Гонконг - Задорнов Николай Павлович - Страница 58

• Предыдущая
• 58/85
• Следующая

Борта кораблей дымятся, и доносятся первые раскаты победного салюта. Отвечает крепость и форты. Весь Гонконг превращается в ряды дымящихся батарей. А восток горит зарею новой.

На трехэтажном здании торговой компании «Джордина и Матисона» над витринами в тентах сплетены огромные вензеля из красных и белых китайских роз: «V» и «А». Королева Виктория и принц Альберт!

Люди на улице с флажками в руках. Все поздравляют друг друга. Усатый джентльмен раскидывает руки, хочет обнять Алексея, обхватив, поцеловать...

– В чем дело? – яростно отвечает Сибирцев. – Я пленник этой войны!

Англичанин с недоумением смотрит в его покрасневшее лицо, разводит руками и уходит; голова над толпой китайцев долго еще видна.

Шиллинг ушел в горы. Матросы подавлены, сегодня работы прекращены. Некоторые затеяли стирку, но в большинстве лежат на своих подвешенных койках в знак молчаливого протеста или с кажущимся безразличием наблюдают, стоя на палубе. Пушкин и поручик Елкин с ними. Мичман Михайлов, юнкер Урусов и Гошкевич у себя в отеле, не хотят выходить на улицу.

Сибирцев оделся в костюм, сшитый для Кантона, и отправился в гущу толп.

Гремит оркестр, из ворот крепости марширует пехотный полк. Щетина ружей движется среди толп китайцев и массы моряков со всех кораблей мира.

Управляя оркестром, степенно шагает усатый дирижер с жезлом в руке.

Алексею вспоминается, как входили в деревню Хэда моряки погибшей «Дианы»: тоже гремел оркестр, пели трубы, били барабаны и литавры, и во главе первой роты морских гренадер маршировал он сам. Теперь великолепный экипаж разобщен, разбросан чуть ли не по всему миру, оркестра больше не существует, а половина команды в плену. Промелькнувшая страница жизни! Короткая пора дружбы с добрым и трудолюбивым деревенским народом. Что же теперь? Всякий плен позорен, а плен у достойного противника, как сегодня кажется, позорен вдвойне. Как сегодня заликовал и воодушевился Гонконг!

Слышно, кричат «хура» на кораблях, расставленных в проливе. Несутся восторженные крики из открытых карет, из которых, как из лож, солидные люди с семьями глядят на зрелище, женщины выкрикивают что-то и бросают букеты цветов. Из толпы китайцев тоже кидают цветы, кричат. Там многие с бумажными флагами, змеями, шарами, рыбами и разными фигурками, как на праздничном карнавале.

В карете с гербами медленно движется среди войск и ликующей толпы губернатор сэр Джон Боуринг. Его цилиндр, в синем и красном, обтянут победившим имперским флагом.

Губернатор подъезжает все ближе. Он в лентах через грудь, в орденах, и при виде его толпа приходит от возбуждения и восторга в неистовство. Сейчас он символизирует победу империи под Севастополем. Также и победу Гонконга.

– Хур-ра... Хур-ра... Хур... ра-а!

Как они радуются! По их восторгу можно понять, что трудно далась победа, империя напрягала силы, подняты были средства колоний.

Год готовились они и французы и все везли и везли в Крым войска и снаряжение, орудия от малых гаубиц, коронад и мортир до новых гигантских бомбовых и собирали множество кораблей. Подняли Индию – английские реджименты, подняли Турцию, Сардинию. Нанимали людей в Италии и Германии. Потребовали на поле боя своих должников. В Крым отправлялись бенгальские полки. Сформированы и прибыли в Скутари британско-швейцарские и британско-германские легионы, всего семь тысяч. Ждут отправки в Крым.

Империя ждала. Первый штурм... Второй... И вдруг наконец-то... «Малахов взят!»

Взорвав все укрепления и еще не взятый союзниками бастион, защитники Севастополя, как сообщается, подобно своим соотечественникам в 1812 году, уходили на северную сторону бухты. Командование союзников, как пишут, отдало приказ прекратить обстрел русских колонн, отступающих по понтонному мосту.

«Храброго врага не тревожить напрасной пальбой!»[64]

...Солдаты пехотного полка сменили свои белые тропические куртки на красные парадные мундиры. В бурых медвежьих шапках, со штуцерами на плечах, эти рослые и белокурые люди кажутся гигантами. Их ряды, казалось, шагают все тверже, массивней и победней.

запевают женские голоса.

восторженно подхватывают все женщины на улице, в экипажах, на балконах и сидящие верхами на скакунах. British grenadiers...

А вокруг индусы, китайцы, малайцы. Тут же чистая публика: немцы, американцы.

– Алексей! Зачем вы смотрите на все это? – услыхал Сибирцев у своего плеча женский голос.

Энн внезапно появилась из толпы.

– Энн!

– Да! Да! А вы думали, что я тоже торжествую? Да, я люблю иногда посмотреть, как маршируют наши красные мундиры. Но здесь это лишь балет. Это красиво. Не думайте, что и во мне оживает при виде такого спектакля дух древних норманнов-завоевателей. Какое мне дело до того, кто и кого победил! Ведь это величайшая глупость, и мне сегодня стыдно за отца. Он как индейский петух, у него Полосатый Джек на цилиндре! Но это не имеет никакого отношения к борьбе за права человека! Пожалуйста, не пропитывайтесь чувством оскорбленности. Уйдемте отсюда.

Салюты закончились, но продолжается непрерывная беспорядочная стрельба, англичане это называют: «барабанный огонь». Пушки лупят со всех сторон, им вторят пушки торговых кораблей, личные пушки богатых людей из дворов и пальба пистолетов и ружей. Барабанный огонь!

– Когда вы едете в Кантон?

– Предполагали ехать сегодня. Сайлес сказал, что ему было бы неприлично покинуть праздничный город. Получилась бы демонстрация. И так в газетах метрополии пишут про враждебность американцев.

– Едемте ко мне! Уйдем сегодня в море на моей маленькой яхте. Я прошу вас, не растравляйте себя ненавистью. Разве человечеству нужна ненависть? Разве ее еще мало?

«Точно так же празднуют сейчас в городах Индии, в халифатах и эмиратах на Востоке, в Стамбуле, в Вест-Индии, на Капском мысу, повсюду льется победный звук труб и внушается всем подвластным народам понятие о поражении России, о падении ее твердынь. Весь мир увидит нас побежденными и поверженными. Ликуют или будут ликовать в княжествах и ханствах, где наших пленников садят для медленной казни в клоповники... И они за цивилизацию! Все же есть, была и будет благородная цель у нашего оружия, есть смысл движения народов».

Он вспомнил про Энн. И сказал:

– Я так благодарен вам!..

Присутствие ее побуждало к трезвым мыслям. Немного наивна со своим идеализмом и борьбой за права человека. Из ее честных намерений, верно, так просто сделается другими спекуляция.

– Алексей, что с вами? – спросила Энн, когда китаец открыл подъезд и они вошли в маленький коттедж при школе. – Не придавайте значения параду. Глупость – все такие празднования!

Сегодня солнце еще жаркое. А уже скоро дождливый месяц, как уверяют.

– Алексей! Не думайте, что женщины, которые проповедуют или борются за свою эмансипацию, лишены человеческих чувств, – сказала Энн, когда Алексей, подняв еще один косой парус, миновал сторожевые корабли и скалы пролива и пошел в открытое море. – Они стремятся преодолеть... неравноправное положение... Я говорю очень быстро? Вам не трудно понимать?

– Я понимаю вас, Энн!

– А теперь расскажите мне про Японию, Алексей... Вы встречались там с японскими женщинами?

– Да.

– Часто?

– Ежедневно. Мы жили среди японцев. И сами стали почти как японцы.

– Чем же это характеризуется? – насторожилась она. – Вы переняли от них что-то?

– Мы привыкли к их обществу. Они горды, но дружелюбны.

– Да? – изумилась Энн – Какие же японки? Маленькие, в цветах и с веерами?

– Есть и рослые. Они – прекрасны!

Энн слегка зарозовела. Сильный солнечный свет резал ей глаза и оживлял лицо, привыкшее к занятиям в закрытом помещении.

• Предыдущая
• 58/85
• Следующая