История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 61

• Предыдущая
• 61/92
• Следующая

простеньких шаловливых духах, живущих в полях и лесах. Немногие стихи

Блока завоевали больше симпатии к нему, чем Болотный попик, таинственный,

проказливый, добродушный, созданный его фантазией, который, на палец

возвышаясь, стоит на кочке

И тихонько молится,

Приподняв свою шляпу,

За стебель, что клонится,

За больную звериную лапу,

И за Римского папу.

Как и большинство символистов, Блок приветствовал революцию 1905

года. Он примкнул к мистическим анархистам. Однажды он даже нес красный

флаг. Поражение революции, наступившее в 1906-1907 гг., усилило его

пессимизм, и чувства безнадежности и уныния овладели его душой. Его поэзия

стала навсегда выражением «роковой пустоты» (о которой он говорит в стихах

1912 года), знакомой многим людям его поколения. Эта «пустота» сродни

андреевской. Разница в том, что Блок гений и человек несоизмеримой

132

культуры – и что он знал состояние мистического блаженства, о котором

Андреев и не подозревал. Бессильное желание возвратиться к Сияющему

Присутствию, откуда он был исключен, и горькая обида на то, как с ним

обошлась «Прекрасная дама», стали сюжетом его «лирических драм»,

написанных в 1906–1907 гг. – Балаганчика и Незнакомки, которые можно

отнести к его самым ранним и самым чарующим шедеврам. Балаганчик –

арлекиниада. Он был поставлен в 1907 г. и шел довольно долго. На тех, кто его

видел, он произвел незабываемое впечатление. В нем много лучшей блоковской

лирики, но по сути своей это сатира, пародия, да и мрачно-богохульная притом.

Это пародия на собственный блоковский мистицизм и сатира на его же надежды

и ожидания. Его друзья – Белый и Сергей Соловьев – восприняли это не только

как оскорбление в свой адрес, но и как оскорбление их общей веры в Софию –

Божественную Премудрость. Это повлекло за собой отдаление от Блока его

московских друзей, и следующий период стал для него временем мрачного

одиночества. Для большинства читателей страшный пессимизм Балаганчика

скрыт за его лирическим очарованием и капризным символизмом. Но по сути

дела это одна из самых мрачных и богохульных пьес, когда-либо и где-либо

написанных поэтом.

Незнакомка – мечтательная, романтическая драма-видение, развивающая

сюжет стихотворения под тем же названием. В ней меньше лирического

очарования, чем в Балаганчике, но в ней проявился блоковский иронический и

гротескный реализм, который только усиливает мистический романтизм

главной темы. Первая сцена разворачивается в кабачке, где влюбленный в

Незнакомку Поэт вступает в разговор с половым, и в конце концов его

выбрасывают на улицу, потому что он слишком пьян. Вторая сцена – пустырь

на краю Петербурга: городовые тащат Поэта, совершенно пьяного. В это время

с неба падает звезда и превращается в ту Незнакомку, о которой мечтает Поэт.

Но он так пьян, что не в состоянии узнать ее, и ее уводит пошлый господин,

который обещает утолить ее жажду земной любовью. Третья сцена – в пошло-

элегантной гостиной. Там находятся Поэт и Звездочет, огорченный внезапным

падением звезды первой величины. Внезапно появляется Незнакомка,

преследующая господина, который увел ее с собой. Поэту кажется, что он

узнает ее – но нет! Неузнанная, она исчезает, и упавшая звезда опять сияет на

зимнем небе. Даже те, кому не по вкусу придется романтизм этой пьесы, оценят

единственные по мастерству прозаические диалоги, искусную структуру первой

и третьей сцены, которые построены параллельно, так что разговоры в

гостиной ежеминутно напоминают зрителю, пугающе и жутко повторяя их,

разговоры в кабачке. С этих пор кабак часто появляется в блоковской поэзии.

Теперь она наполняется вином, женщинами и цыганскими песнями – и все это

на фоне страстного отчаяния и безнадежной тоски о навеки утраченном

видении «Прекрасной дамы». Страстное и безнадежное разочарование – такова

отныне атмосфера поэзии Блока. Только изредка его вырывает из постоянного

уныния вихрь земной страсти. Такой вихрь отразился на цикле Снежная маска;

эта экстатическая, лирическая фуга написана в первые дни 1907 года.

Гений Блока достигает зрелости к 1908 году. Стихи, написанные за

последующие восемь лет, вошли в третий том, который вместе с поэмой

Двенадцать несомненно является самым крупным из того, что было создано

русским поэтом за последние восемьдесят лет. Блок не был человеком

огромного ума или огромной моральной силы. Не был он в сущности и

великим мастером. Искусство его пассивно и непроизвольно. Он скорее

регистратор поэтического опыта, нежели строитель поэтических зданий.

Великим его делает наличие переполняющего его поэтического духа,

133

словно явившегося из иных миров. Он сам описал свой творческий процесс

в одном из замечательнейших своих стихотворений – Художник (1913) как

совершенно пассивное состояние, очень близкое к мистическому экстазу, как

его описывают великие западные (испанские и немецкие) мистики. Экстазу

предшествует состояние тоскливой скуки и прострации; потом приходит

неизъяснимое блаженство от ветра, дующего из иных сфер, которому поэт

отдается безвольно и послушно. Но экстазу мешает «творческий разум»,

который насильно заключает в оковы формы «легкую, добрую птицу

свободную» – птицу вдохновения; и когда произведение искусства готово, то

для поэта оно мертво, и он снова впадает в свое прежнее состояние

опустошенной скуки.

В третьем томе блоковский стиль пульсирует полнее и сильнее, чем в

ранних произведениях. Он напряженнее и полнокровнее. Но, как и в ранних

вещах, он так сильно зависит от тончайших, легчайших особенностей языка,

звука, ассоциаций, что все попытки перевода становятся безнадежными. Самые

чисто лирические стихи можно читать только в подлиннике. Но стихи другой

группы, более иронические и, следовательно, более реалистические, не вполне

непереводимы.

ПЛЯСКИ СМЕРТИ

Как тяжко мертвецу среди людей

Живым и страстным притворяться!

Но надо, надо в общество втираться,

Скрывая для карьеры лязг костей...

Живые спят. Мертвец встает из гроба,

И в банк идет, и в суд идет, в сенат...

Чем ночь белее, тем чернее злоба

И перья торжествующе скрипят.

Мертвец весь день трудится над докладом.

Присутствие кончается. И вот –

Нашептывает он, виляя задом,

Сенатору скабрезный анекдот...

Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью

Прохожих, и дома, и прочий вздор...

А мертвеца – к другому безобразью

Скрежещущий несет таксомотор.

В зал многолюдный и многоколонный

Спешит мертвец. На нем – изящный фрак.

Его дарят улыбкой благосклонной

Хозяйка – дура и супруг – дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки,

Но лязг костей музыкой заглушен...

Он крепко жмет приятельские руки –

Живым, живым казаться должен он!

Лишь у колонны встретится очами

С подругою – она, как он, мертва.

За их условно-светскими речами

Ты слышишь настоящие слова:

– Усталый друг, мне странно в этом зале.

134

– Усталый друг, могила холодна.

– Уж полночь. – Да, но вы не приглашали

На вальс NN. Она в вас влюблена...

А там – NN уж ищет взором страстным

• Предыдущая
• 61/92
• Следующая