История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/110
• Следующая

Флемингом, Грифиусом и непосредственным образцом Ломоносова –

Гюнтером. Как просодист Ломоносов ниже Тредиаковского и

Сумарокова, он не создал хорошей теории, чтобы оправдать свои

реформы. Но сила его собственного примера, его собственная

поэтическая практика увлекла всех. Его «мощная строка» установила

такой уровень стиха, который был лучше любой теории, и его

догматические правила стали законом для русской поэзии.

Во второй половине XIX века стало модно принижать

ломоносовскую поэзию и даже отказывать ему в титуле поэта. Но

XVIII век считал его великим поэтом, не только «русским

Малербом», но и «русским Пиндаром», – и мы теперь недалеки от

возвращения к такому взгляду. Как и положено классицисту, он четко

разделял роды поэзии, и стиль его дидактических посланий

отличается от стиля од. В Посланиях он пользуется чистейшим

русским языком, и хотя подчиняется тогдашней моде на парафразу,

передает свою мысль с почти научной точностью. Знаменитое

послание О пользе стекла, над которым в XIX веке смеялись из-за

прозаической темы, могло бы стать главой из учебника, настолько

точен его язык. Но главные поэтические произведения Ломоносова –

его оды, духовные и торжественные. Они не являются выражением

индивидуального опыта; тут звучит идеальное выражение чувств и

стремлений нации или, во всяком случае, ее интеллектуальной элиты.

Торжественные оды восхваляют Петра Великого, русского

«культурного героя», и его дочь Елизавету – за то, что она

продолжает дело отца, которым пренебрегли его первые наследники.

Они славят русские войска и величие империи, но превыше всего

славят науку – и как познание, и как практическое применение. Они

призывают землю Российскую рождать «собственных Платонов и

быстрых разумом Невтонов», дабы она могла затмить своих западных

учителей. Но своего апогея как поэт Ломоносов достигает в

духовных одах. Они воодушевлены рационалистической концепцией

Бога-законодателя, проявляющего себя в великих и неизменных

законах природы. Оба Размышления о Божием величестве –

прекраснейшие образцы ломоносовской философской поэзии и той

мощи, с которой он широкими мазками набрасывает торжественные и

величественные картины природы. Но самый лучший образчик его

красноречия, его «мощной строки» и его «странно счастливого»

поэтического языка – замечательная Ода, выбранная из Иова.

И особенно те главы, где ревнивый Бог Ветхого Завета со всей силой

убедительности превращается в лейбницианского Законодателя

вселенной.

3. ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ И ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

ПОСЛЕ ЛОМОНОСОВА

Если Ломоносов был отцом новой русской цивилизации, то

отцом профессионализма в русской литературе был Александр

Петрович Сумароков (1717–1777). Он родился в Москве, в хорошей

дворянской московской семье, воспитывался в Петербургском

кадетском корпусе, где приобрел совершенное знание французского

языка и близкое знакомство с французским классическим

образованием. Сумароков не был ни аристократическим дилетантом,

как Кантемир, ни ученым профессором, как Тредиаковский и

Ломоносов; он был первый в России джентльмен, дворянин,

избравший своей профессией литературу. Он писал много, писал

регулярно, особенно в тех жанрах, которыми пренебрег Ломоносов.

Самыми важными его произведениями являются пьесы, но и в

недраматическом роде он сделалмного интересного. Его басни –

первый опыт в том жанре, которому было суждено особенно

процвести в России. Его сатиры, в которых он иногда имитирует

приемы народной поэзии – хлесткие и остроумные нападки на

архиврагов своего класса – государственных чиновников и судейских.

Но из всего, им написанного, внимание читателя поэзии могут еще и

теперь привлечь его песни. Они замечательны поистине

поразительными метрическими изобретениями (которым даже и

подражать никто из его последователей не сумел) и настоящим

мелодическим даром. По темам же они полностью находятся в

пределах традиционной классической любовной поэзии.

Сумароков был также первопроходцем в журнализме (он издавал

журнал Трудолюбивая пчела, 1759) и в литературной критике.

Критика его, как правило, придирчива и поверхностна, но она много

сделала для того, чтобы привить русской публике каноны

классицистического вкуса. Он был преданным последователем

Вольтера и гордился, что обменялся с ним несколькими письмами. На

авторитет Вольтера опирался он и тогда, когда стал сражаться против

безобразного вкуса к сентиментальному, который к концу его жизни

стал проникать в Россию в форме английской сентиментальной

драмы. Тщеславный и застенчивый Сумароков был о себе

чрезвычайно высокого мнения и считал себя русским Расином и

Вольтером в одном лице. В отношениях с людьми он был

раздражителен, обидчив и нередко мелочен. Но его

раздражительность и обидчивость имела для писательской профессии

почти такое же значение, как спокойное достоинство Ломоносова: на

нее перестали смотреть свысока, и она окончательно заняла свое

место в обществе.

Ломоносов и Сумароков установили царство классицизма с

непререкаемым авторитетом «единственного Буало» и его наследника

на критическом престоле – Вольтера. Разумеется, поэзия стала

главным полемсражения литературных амбиций. Это поле было

строго разделено на неизменяемые участки (жанры), каждый из

которых имел свои предуказанные формы, свой стиль и свой метр.

Поэты могли писать в нескольких жанрах или даже в каждом из них,

но не могли их смешивать. Жанры были неравнозначны по важности

и достоинству и делились на высокие, средние и низкие. Высокими

были трагедия, эпос и торжественная ода. Ниже находилась

горацианская ода, песня, сатира, сказка в стихах (канонизированная

Лафонтеном), басня и фарс, бурлеск. Эпос считался самой высокой

формой поэзии, и литература не могла претендовать на

самостоятельное значение, пока не произвела на свет национального

эпоса. Ломоносов попробовал создать эпическую поэму о Петре

Великом, но оставил ее, едва начавши. Михаил Херасков, дворянин

молдавского происхождения (1733–1807), пиетист и франкмасон, в

течение многих лет куратор Московского университета и один из

самых просвещенных и уважаемых людей XVIII столетия,

возобновил попытки создания национального эпоса. Он написал две

огромных повествовательных поэмы – Россиада (1779) и Владимир

Возрожденный (1785). Первая рассказывала о взятии Казани Иваном

Грозным; вторая – о введении христианства Владимиром Святым.

Образцом для их стиля послужила вольтеровская Генриада. Россиада

вдохновлена патриотическим культом героя. Во

Владимире

мистические тенденции и пиетизм автора выходят на первый план.

Обе поэмы, особенно Россиада, были очень популярны, и в течение

некоторого времени Хераскова считали «русским Гомером». Он был

одним из первых поэтов XVIII века, которого отверг девятнадцатый,

но читатели Аксакова не забудут, с каким энтузиазмом он, еще

мальчик, в конце 90-х годов декламировал пассажи из Хераскова.

В елизаветинской и екатерининской России ода была важным

институтом. Двор постоянно требовал од, и писание од приносило

больше реальных и ощутимыхрезультатов в форме пенсий и

почестей, чем любой другой род писательской деятельности.

Естественно, средний уровень одописания был низок. За

исключением одного Державина, все одописцы времен Екатерины

были более или менее неоригинальными подражателями Ломоносова.

Самым знаменитым из них был Василий Петров (1733–1801),

• Предыдущая
• 22/110
• Следующая