подноса вселенной многие народы, как дым от порыва ветра. Будущее кто знает? Но навсегда осталась бы в веках песня о том, как великий завоеватель Бату-хан наградил любящего свою землю больше жизни бесстрашного певца, сбросив для него со своих плеч драгоценную шубу. Но Бату-хан этого не сделал, а приказал прикончить певца, и тот остался один лежать бездыханный на каменных плитах ляшского храма".

(Из "Путевой книги" Хаджи Рахима)

"Согласно приказу Бату-хана возможно подробнее описывать его необычайный поход для разгрома "вечерних стран", я постоянно опрашиваю приводимых ко мне пленных, которые рассказывают о своей стране, ее жизни, нравах обитателей, и я с изумлением узнал о том, как беспечны они были и не готовились к возможности вторжения татар. Никто из мадьяр не верил, что азиатские орды смогут докатиться так далеко и что они так сильны. В этих беседах с пленными мне очень помогает писец арабского посла Дуда, прозванный "Праведным". Его знание множества языков удивительно: он сразу понимает речь приведенных пленных и мне ее пересказывает. Из этих разговоров я узнал многое, что постараюсь поведать в моей "Путевой книге".

• Предыдущая
• 54/74
• Следующая